Ничто Приближается - Татьяна Енина

Она почувствовала, как у нее защипало в носу, и глаза наполнились слезами. Она не сдержалась и разревелась. Опять.

Дура! Безмозглая овца! Кретинка! Совсем обалдела?!

Эйк молчал. В выражении его лица ничего не менялось, и Маша даже подумала, что быть может он спит, может быть все геллайцы спят с открытыми глазами?

Но вдруг он спросил, и опять почему-то шепотом, неужели боялся, что кто-нибудь его услышит?

— Что же ты замолчала?.. Милая моя девочка… Я не знал… Правда.

Он приподнялся на локте, положил на ее затылок ладонь, и мягко притянул к себе ее голову.

Вот как, оказывается, все просто!

А КАК все должно было произойти?!

КАК ей виделось их первое свидание?!

Она не помнила… Но как-то не так… Как-то совсем не так все виделось и представлялось.

Невероятным образом Маша поделилась на две части, одна из которых ватная и растерянная уступала целующему ее мужчине, а другая витала где-то под потолком и скептически взирала на все это безобразие, страшно недовольная своим поведением, своей скованностью, своей деревяностью и заторможенностью, полнейшим отсутствием изящества и шарма… Хорошо хоть темно, зареванной физиономии не видно.

Ну что за черт?! Самое время ведь отдаться чувствам и эмоциям, ведь она так долго этого момента ждала! А сама — занята руганием себя! Прекрати! Немедленно прекрати! Это же просто смешно!!!

За всеми этими мыслями она и не заметила, как оказалась поваленной на кровать, и как серый комбинезон неведомым образом оказался расстегнутым на груди. Совсем расстегнутым!

Вау! Да со мной ли это происходит?! Это просто… просто… Что?

Эйк шептал что-то нежное, что-то очень приятное о том, что Маша удивительно красива, потрясающе хороша. Его руки были такими нежными, такими горячими и такими умелыми, что в конце концов девушка перестала-таки рассуждать сама с собой и в самом деле отдалась процессу.

И зловредная вторая половинка только изредка взлетала под потолок, чтобы провопить что-нибудь типа: «Невероятно! Неужели свершилось?! Этого просто не может быть! Эйк! Он со мной! Неужели он в самом деле со мной?!»

Она отважилась коснуться его. Она отважилась обнять, отважилась сама найти его губы, отважилась изо всех сил прижаться и захлебнулась от нежности и счастья, от невероятных ощущений, которых не могла представить себе даже в самых смелых фантазиях.

В самый ответственный момент она опять повела себя глупо… Ну да, больно… Ну да, ужасно больно, но могла бы и потерпеть, другие же как-то терпят, к чему эти «ой-ой-ой» и «не надо пожалуйста, а то очень больно», к чему эти отпихивания и отползания, в конце концов, ради чего ты вообще все это затеяла? Заявилась, завалилась в постель — ради чего?.. Но кто же знал, зараза, что ЭТО так больно! И смешно и досадно и — обидно, потому что милый Эйк почему-то безмерно удивился, что он у нее первый.

Да как ты смеешь удивляться?!

Я ведь живу ради тебя! И помыслить ни о ком, кроме тебя не могу! Неужели ты не понимаешь?!

Хотелось верить, что он, как и убеждал ее, был предельно осторожен… Хотелось верить, что он действительно ничего не повредил… Впрочем, это похоже на правду. Больно — но уже проходит…

Господи, ну какая же я дура! О чем я думаю?!

О том, что больно и сыро и хочется забраться в ванную, но в то же время ужасно хорошо, тепло, невыносимо счастливо… и хочется кричать: «Остановись, мгновенье, ты прекрасно!»

Лежать в его объятиях, уткнувшись носом в его плечо, чувствовать его всем телом, таять под его ласками.

— Тебе нужно сейчас идти…

— Уже пора?

— Увы… Сокровище мое, запомни, что я скажу… Всякое может случиться, жизнь у нас такая, понимаешь? Я хочу, чтобы ты знала, что я найду тебя везде и изыщу возможность быть с тобой. Веришь?

— Конечно.

— Пожалуйста, верь мне, ладно?

Маша приподнялась и нашла в темноте его губы.

— Я люблю тебя, Эйк. Я так тебя люблю! Ты даже представить себе не можешь! Я ухожу…

Он прижал ее к себе, и Маше показалось, что он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хочет ее отпускать. Но ведь будет еще и завтра и послезавтра и много, много дней и ночей. Что может нам помешать?

Маша поднялась, как во сне, оделась, оглянулась в последний раз на силуэт мужчины, едва заметный в темноте, хотела сказать ему что-нибудь на прощанье, но не было слов, способные выразить то, что она чувствовала сейчас, и она просто вышла, тихонько закрыв за собой дверь.

