Заговорщики - Олег Гладов

Чаппа, не вынимая подушку, вернулся на диван.

– О них думаю я, ман… – он снова постучал себя пальцем по виску, – о людях, которые не могут есть варенье, торты и пирожные.

– Специально для них я буду выпускать солёное мороженное, жвачку со вкусом бекона и «SNEACKERS SALT» с солёным арахисом… Я буду производить круасаны с солёным повидлом… И само солёное повидло… Торты с маринованными грибами… мля! Всё, что угодно, чувак…

– Ни х*я себе, – сказал я.

– И самое главное, эта ниша не занята… Никем.

Он вынул подушку из под майки и кинул на пол:

– FUCK! Думаю, чё так стрёмно сидеть-то?!

Чаппа взял со столика пачку денег и взвесил её в руке:

– Но есть ещё один способ получения капусты… Его можно реализовать в любом городе, где есть крупные фирмы и телефоны. То есть в любом, ман. Идея не моя, поэтому дарю…

К тому моменту, когда Чаппа закончил рассказывать, Шилов допил бутылку до дна.

В метро Шилов забрал у меня плейер, где торчал диск из «Китайского лётчика». Людей в вагоне было много. Поэтому зрителей видевших, как он устраивает слэм, сидя на скамейке, и подпевает «Мясотрясам», хватало. Потом, пока я немного отстал, завязывая шнурок на выходе из станции, этот мутант безуспешно пытался взобраться на эскалатор.

Я подошёл и секунд двадцать с удовольствием наблюдал за этим зрелищем.

– Млядь! Да что с этой херовой лестницей! – наконец распсиховался он.

– Чувак! – сказал я. – По этому эскалатору спускаются! А вот по тому… – Я показал большим пальцем за спину, – поднимаются наверх. Нам туда.

И зачем мне понадобилось покупать стельки?

– Лось! Тётя-мотя-тётя-мотя! Лось! Тётя-мотя-обормотя! – орал Шилов, расхаживая туда-сюда по тротуару и специально расталкивая прохожих возле обувного не далеко от ГУМа. Слава Богу, он не зашёл во внутрь.

– Заполните, пожалуйста, этот купон, – продавщица протянула мне бумажку, – тогда вы сможете участвовать в розыгрыше призов…

– Каких? – спросил я.

Продавщица не ответила. Она смотрела мне за спину.

– Саша, – сказала она рослому парню в футболке с эмблемой магазина. – Сделай что-нибудь…

Я поглядел через плечо.

Вообще-то Фыл не танцует. Сам говорил, что не любит. Зря. Есть на что посмотреть. Особенно когда он в настроении. Шилов подпрыгивал на одной ноге, отставляя другую в сторону, и хлопал в ладоши. Три прыжка в одну сторону. Три обратно.

– Эй! Здарова – цыц – капец! Это далеко ещё не канец! – орал он.

Из следующего магазина нас попросили уйти сразу.

– Шилов! – сказал я на улице, начиная свирепеть.

– Да? – с готовностью ответил он, внезапно перестав хлопать в ладоши.

– Ты можешь не петь, а?

– Легко, – ответил он и снова начал подпрыгивать. Три прыжка вправо. Три влево.

В ГУМе нас тормознули на входе.

– Чувак! – сказал я. – Давай я возьму такси и отвезу тебя домой, а?

– Нормуль, – ответил он. За минуту до этого Шилов раз тридцать крикнул гумовскому охраннику «пока! красавчик!», каждый раз поднимая сжатую в кулак руку над головой.

– Я ссать хочу, – сообщил вдруг он.

– Блин. До дома не потерпишь?

– Нет.

В туалет возле кремлёвской стены он спустился сам. Подозрительно спокойный. И почти сразу я понял, что мне тоже следует туда войти. Из-за громких голосов за дверью.

– Млядь! Этот урод вообще ох*ел! – услышал я, проникнув в гулкое помещение. Среди писсуаров стояли три злых мужика. Самый злой отряхивал свои брюки носовым платком. Шилова нигде не было видно. Я быстро прошёл вдоль кабинок. Шилов стоял в предпоследней. Он мочился, держась одной рукой за стену, и, тихо смеясь, покачивал головой так, будто услышал что-то очень весёлое.

– Х*ли, успокойся! Он обоссал меня! – донеслось от писсуаров, – убью, н*хуй!

– На верх выйдет, там его и мочканём, – сказал другой голос.

Дебилы. Наверху полно карабинеров. Так что веселья не будет. Если троица не против переночевать в райотделе, конечно. Шилов появился из кабинки, застёгивая штаны. Наушники от «walkmana» волочились за ним по полу.

– Шилов, с тебя новые уши, – сказал я, вытащив из кармана острозаточенный карандаш и вставив его между пальцами правой руки. Словно FUCK. Простейшее оружие городского партизана. Но оно нам не понадобилось.

Я чё – зря, что ли, стригусь «под ноль» и отъел ряху на 90 киллограммов?

