Джек Бестелесный - Джулиан Мэй

– Я чувствую себя вполне хорошо. Тебе ведь известно, что меня все равно выписали бы на той неделе. Я уже в полном порядке, – категорично заявил Дени. – Такер Барнс, видимо, был прав, когда решил, что я страдаю от переутомления и общей депрессии, усугубленной отсутствием Люсиль.

– Тем больше причин отложить обряд.

– Нет. Об этом нечего и думать, тем более при нынешних обстоятельствах.

Они достигли козырька, и Поль убрал метапсихический зонтик. Вестибюль был ярко освещен, и Луи с Леоном, распахнув парадную дверь, помогли им снять пальто. Близнецам было по шестьдесят два года: оплывшие, лысеющие, с провалившимися глазами, хотя обладали бесценными самообновляющимися генами. К несчастью, гены эти у разных индивидов действовали по-разному, а в сложном взаимодействии их с тысячами других генов еще никто толком не разобрался. Тетушка Ивонна, которая была на год старше близнецов, сохраняла моложавость, но эти бедняги всегда будут выглядеть пожилыми, как дядюшка Роги! Пряча свое пренебрежение к ним, Поль поздоровался с холодной вежливостью, невольно подумав, а сохранит ли он сам с годами свою жизнерадостную энергию и красивую внешность. Вот как Дени. Но Дени – худощавый блондин, а он, Поль, крепкого сложения и брюнет, похожий на дядюшку Роги в молодости.

И на Виктора.

– Как он? – спросил Дени.

– Сестре пришлось снова перенастроить машину, – ответил Луи.

– Содержание гемоглобина продолжает снижаться, – добавил Леон. – Сердечная деятельность и дыхание в норме, он усваивает питание и испражняется, кожа, мышечный тонус близки к нормальным, а электрокардиограмма обычная.

– Тем не менее, – докончил Луи бесцветным голосом, – если не принять меры против анемии, он в ближайшие дни умрет.

Дени уже шагал к парадной лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой.

– Поль, собери остальных и сейчас же с ними наверх.

– Папа! Погоди…

Дени остановился и обернулся, держась одной рукой за перила.

Поль глубоко вздохнул, экранировал внутренние мысли в полную меру своих сил, готовя принуждение.

– Папа, я думал над этим, пока мы летели из Балтимора. Я не допущу, чтобы маленький Марк участвовал в метаконцерте. Мы слишком мало знаем о том, как стыковка сознаний воздействует на участников.

На губах Дени появилась мягкая улыбка. Он отвел глаза.

– Виктор слабеет, Поль. Другого шанса нам может не представиться, а в этом году мы лишены вклада твоей матери. Поверь, программа, которой я пользуюсь, абсолютно безвредна. А сознание Марка гораздо мощнее, чем у многих взрослых. Жены и Бретт далеко уступают ему в силе.

– Папа… нет! Мой сын почти младенец. Мы все – взрослые, согласились добровольно. Обряд в Страстную Пятницу никогда мне особенно не нравился, но я не протестовал, потому что он так важен для тебя. Но я не могу подвергать риску маленького ребенка. Дядюшка Роги готов участвовать, он поможет, хотя бы немного.

Дени отвернулся.

– Пусть будет по-твоему. – Он начал подниматься по лестнице, позволив своему сознанию опередить себя и проникнуть в реанимационную комнату. Дневная сестра подняла голову от книги-плашки.

– Добрый день, миссис Гилберт. Мы уже почти готовы.

– Ах, профессор Ремилард! Я хотела поговорить с вами, но мистер Филип и доктор Северен сказали, что вы больны…

– Мне гораздо лучше. – Он проецировал спокойствие. – Будьте добры, опустите шторы. А я проверю машину.

Несколько секунд он постоял рядом со своим младшим братом, глядя на бледное безмятежное лицо человека, который обрек себя на вечное проклятие. Потом подошел к консоли с мониторами и аппаратами жизнеобеспечения, установленными в ногах большой кровати под балдахином.

Сестра продолжала настойчиво:

– Вчера заезжал доктор Корноер. Он хотел обсудить с вами ухудшение состояния мистера Виктора. Он считает, что необходимо приступить к лечению, чтобы остановить анемию.

Дени не ответил. Он завершил осмотр, придвинул стул к кровати и сел. Его необычайно яркие синие глаза перехватили взгляд миссис Гилберт, и она невольно застыла со шнуром от шторы в руке.

– Когда много лет назад кому моего брата признали необратимой и власти разрешили мне взять на себя заботы о нем, они полагали, что я, как обычно делают в подобных случаях, распоряжусь прекратить внутривенные вливания и эвакуацию пищеварительного тракта, чтобы он быстро умер. По причинам, представлявшимся мне вескими, я этого не сделал. И Виктор получал пищу, воду и необходимый уход в течение двадцати шести лет. Вплоть до последних двух месяцев его тело поддерживало себя в абсолютно нормальном состоянии через самообновление. И его сознание, хотя и не способное к внешним проявлениям, по-видимому, тоже продолжало функционировать. Виктор слеп, глух, нем, не реагирует ни на какие сенсорные раздражители, не может двигаться, не способен к телепатическому общению, принуждению или другим внешним метапсихическим проявлениям. Но он все еще мыслит. Человек с подобной ментальностью не продолжал бы жить, если бы не хотел этого. Вы понимаете, миссис Гилберт?

– Я… по-моему, понимаю.

Дени наклонил голову, его глаза уже не были видны, и он выглядел просто очень усталым, очень болезненным молодым человеком.

– Если состояние Виктора ухудшается, то потому лишь, что он этого хочет сам, и мы не будем принимать никаких мер, чтобы остановить ухудшение. Просто продолжайте все как обычно. Вам ясно?

– Мне… да. – Сестра медленно опустила шторы, затем коснулась кнопки, и над кроватью загорелись два затененных бронзовых бра. Кроме них комнату освещали экраны мониторов, лампочка на посту сестры и свечка в чашке из рубинового стекла перед распятием, висящем на стене напротив кровати.

– Пожалуйста, пригласите моих родных.

– Хорошо, профессор. – Она вышла, бесшумно затворив за собой дверь.

Дени откинул одеяло, выпростал руки Виктора и сложил их крестом на груди. На Викторе была пижама из золотого шелка, и ничто не указывало на то, что он подключен к машине. Его красивое лицо утратило румянец из-за анемии, но в остальном не изменилось, голубоватые неподвижные губы словно чуть улыбнулись. В черных кудрях седины серебрилось не больше, чем двадцать шесть лет назад, когда это случилось… в самом начале Вторжения.

Виктор Ремилард хладнокровно убил почти сто человек, в том числе своего отца, а также некоторых своих братьев и сестер. Он украл миллиарды долларов и нарушил все положения уголовного, финансового и коммерческого права. С маньяком Кираном О'Коннором он попытался захватить контроль над спутниково-лазерной оборонительной системой Земли. И ему в день Вторжения чуть было не удалось уничтожить оперантную элиту человечества – три тысячи делегатов последнего метапсихического конгресса.