Убедившись, что в округе никого нет, Маша как сомнамбула вышла из кабинета, на негнущихся ногах прошла по коридорам и вернулась в свою комнату. Кажется, ей кто-то встречался по пути, ее о чем-то спрашивали… Она вломилась в свои апартаменты, захлопнула дверь, упала на кровать и расхохоталась. От переполняющего ее невыносимого счастья. А потом разревелась, в который раз за этот день. А потом засмеялась сквозь слезы, а потом отхлестала себе по щекам, потому что никак не могла остановиться — плакать и смеяться одновременно.

Маша почти вбежала в кабинет командора, едва сдерживаясь, чтобы сохранять хоть какое-то приличие. Сегодня он впервые после того дня (или вернее вечера) вызвал ее к себе, велел явиться якобы для получения назначения.

«Интересно, — с улыбкой думала Маша, — Куда он назначит меня? В личные секретарши? О нет, он очень осторожен, что же он придумал? А может быть и вовсе не ради какого-то там назначения зовет он меня к себе? Может быть это только повод?»

«Все должно произойти при свете, — думала она, почти бегом направляясь к кабинету командора, — Я хочу его видеть. Не так, как в прошлый раз. Хочу нормально всего его видеть! Теперь я уже не буду дурой, не буду ахать и охать, не буду вести себя, как бревно! Все будет по другому!»

Она вошла к нему глупо улыбаясь. Но Эйк был не один, и Маша постаралась погасить улыбку и держаться как можно более официально.

Ее глаза должны сказать все.

Он должен понять.

Он не может не понять.

В кабинете командора находился какой-то незнакомый Маше мужчина, он смотрел на экран компьютера, но, увидев ее, обернулся и с тех пор так и пялился на нее. Рассматривал нагло и беззастенчиво.

А Маша смотрела на Эйка.

Рвалась к нему всей душой, и заставляла себя стоять на месте. На вытяжку, как подобает солдату — этот мерзкий тип, что таращился на нее из угла, не должен заподозрить что-то.

— Подойди, Маша, — велел ей Эйк.

Она подошла, и он жестом указал ей на кресло напротив его стола.

— Ну как настроение? — осведомился он, усаживаясь за стол и глядя на нее почти с нежностью. Маша еще не нашлась, что ответить, когда он продолжал — видимо, вопрос не требовал ответа.

— Не соскучилась в четырех стенах?

— Немного… — улыбнулась Маша.

Она смотрела ему в глаза и не видела в них ничего, что хоть как-то напоминало бы тот теплый свет, ту нежность… Маша понимала, что он прав, что в подобной ситуации он должен смотреть именно так, что за ними наблюдает какой-то субъект, бывший, вероятно каким-нибудь очередным экспертом Великого Совета, который все подметит и все доложит, но все-таки было обидно.

Почему-то.

— Я не забыл о тебе, как ты, может быть, подумала, — ответил он на ее тайные мысли, — Все подбирал задание, которое мог бы поручить именно тебе.

Маша кусала губы, чтобы не улыбаться. Странное, должно быть, было у нее выражение лица.

— Я решил, что лучше всего отдать тебе под опеку твою родную планету.

— Как это? — не удержалась от вопроса изумленная девушка.

— Как это обычно делается, — пожал плечами командор, — Ты будешь патрулировать Землю, наблюдать за тем, чтобы не было вторжений извне, следить за оэрлогами, которые любят наведываться на твою родину. Ты заменишь на этом посту одного нашего агента — не землянина — который занимал на ней явно не свое место. Ты знаешь Землю, тебе будет на ней легко. И думаю, приятно. Я помню, как ты страдала от того, что находишься так далеко от дома, и вот твоя мечта вернуться, наконец, исполнится. Ты даже сможешь увидеть своих родных — посмотреть на них не показываясь им, я разрешаю тебе это, хотя это и против правил, зная, что ты будешь осторожна…

Командор помолчал, видимо ожидал от Маши какой-то реакции, но так как та только бестолково хлопала глазами, он продолжал:

— Итак… Завтра ты встретишься с тем, кого сменяешь на этом посту, он введет тебя в курс дела, и ты отбудешь на свое первое задание.

Эйк смотрел на нее, улыбался, по всему было видно, что он был уверен в том, что совершает для нее великое благодеяние, а Маша даже не знала, что ему ответить. Он шутит? Наверное, он что-то задумал, и нарочно ломает комедию перед чужаком. Но зачем? И почему он не предупредил ее заранее?

Или?.. Нет, это не может быть правдой! Он не захочет так далеко отослать ее от себя, после того, что было… Ведь это было так здорово! Разве он не просил ее верить в то, что они будут вместе? Передумал?..