Тишайший царь и его время - Борис Башилов

Самое же любопытное, что после этой высокой оценки качества правительства, созданного царем Алексеем, С. Платонов дает следующую характеристику роли, которую играет царь Алексей в правительственной деятельности:

«Шла, словом, горячая, напряженная деятельность, и за всеми деятелями эпохи, во всех сферах государственной жизни видна нам добродушная и живая личность царя Алексея. Чувствуется, что ни одно дело не проходит мимо него: он знает ход войны; он желает руководить работой дипломатии; он в думу боярскую несет ряд вопросов и указаний по внутренним делам; он следит за церковной реформой; он в деле Патриарха Никона принимает деятельное участие. Он везде, постоянно с разумением дела, постоянно добродушный, искренний и ласковый».

Эта характеристика, по которой царь Алексей является душой и возглавителем всей «горячей и напряженной деятельности» в корне противоречит той характеристике С. Платонова, согласно которой он только суетится «кругом действительных работников».

Но, сделав характеристику, приведенную выше, С. Платонов снова старается умалить организаторскую роль царя Алексея, обвиняя его в том, что «нигде он не сделает ни одного решительного движения, ни одного резкого шага вперед. На всякий вопрос он откликнется с полным его пониманием, не устранится от его разрешения; но от него совершенно нельзя ждать той страстной энергии, какою отмечена, деятельность его гениального сына, той смелой инициативы, какой отличался Петр».

Спрашивается, почему это «резкие движения и резкие шаги» в государственной деятельности должны считаться какой-то доблестью, а не недостатками сильно вредящими деятельности государства.

Если историк С. Платонов прав и царь Алексей, не сделав ни одного резкого шага, ни одного резкого движения на всякий вопрос откликался с полным его пониманием, не устранялся от его разрешения, если ни одно дело государственного значения «не проходило мимо царя», если он везде и всюду «действовал с разумением дела». Если он «знает ход войны», желает руководить работой дипломатии, а «в думу боярскую он несет ряд вопросов и указаний», если за «всеми деятелями эпохи, во всех сферах государственной жизни видна нам добродушная и живая личность царя Алексея», то мы должны сказать, что он был на высоте своей высокой должности и что он был идеальным царем, до которого далеко было его неуравновешенному сыну.

Вывод, к которому мы приходим ознакомившись с приведенными выше оценками деятельности правительства царя Алексея — следующий:

Царь Алексей оставил очень добротные традиции правительственной деятельности.

IX

«Отец Петра, Алексей Михайлович, — пишет почитатель Петра I Н. Добролюбов, в своей обширной рецензии на «Историю Царствования Петра Великого» Н. Устьянова, — отличался добротою души и любовью ко благу своих подданных». За этой верной оценкой следует обычная лживая выдумка западников. «…Но он не имел столько энергии, чтобы совершенно избавиться от влияния других людей, которые окружили его и обращали во зло его благие намерения».

Познакомимся же с нравственным обликом людей, окруживших отца Петра I. Что это были за «дурные люди»?

Эпоха, в которую правил царь Алексей, по свидетельству С.

Платонова, поставила перед ним ряд чрезвычайно жгучих проблем и «требовало чрезвычайных усилий правительственной власти». Как же царь Алексей организовал работу правительственного аппарата? Каких людей подобрал вокруг себя царь Алексей и как работали подобранные им государственные деятели?

Какие люди окружали отца Петра мы можем увидеть из следующей характеристики друга царя Артамона Сергеевича Матвеева и дипломата Афанасия Лаврентьевича Ордин-Нащокина, которую дает им С. Платонов в своих лекциях по русской истории.

«…Из названных нами практических деятелей, — указывает С.

Платонов, — поборников образования, первое место принадлежит Афанасию Лаврентьевичу Ордин-Нащокину (о нем ст. Иконникова в «Русск. Старине» за 1883 г. Х и XI). Это был чрезвычайно даровитый человек, дельный дипломат и администратор. Его светлый государственный ум соединялся с редким в его время образованием: он знал латинский, немецкий и польский языки и был очень начитан. Его дипломатическая служба дала; ему возможность и практически познакомиться с иностранной культурой, и он являлся в Москве очень определенным западником; таким его рисуют сами иностранцы (Мейерберг, Коллинс), дающие о нем хорошие отзывы. Но западная культура не ослепила Нащокина он глядел далее подражания внешности, даже вооружался против тех, кто перенимал одну внешность».

