Маленькая ручка - Женевьева Дорманн

В Сомюре он был любовником жены врача; она придала очарование поре его военной службы в кавалерийской школе. Он помнил только ее имя: Мишель, но она осталась в его памяти, как сама нежность берегов Луары, огней на реке, красивых белокаменных домов, возбуждающих, малиновых вин. Веселого склада, в равной степени приверженная к обжорству и любовным утехам, она обучила прожорливого, но неотесанного молодого человека бархатистому, кисло-сладкому наслаждению от сельди с щавелем или причудливому роскошеству рагу из кролика по-королевски, обильно приправленному чесноком, луком, салом и гренками. Он забыл ее фамилию, наверняка нетрудную для запоминания, но помнил сложное название Шенъют-ле-Тюффо, куда она возила его на их первый ужин, поднявший занавес над ночью, до краев наполненной наслаждением. И Шенъют остался именем, которым он наделял ее в своей памяти.

Он помнил также помимо прочих о восхитительной Клэр, парижанке, супруге банкира, бросившейся ему на шею однажды вечером, с которой он встречался днем в отеле «Крийон», где мошенница тайно снимала номер, чтобы удовлетворять свои аппетиты, о которых муж наверняка и не подозревал. Развязка этого романа произошла так же, как и завязка: дружески, без драм. Что с ней стало? Ее запах, ее смех, мурашки на ее коже, нежная шерсть, шелк, мягкая кожа ее одежды, позвякивание ее браслетов даже годы спустя приходили ему на память, когда он пересекал площадь Согласия, а закат одевал Париж в золото и синеву.

Слава Богу, в доме еще тихо. Сильвэн проходит через кухню и открывает дверь, ведущую в подвал, где находится стиральная машина и хранится белье. Он знает, что все это там, но спускается туда впервые и входит, как чужой, в подвал собственного дома.

Тут его останавливает неразрешимая проблема: он не имеет ни малейшего представления о принципе действия большой немецкой стиральной машины, купленной Каролиной. Этот аппарат с окошечком спереди, над которым расположена черная панель с ручками, кнопками, рычажками, указателями программ, температур, окруженными стрелочками и штришками, обманчиво прост в обращении. Сильвэн пытается приподнять крышку — она не открывается. Он тянет на себя маленькую дверцу — открываются три отделения, но для чего они? Можно закончить с отличием Высшую Школу Администрации, распутывать экономические и финансовые проблемы Франции и быть дурак дураком перед устройством, с которым может управиться и ребенок, если верить дурищам, похваляющимся по телевизору, что в два счета извлекают из своих машин самое белое в мире белье. Сильвэн, естественно, мог бы положить свой тюк в большую плетеную корзину, видимо, отведенную под грязное белье всей семьи, но он решил сам довести стирку до конца. В конце концов шутка Дианы про белье убийц разозлила его, может быть, не без причины. Любой, кто увидел бы его в этот момент у стиральной машины, нашел бы его странным. Виновным? Нет. Он всеми силами отталкивает от себя это слово. Но здорово вляпавшимся — это точно. И банальность этих слов приносит ему облегчение. Он здорово вляпался, и гордиться ему нечем. Ему кажется, что эта девчонка его провела. Он никак не поймет, как же он поддался ночью дикому, необъяснимому влечению к девочке, хотя никогда раньше — он может поклясться — она не волновала его ни в малейшей степени. Он едва замечал ее, когда встречал на улице Бак. Он, может быть, и никогда бы ее не заметил, если бы не знал, что она дочь Ларшана. Для него она была частью детской. Малышка, на которую он бросал рассеянный взгляд и даже не заметил, как она выросла за два-три года. Он лишь чуточку удивился однажды, узнав, что она в одном классе с Мариной и Тома. Введенный в заблуждение ее ростом — она была на целую голову выше близнецов, — Сильвэн думал, что она старше. Он даже отпустил шутку по поводу отсталых детей, в двадцать пять лет переползающих в последний класс. Шутка возмутила близнецов: «Папа, она не виновата: она слишком высокая для своих лет! Она и Дамьен Лонжерон — самые длинные в классе. Над ней все смеются, дразнят дылдой!»

И она никогда не проявляла особого интереса к его персоне. Он бы все-таки это заметил! И даже в отсутствие Каролины. Например, когда он возил ее на Гернси с близнецами, она вела себя совершенно нормально, с немного неискренней любезностью, как ведут себя дети с чужими родителями. Он не припоминал ни взгляда, ни жеста, который мог бы его насторожить. Что это на него напало ночью? И главное, почему он не смог противостоять этому порыву безумия? Ведь если мысль о том, чтобы переспать с ней, действительно была ему настолько чуждой, насколько неприемлемой, он должен был бы найти силы, проявить волю и выкинуть ее вон. Чего он как раз и не сделал. И Сильвэн Шевире смущен, очень смущен открытием, что не похож на того человека, каким себя считал.

И поэтому он упорствует, пытаясь включить машину, щупает рычажки, наконец, открывает окошечко, на внутренней стороне которого находится наклейка с указаниями: загрузить белье, так. Открыть кран… Какой кран? Где? Вот, на стене. Шевире открывает его. Ставит самую высокую температуру, путается в рекомендациях по поводу порошка, смягчающих добавок, колеблется, выбирая режим предварительной стирки, стирки быстрого и долгого отжима, указанных на панели, высыпает лошадиную дозу стирального порошка в отверстие за дверцей, следуя хорошо известному нормандскому морскому правилу: «Кашу маслом не испортишь». Затем на всякий случай нажимает на кнопочку и удивляется тому, что машина заработала, вода за окошечком поднимается, а барабан пришел в движение и ворочает белье.

Сильвэн садится на пол, лицом к окошечку. Вращение мокрого белья странным образом приносит ему такое же облегчение, какое он испытывал в школьной часовне, выходя из исповедальни, где только что свалил с себя груз своих обманов, мошенничеств, гневных и злых детских поступков. Ночь с Дианой, такая несуразная, такая тревожащая, чудесным образом исчезает в мыльных пузырьках, пока мокрые простыни отмываются за окошечком. Ночи с Дианой больше нет, никогда не было. Как в детстве, Сильвэн поднимается на ноги совсем другим, и его забавляет мысль, никогда раньше не приходившая ему в голову: исповедальни — всего лишь машины, стирающие грязное белье душ.

И он решает навсегда вычеркнуть Диану Ларшан из своих мыслей.

Часом позже Сильвэн Шевире за рулем своей машины катит по набережным к себе в Берси. Урчат шесть цилиндров «Рено-25». Это подарок Каролины на его последний день рождения. Он мечтал об этой машине, именно такой: мощной, комфортабельной, скромного темно-синего цвета, с сиденьями из черной кожи, автоматическим переключением передач и приглушенным клацанием дверей. Он знает за ней только один недостаток: она очень болтлива. Как только дверца плохо закрыта, плохо застегнут ремень или кончается бензин, из ее нутра взвивается одновременно гнусавый и монотонный голос, призывающий к порядку. Этот голос забавляет детей, но раздражает Сильвэна. Ему так нравится водить эту машину, что он чаще всего обходится без шофера, предоставляемого в его распоряжение министерством.