Наконец выпал снег. Настоящий. Не превращающийся в бурую кашу под колёсами авто. Пальцы в кроссовках немеют. Но это фигня. Терпимо. В своё время в Приполярье бывало и похуже. Когда губы приходилось мазать бесцветной помадой перед тем, как хлебнуть пива из банки. А то примёрзнет. Потом у пива мерзкий привкус.

Она тоже пользуется бесцветной помадой.

Её мама почти круглый год живёт среди снегов. Только на другом конце земного шара. На Аляске.

– Блин, у тебя оказывается мамахин в штатах! – сказал узнавший об этом Фыл. – А ты чё здесь?

А что там делать на Аляске? На лыжах кататься? Она там была. Ей не понравилось. И не понравилось, как смотрел на неё новый папа.

Хм. Надеюсь, мой взгляд не вызывает в ней отрицательных эмоций. Ведь я пялюсь на неё постоянно.

И Лёня. Он иногда во время разговора, как бы невзначай, берёт её руку в свою.

Мудак.

Мудак… Но такая штука, которую называют обаяние, у него есть. Признаю. Даже Шилов уже не напрягается в его присутствии. Отношение Готье к тому, что происходит на этой планете, известно. Жу – как всегда. Я, например, не пойму: замечает ли она, что мы сейчас не в Москве, а в загородном доме Лёниных родителей?

Домик почётный. Трёхэтажный. С камином. Возле него мы сейчас и сидим, утопая в мягких диванах. В баре – полно алкоголя. На видном месте – литровая бутылка без наклеек, запечатанная воском. Шилов цапнул её первым делом:

– А это чё за хрень?

– Это папе дядя Амаяк подарил. В день моего рождения. Это армянский коньяк многолетней выдержки… – Лёня мягко забрал бутылку у Фыла и поставил на место. – Папа не разрешает его пить… Говорит, что откроет только по особому случаю. Всё остальное – можно…

Можно так можно. Я сразу бухаю себе полстакана «чивас» и делаю нескромный глоток.

Лёня пообещал устроить нам эту поездку ещё неделю назад. Все довольны. Знаю, для кого он старается…

– А твой отец? Он где? – спрашиваю я.

Папа Надин – чемпион. Заслуженный тренер России по теннису. Он всю жизнь вёл здоровый образ жизни и под конец, похоже, вообще свихнулся на этой теме.

Началось с того, что он начал очищение организма. Всем рассказывал, что чувствует себя, как младенец. А потом нашёл панацею от всех болезней. Уринотерапию. Он пил свою мочу по утрам, выпаривал её до нужной концентрации и хранил в литровых банках на антресолях. Он клизмировался и полоскал горло. Вся квартира и мебель впитали в себя запах папиной страсти. Естественно хотел и жену приобщить. Это стало последней каплей. Мать устроила скандал:

– Мне твоё положительное влияние на половую функцию – до одного места! – кричала она. – Я даже целоваться с тобой уже не могу! Меня воротит!

– Ну зачем ты так? – мягко пытался успокоить её отец. – Понимаешь…

– Не хочу ничего понимать! – перебивала его мама. – Узнаешь, что дерьмо полезно – тоже будешь его есть?! На зиму заготавливать в банках?! Научить пользоваться машинкой для консервации?!

Может, сейчас папан этим как раз и занимается. Ведь, по словам Надин, даже сходить в туалет «по большому», он называл «эвакуация кала»…

Потом мы пошли лепить снеговика, и, конечно, почти моментально это превратилось в снежное побоище. Стало понятно, что Лёня ни хрена не умеет лепить и кидаться снежками.

Вот кто, наверняка, наравне с девчонками был мишенью для обязательного обстрела после школьных уроков. Зато Надин сразу показала класс. Взяла и расквасила мне нос. Бах и всё. Даже в глазах потемнело. Это с десяти метров-то…

Втягивая липкие от мороза кровавые сопли, я сел на ступеньки крыльца рядом с Готье. Он с самого начала устроился здесь и невозмутимо курил.

Я зачерпнул в ладонь снега и приложил к переносице. Вокруг недолепленного снеговика с криками носились Фыл, Кошмар и Надин. Жу с отсутствующим видом сидела в эпицентре боя на ведре, которое должно было стать головным убором скульптуры, и флегматично жевала морковку. Несостоявшийся нос снежного творения.

– Я тут к своим месяц назад ездил, – сказал вдруг Готье.

Странно. Я только сейчас понял, что мы никогда не разговаривали о наших родителях.

– Мать постарела за два года… и отец тоже… – Готье затушил сигарету. – Когда рядом живёшь, не замечаешь. А щас приехал…

Помолчали. Бой прекратился. Лёня отряхивал одного из бойцов от снега. Не Шилова.

– Самое обидное, что ни х*я ведь не изменишь, – сказал Готье и посмотрел мне в глаза. – Вот если бы что-то изменилось от того, что я тебя отп*зжу – отп*здил бы.