Заговорщики - Олег Гладов

Он поднялся, отряхивая задницу:

– Но от этого мама моложе не станет.

– Больно?

Нос распух. И сейчас в тепле начал покалывать. Жу захотела спать, и Лёня пошёл показывать Готье, куда её уложить. Шилов придвинул кресло к камину и греет ноги. Надин наклонилась так близко, что её прядь коснулась моей щеки:

– Очень?

– Нет.

Она смочила платок и аккуратно оттёрла засохшие кусочки крови:

– Извини, я не хотела…

– Блин. Представляю, что бы у меня было вместо носа, если бы хотела.

Она рассмеялась:

– Виски?

– Ага.

Она направилась к столику с бутылками. Я проводил её взглядом. В джинсах – не хуже, чем в своей юбке. Даже лучше. Теперь-то я знаю, как там и что. Кстати…

– Надин?

– Да, – она присела рядом и протянула мне стакан.

– Что означает твоя татуировка?

– Какая?

– У тебя их несколько?

– У меня их вообще нет.

– А вот тут… – я прикоснулся к своей пояснице.

– А!… Это не настоящая, – она улыбнулась. – Так, переводная картинка… Уже стёрлась давно… Я настоящую боюсь. Говорят больно.

– Не… – я отправил в себя полстакана, – не очень.

Она приподняла брови:

– А у тебя есть?

Я кивнул.

– Покажи.

Поставил стакан на пол и закатал рукав футболки. Она придвинулась ближе, и я ощутил её дыхание на своей коже. От этого сотни крошечных иголок пробежались по моему телу. Словно я выскочил за дверь без одежды.

– Неплохо… Мне нравится… – Надин, улыбаясь, заглянула мне в глаза. – А ещё есть?

– Есть… – Я задрал футболку до подбородка. Она наклонилась, и я почувствовал прикосновение её руки в районе сердца.

Сотни иголок превратились в миллионы.

Она провела подушечками пальцев по линиям узора.

Я – посреди Антарктики в задранной на животе футболке.

Коснулась серьги в правом соске.

– Это пирсинг?

Я кивнул. Даже сказать «да» в этот момент я бы не смог – кусок льда в горле не позволил бы.

– Больно было? – она подняла глаза. Не убирая руки с моего сердца.

Сердце схватило огромный молоток и стало стучаться в её ладонь изнутри.

Какие у неё голубые глаза. С удивительным восточным разрезом.

Что-то звякнуло в углу комнаты. И мы оба повернулись на звук.

Теперь я понимаю, с каким выражением я смотрю на Лёню, когда он держит её руку в своей и отряхивает снег с её одежды.

Потому что с тем же самым выражением он сейчас смотрел на нас. Она убрала руку. Я, наконец, проглотил ледяной кусок.

Кошмар взвесил поднос с чашками в руках и произнёс деревянным голосом:

– Давайте пить кофе.

Готье с Жу спят прямо за стеной. А Шилов улёгся на первом, недалеко от камина. И от столика с бутылками. Высосал, наверное, ещё пол-литра и храпит.

Мне тоже нужно выпить. Надраться. Нах*яриться. Я не могу спать. Я лежу одетый на застеленной кровати и тупо смотрю в потолок. Там, на третьем этаже, ещё одна комната. Спальня Лёниных родителей. С огромной кроватью.

Я слышу, как тикает мой «swatch» на руке.

Я знаю, что Лёня повёл укладывать Надин именно туда. И не спустился обратно.

Мне нужно надраться. Нах*яриться. На*башиться. Уйти в анабиоз.

Мне нужно выпить.

Мне нужна сигарета.

Х*й с ними: первоклассницей, девушкой больной СПИДом и повесившимся братом.

Я хочу курить.

Сигареты есть у Шилова. Там же прихвачу батл «чиваса». Я пошевелился, собираясь встать, и замер.

Кто-то спустился с третьего этажа и мягко прошёл мимо моей комнаты. Сердце опять схватило свой молоток. Не молоток. Кувалду.

Еле слышно щёлкнула дверь ванной.

Потом зашумела вода.

Млядь! Мне нужно выпить!

Я, стараясь не шуметь, вышел в коридор и на цыпочках направился к лестнице. В ванной тихо звякнуло. Я уже поставил ногу на ступеньку, когда услышал, как сквозь шум воды кто-то тихо всхлипнул.

