Продам конец света - Андрей Михайлович Столяров

существенно обновив, те же самые кадры? Но потом идея дошла до самых  глухих  и  количество  просмотров опять начало быстро расти.

В тот миг, когда на счётчике образовались почти сплошные девятки, мы собрались у экрана и, затаив дыхание, наблюдали, как преодолевается главный рубеж. Вот счётчик показал три последние цифры 991... вот — 992, вот — 994...

И вдруг сразу же — лягушачьим прыжком — 1000...

У нас был миллион!

Даже несколько больше.

—  Ура-а-а!..  —  наш  крик,  вероятно, разнёсся аж по соседним улицам.

Кира зааплодировала. Вадим хлопнул заранее припасённым шампанским. А Ирма, забыв о начальственной отстранённости, поцеловала его, меня и, завершая обряд, звонко чмокнула Лёлика.

Был конец августа, в воздухе настаивалась жара, солнце сияло так, будто тоже радовалось нашему празднику.

И только я один, вероятно, заметил, как Лёлик, отвернувшись, украдкой, вытащил из кармана розовый, с оборочками платочек и тщательно вытер щёку от поцелуя.

А  потом  бросил  платочек  в  мусорное ведро.

***

С Лёликом происходило что-то не то. Он и раньше не отличался особой энергией, а теперь вдруг совсем потускнел, стал каким-то вялым, сонным, поникшим, с гипнотически замедленными движениями, словно погружённый в невидимый, но вязкий кисель. Отвечал на вопросы не сразу — после паузы вскидывал голову:

— А?., чего?..

И  оглядывался  вокруг  так,  словно  не понимал, где находится.

Выпадал   из   общего   взбудораженного настроения.

Кира за него волновалась.

Сказала:

—  Он  был  таким,  когда  наконец  рас­стался с готами.

Честно говоря, готом я Лёлика не представлял. Готы — это ведь чёрная кожа, шокирующие татуировки, страшновато подмалёванные глаза, пирсинг, брякающие цепочки, шнурованные сапоги. Всем своим видом демонстрируют агрессивность.

А какая могла быть агрессивность у Лёлика? С первого взгляда понятно, что это ухоженный домашний ребёнок: чисто вымытый, аккуратно причёсанный, наивные голубые глаза... Такие же чистенькие футболка и шорты. Разве что прядь волос, мягких, льняных, как у романтического пастушка, выкрашена в сиреневый цвет. Кира по секрету мне объяснила, что ещё в прошлом году Лёлик вписался в очень специфическое      сообщество: никаких эротических отношений, исключительно возвышенная, духовная дружба. Мне как-то довелось на них посмотреть. Однажды впорхнула в студию компания человек десять — двенадцать, мальчики, девочки, тоже аккуратные, чистенькие, ухоженные, тоже — шорты, футболки с картинками, беленькие подростковые тапочки, кукольные лица, почти не отличимые друг от друга. Они сгрудились возле компьютера Лёлика, о чём-то защебетали, минут через тридцать упорхнули, словно стая ангельских птиц. Удивительно: парню двадцать четыре года, взрослый, не урод, не больной, и чтобы не интересоваться девушками?! Хотя выглядел Лёлик гораздо моложе, если не знать, то больше шестнадцати — семнадцати не дашь. Кира говорила, что тут особая и, кстати, очень дорогая диета, всякие ограничения, витамины, биологически активные вещества...

Мне лично это без разницы. Лишь бы Лёлик делал качественные ролики. Лишь бы выходил из-под его пальцев квалифицированный выразительный видеоряд, на который аудитория мгновенно клюёт. Об остальном пусть беспокоится Кира, как это и положено старшей сестре.

Однако беспокоиться было о чём.

Вадим расположил нашу студию в двух­ этажном флигеле, за Домом быта, в глубинах хозяйственного двора. Для работы не очень удобно: справа — кабинет бухгалтерии, транспортный отдел и юрист, та же Кира, которая, естественно, занималась не только нашим каналом, слева — маркетологи и отдел сбыта. Через нас всё время ходили. Поэтому записи мы обычно назначали на вечер, да и сами предпочитали работать после шести, когда народ расходился. Так вот, дождавшись, пока за последним сотрудником закроется дверь, Лёлик, повращавшись туда-сюда в кожа­ном компьютером кресле, не оборачиваясь ко мне, даже не глядя, начинал тихонечко говорить, что, если нас, то есть всё человечество, ожидает гигантская катастрофа, если множество людей скоро погибнет, а сотни миллионов, может быть, миллиарды превратятся в беженцев, не имеющих ни двора, ни угла, то мы не имеем права спокойно на это смотреть. Не можем пре­вращать это в шоу и выжимать деньги из апокалипсиса, несущего смерть.

— И что? — через какое-то время, истощив терпение, спрашивал я.

— Наверное, надо что-то делать...

— Твои предложения ? — я к нему обычно тоже не оборачивался.

Лёлик мялся, поскрипывал кожей кресла и говорил, что следует, вероятно, обратиться в прессу, а также — сообщить об этом правительству и компетентным органам.

— Отличная идея, — отозвался я. — Сейчас они все прибегут, пожмут тебе руку, скажут: «Спасибо вам, Алексей Матвеевич, что предупредили нас о грозной опасности». Прилетит на голубом вертолёте Генеральный секретарь ООН — как его там? — и повесит тебе медаль вот такого размера — за спасение человечества.

— Для прессы — это сенсация, — говорил Лёлик.

— Да ты в интернет загляни. Там этих сенсаций — по четырнадцать штук каждый день. Атланты, рептилоиды, гости из будущего, тайные базы американцев на другой стороне Луны... Кстати, ты вычислил, хотя бы примерно, когда катастрофа может произойти? Нашёл что-нибудь в роликах, как это соотнести с нашим временем? Когда всё это на хрен повалится — через десять лет, через пятьдесят, через сто? Есть какие-нибудь хронологические привязки?

Лёлик сразу мрачнел:

— Нет... Ничего... Если бы у нас было больше материалов...

И он утыкался в экран компьютера.

Последнее время он только и делал, что выискивал в мире признаки надвигающегося бедствия.

Сообщал:

— А вот пишут про наводнение в Таиланде. Пострадали три тысячи человек... Ещё — затяжные дожди на востоке Франции, опасаются, что погибнет весь урожай... Снова ускорилось таяние ледникового щита Гренландии, климатологи предвещают... — ну и так далее.

Я лишь отмахивался.

Бог с ним, с Лёликом. Лёлик— это ещё ладно. Гораздо труднее было разговаривать с Кирой. Собственно, мы и не разговаривали, но рядом с ней мне становилось как-то не по себе. Словно лично я виноват, что весь мир скоро накроется медным тазом.

Однажды я не сдержался:

—  С  чего  ты  решила,  что  это  именно наше будущее?

Кира распахнула глаза:

— А чьё же тогда?

— Ты что-нибудь о параллельных измерениях слышала?

— Это теория Эверетта? Вселенная расщепляется при каждом квантовом переходе? Миров бесконечное множество, и есть среди них такие, которые фактически неотличимы от нашего? — Она поморщилась. — Чушь всё это. Яак Хинтикка уже давно показал, что расщепление происходит только на квантовом уровне. Но по мере приближения к макромиру, то есть к нашей реальности, онтологические траектории укрупняются, поглощая друг друга, и остаётся единственная версия — та, где мы существуем.

Кира меня поражала. Казалось, она знает вообще