Под сенью храма - Константин Васильевич Беляев

Значит, Аглая отыскала «болящую» Анастасию Семеновну, порекомендовала ей съездить к Андрею Петровичу, который «всякую хворь как рукой снимает», и назначила ей срок: «на той неделе обязательно, а то в другой раз можешь и дома не застать!» Она же сообщила Андрею Петровичу, кто явится к нему, сколько больной лет, как зовут, откуда и каким недугом страдает.　

Зная такие приметы, немудрено поразить больную женщину своей осведомленностью и прослыть в деревне колдуном.　

Да, не зря говорила мне Валентина Петровна, что Ольга Ивановна во всей округе является тайной игуменьей монашенок. Свертывая листок, который был вложен в псалтырь, я заметил на обороте его два слова, приписанные рукой старосты:　

«Долг не ждет».　

Сомнений не было. Записка была передана знахарю через Ольгу Ивановну. Тотчас раскрылась предо мною причина тайной злобы Андрея Петровича. За посылаемых «клиентов», хитрая баба взимала с Зубарева мзду. Видимо, мало ей было доходов, которые она крала у церкви. Понятно теперь, почему колдун так ненавидел Ольгу Ивановну, но не мог обойтись без нее: одним узлом их связало желание проедать незаработанное.　

17 марта

Раздобыв где-то тряские дрожки, Ольга Ивановна организовала поездку в город. Несмотря на то, что я не раз отказывался от ее услуг, она не теряла надежды меня приручить. Вместе ходили по магазинам. Хозяйскими советами она немало помогала мне в выборе покупок.　

Самую крупную вещь Ольга Ивановна попыталась оплатить сама, но я не разрешил, и она, насупившись, денег больше не предлагала.　

Потом мы расстались. Я решил навестить знакомого священника, служившего в городской церкви. Ольга Ивановна подробно рассказала, как найти дом Федора, и я направился к нему.　

Церковь стояла в стороне от главной улицы на небольшой площади, вымощенной камнем. Рядом с нею был просторный, чисто срубленный дом, с четырьмя окнами, выходившими на улицу, парадным входом и стеклянной галереей. Двор обнесен новеньким крашеным забором. Во всем чувствовались хозяйственность, достаток.　

Дверь открыла жена отца Федора, женщина лет тридцати пяти, с добродушным лицом, приятные черты которого расплывались от непомерной полноты.　

Отца Федора дома не оказалось: он занят был с утра до позднего вечера.　

— Разве что иногда на минутку забежит, — пояснила жена.　

По рассеянности она не предложила мне войти, и я, простившись, решил отыскать приятеля в храме.　

Шел четвертый час дня, и церковь была заперта. Однако в сторожке, что разместилась за боковым притвором, было полно людей.　

Я пробрался в сторожку и, став в сторону, наблюдал за тем, что происходило.　

Отец Федор крестил сразу пятерых детей. Из-за спин кумовьев видна была его широкая спина, а временами, когда он отворачивался от купели, я видел и его лицо. Священнику было не более сорока пяти лет. Свежее, румяное лицо, густые черные волосы, широкая грудь — все говорило о могучем здоровье.　

Полагающиеся при крещении молитвы, — а их множество, и каждая из них весьма пространна, — читались отцом Федором «поскору», — с немалыми пропусками и сокращениями. Я с большим трудом и то по случайным строкам догадывался, какую именно молитву он произносил.　

Пряча усмешку от верующих, я подумал: надо бы предложить отцу Федору решительно модернизировать чтение молитв. Вместо того, чтобы прыгать по ним скороговоркою, отметить каждую номером и торжественно, с паузами возглашать:　

— Пер-ва-а-я…　

— Вто-ра-а-я…　

Чин крещения подходил к концу. Я вышел в притвор и тотчас попал в плен к словоохотливой сторожихе. Она сообщила, что у батюшки сегодня масса треб:　

— Звали их на панихиду к одной старушке, да еще вечерню будут служить…　

Подгоняемый голодом, — с утра не успел поесть, — я решил возвратиться в дом отца Федора и там дождаться встречи с ним. Так я сказал Варваре Савельевне — жене отца Федора, когда снова раскланялся с ней. На этот раз матушка засуетилась, запричитала, будто и впрямь обрадовалась дорогому гостю.　

Пока хозяйка ставила самовар, я огляделся. Широкая, светлая веранда была заставлена всевозможным хламом: тут стояли пустые кадушки, ящики, из которых торчали старые вещи. Поверх вещей свалены обрезки досок, веники, чугунный котел, два позеленевших самовара, посуда железная, стеклянная, глиняная. Узкий подоконник сплошь заставлен пузырьками самых различных фасонов, а на полу, по всей длине галереи, были выставлены ряды поношенной обуви. Куча добра сильно напоминала ряды старьевщиков на рынке, с тою разницей, что порядка на толчке бывает больше.　

Варвара Савельевна за хлопотами снова забыла обо мне, но потом вспомнила:　

— Пожалуйста в гостиную…　

Высокая комната с двумя окнами в сад и тремя — на улицу была полна света и беспорядка. На диване, где я присел, валялась куча смятого белья. Рядом стоял большой стол, который по внешнему виду можно было принять за обеденный, но по множеству мелких предметов, разбросанных на нем, — за письменный. В комнате стояли шифоньер с оторванной дверкой, несколько разных стульев, красная цветастая занавеска на дверях и великолепное новенькое пианино. К нему, закрыв педали, была придвинута кровать, а сверху лежала стопка белья, тарелка с обгрызенным яблоком и двумя лимонами. На новеньких, гладко оструганных стенах висело несколько икон и лампада перед ними, почерневшая от времени.　

В комнату вошли две девочки: старшая Елена, тринадцати лет, и Светлана, лет девяти. Мы познакомились, разговорились, и я узнал, что учится одна в четвертом, другая — во втором классе, обе пионерки, учатся хорошо и очень любят своего папу, которого редко видят. Нет, в церковь они не ходят и дома молитв не читают — гораздо интереснее участвовать в спектаклях, — заметила старшая.　

— Я очень люблю ходить в кино, — сказала Светлана.　

— Папа купил пианино. Но мама не дает нам его трогать, потому что стоит оно шестнадцать тысяч, — доверили мне тайну девочки.　

Болтая с ними, я машинально перелистывал «Родную речь», которую дала мне младшая девочка.　

Отца Федора я так и не дождался. Поужинав, я поблагодарил хозяйку и ушел.　

7 апреля

Сегодня праздник — день благовещения. Прихожан было немного: все из дальних деревень.　

День, однако, был примечателен тем, что в церкви появился странник. Стоял он, большерослый, у входных дверей, истово крестился, низко-принизко кланялся. После каждого поклона он выпрямлялся, как жердь, устремлял отрешенный взгляд куда-то вверх и оставался на несколько секунд в полной неподвижности.　

Своим необычным видом он привлек внимание прихожанок, и почти каждая женщина подавала ему милостыню. Получая подаяние, он как-то особенно ловко, натренированно подставлял руку, быстро опускал мелочь в карман и что-то приговаривал.　

Одна старушка, войдя в церковь, заметила его и, запрокинув голову, остановилась, завороженная необычным