До сих пор не пойму, что меня заставило вернуться назад. И открыть дверь.

Вода тугой струёй била в раковину.

На кафеле, съежившись, сидел голый по пояс Лёня Кошмар и тихо давился слезами. Рядом с ним валялась выпотрошенная аптечка. Я сразу понял, что он там искал. Резиновый жгут, который туго стягивал его правую руку. В левой – Лёня держал одноразовый шприц. Восемь кубов. Не глюкозы стопудово.

Мы молча смотрели друг на друга.

– Родители знают? – спросил я.

Слёзы побежали сплошным потоком, и он выпустил конец жгута из зубов.

На левой – такие дороги, что колоть уже некуда.

– Что случилось? – я присел рядом, почувствовав, как кафель холодит задницу.

Он заплакал ещё сильнее.

Я вытащил из его пальцев шприц и аккуратно положил на стиральную машину.

Мля. Мне пох, когда плачут бабы. Но на мужские слёзы смотреть не могу. Я прикоснулся к его плечу.

Лёня неожиданно обнял меня и его слёзы промочили мою футболку: он, наконец, разрыдался по-настоящему. Так продолжалась минут пять. Непрерывные рыдания превратились обратно во всхлипы. Потом в судорожные вздохи. Наконец он так же неожиданно отстранился. Вытер тыльной стороной ладони глаза и невидяще уставился в стену.

– Она меня не любит, – сказал он.

Я промолчал.

– А я… – он снова всхлипнул, —… я её люблю…

Ночь откровений.

Я взял полотенце и подал ему.

Потом взвесил шприц в руке:

– Не много?

Он хмуро глянул на восемь кубов и вытер лицо:

– Я хотел убить себя.

Зашибись.

– Зачем?

Лёня молчал с минуту.

– Я ей ноги готов целовать… Я всё готов ради неё сделать… А она сказала сейчас, что между нами ничего не будет… Что я, конечно, милый мальчик…

– Мальчик… – повторил он горестно.

– Ну сказала и сказала…

Хреновый из меня психолог.

Лёня вдруг посмотрел на меня. С очень непонятным выражением:

– А сама сегодня там внизу… С тобой…

Я пожал плечами:

– Да она татуировки мои смотрела…

– Татуировки… – повторил он упавшим голосом.

– Ну не любит… – сказал я сам себе не веря, —…полюбит… Всё будет нормально.

Лёня мутно глянул на меня и вдруг сказал зло:

– Не будет нормально. Потому что я мальчик. Мужчина… Мужик…

Я пожал плечами:

– В смысле?

– В прямом, – он встал и произнёс, возвышаясь надо мной. – Она не спит с мужчинами.

– В смысле?.. – тупо повторил я, уже всё поняв.

– Вообще не спит, – Лёня посмотрел на шприц. – Она «розовая». Стопроцентная лесбо.

Что за ночь сегодня?

Я поднялся и потёр щёку, смотря на своё отражение в запотевшем зеркале. Потом перевёл взгляд на Лёню:

– Да, чувак… Была бы она хотя бы «Би», шанс бы у тебя был…

Чуть не сказал – у меня.

Кошмар смотрел в пол.

Я пожал плечами:

– Её любви может добиться только другая девчонка… Поэтому наше место – в буфете.

– В буфете… – повторил он.

Мне захотелось спать:

– Давай… Убирай тут своё…

Я сделал неопределённый жест рукой:

–…Оборудование… Нужно поспать…

Лёня опять посмотрел на шприц:

– Мне нужно вмазаться.

Я прикоснулся к его плечу:

– Чувак… это твои дела… Но завтра нам на работу. Всем. Ты должен быть огурцом.

– Я буду, – ответил мне Лёня и поднял жгут с пола. – Честное слово.

Я похож на огурец. В зелёной бейсболке и зелёном жилете с буквами «АкваЛабиан. Пицца круглосуточно» на спине. Под мышкой – шесть плоских картонных коробок с аналогичной надписью. Кое-что здесь не правда. Не круглосуточно. А с 9 до 17. До обеда мне нужно посетить десять клиентов. Список у меня в другой руке. Кто тут у нас сегодня первый? «Кредитный союз»? ОК. Жвачку в рот. Поехали…

Конец ознакомительного фрагмента.