По какому пути пошло бы усвоение западной культуры без реформ Петра, показывает жизнь Афанасия Ордин-Нащокина, начальника Посольского Приказа. Ордин-Нащокин был прекрасно, по европейски образован. Ордин-Нащокин хотел, чтобы на Руси многое делалось «с примера сторонних чужих земель».

По его мнению надо было переделывать на западный лад многое, но далеко не все. В жизни Ордин-Нащокин придерживался старых обычаев.

Ордин-Нащокин стоял за заимствование у запада науки и техники.

«Доброму, — говорил он, — не стыдно навыкать со стороны у чужих». Но он был умнее и культурнее, чем Петр, и понимал, что Русь обладает самобытной духовной культурой, совершенно непохожей на европейскую. И он говорил, что иноземное платье «не по нас, а наше не по них».

Ордин-Нащокин стремился установить торговые и политические сношения с Индией, Бухарой, Хивой, Персией, с Китаем. Он понимал, что будущее русского государства на морях и всячески стремился добиться гаваней на Балтийском море, заботился о создании постоянной армии.

Афанасий Лаврентьевич Ордин-Нащокин был автором проекта создания Купецкого приказа (Министерства торговли). Новоторговый устав, разработанный им предусматривал введение единой таможенной пошлины и правил торговли, введение покровительственной политики по отношению к бурно развивавшейся торговле.

Торговые связи Московской Руси развивались очень быстро. Вязьма вела, например, торговлю с 45 городами, купцы Тихвина с 35 городами.

Росла и внешняя торговля с Англией, Голландией, Данией и другими странами Европы.

Ордин-Нащокин намечал введение широкого самоуправления в городах, вел переговоры об аренде гаваней на Балтийском море.

То есть, правительство Алексея Михайловича делало именно то, что делало бы всякое другое национальное правительство, разумно придерживающееся национальных традиций.

То, что Московская Русь не застыла на своем культурном развитии, а двигалась вперед признает даже советский историк Б. В. Кафенгауз, автор книги «Россия при Петре I».

«Эти частичные изменения, — пишет он, — были недостаточны, но они показывают, в каком направлении двигалась жизнь страны. В этом отношении интересен видный деятель 80-х годов XVII века князь Василий Голицын. Он знал польский и латинский языки, его великолепный дом в Москве был устроен по образцу дворцов западно-европейской знати, убран картинами, зеркалами и т. п.: у него была значительная библиотека из русских и иностранных книг. По словам одного из иностранцев, встречавшегося с ним, В. Голицын думал о заведении постоянного войска, о поездках дворян заграницу для учения, об установлении новой поголовной или подушной подати взамен подворной и будто бы подумывая о необходимости освобождения крестьян от власти, помещиков, что, впрочем, мало вероятно. Таким образом, передовые, образованные вельможи уже понимали необходимость некоторых реформ, которые были осуществлены лишь позднее, в царствование Петра I».

Ближайший друг царя Алексей Ртищев, все время печется об увеличении на Руси справедливости: он устраивает богоугодные заведения, первый в мире поднимает вопрос о человеческом отношении с пленными.

Многие из москвичей считали его святым человеком.

В. Головина иностранец Невиль называет «великим умом и любимым ото всех».

В правление Софьи, под руководством Головина было возведено в Москве больше 3 тысяч каменных домов. Размах строительства не меньший, чем строительство Петра I в заложенном им Петербурге, за что он прославлен Даже советский историк В. Мавродин в биографии Петра Великого, и тот, перечислив государственных деятелей, действовавших в эпоху Тишайшего царя, пишет:

«Все это свидетельствовало о смелости мысли, о размахе и глубине идей передовых людей Московской Руси XVII века, той самой «Московии, которую многие невежественные и ограниченные, самовлюбленные и тупые иноземные послы и путешественники считали «дикой» и «Азиатской страной».

И глубоко прав был Белинский, когда говорил о делах и людях допетровской Руси (пока он еще не перешел в лагерь социалистов): «Боже мой, какие эпохи, какие лица! Да их стало бы нескольким Шекспирам и Вальтер Скоттам!»