Агент немецкой разведки - Евгений Сухов

– Вот и хорошо, – кивнул Егор. И строго, по-командирски, добавил: – Исполнять!

Сержанту Федору Денисовичу Масленникову было тридцать шесть лет. С виду мужик степенный, серьезный. Федор Денисович служил при старшем лейтенанте Хромченко с начала сорок второго года, будучи еще младшим сержантом, а Василий Иванович Хромченко – оперуполномоченным особого отдела НКВД. Увидев молодого офицера в новеньком обмундировании и погонах, на которых «муха не сидела», сержант немного сник, но доложился по уставной форме:

– Товарищ младший лейтенант, сержант Масленников по вашему приказанию прибыл!

Потом взор бывалого сержанта Масленникова упал на медаль «За отвагу», которая, верно, и примирила его с возрастом его нового непосредственного командира.

– Младший лейтенант Ивашов, Егор Фомич, – протянул руку Егор.

– Федор Денисович, – ответил рукопожатием сержант.

– Присаживайтесь, Федор Денисович, – указал на табурет возле обеденного стола младший лейтенант. – С этого момента вы возвращаетесь к обязанностям полкового контрразведчика и являетесь моим подчиненным с должностными полномочиями помощника оперуполномоченного отдела полковой контрразведки «СМЕРШ».

– Есть! – коротко ответил Масленников.

– Завтра вы мне поможете принять дела вашего бывшего командира.

– Слушаюсь!

– А где у старшего лейтенанта Хромченко было рабочее место? – поинтересовался Егор.

– Так у него ж при штабе полка свой кабинет имелся, – сказал сержант. – Только после… ну, после гибели старшего лейтенанта кабинет штабные опечатали.

– Все правильно, Федор Денисович, так и должно быть… А как погиб старший лейтенант Хромченко?

– Да кто его знает… – немного замялся Масленников. – Похоже, что он оружие чистил, и пистолет как-то сам… выстрелил.

– А вы где были?

– Так, выполнял задание товарища старшего лейтенанта.

– Какое?

– Разговаривал с… это… осведомителями, – выдавил сержант. Похоже, ему не очень нравилось общаться с солдатами, сообщающими неблаговидные сведения о своих сослуживцах, что в народе называется «стучать».

– А сколько было таких осведомителей у Хромченко?

– Да, почитай, в каждом взводе у него был свой человек, а то и два, которые сообщали ему, кто чем дышит в их подразделении, – ответил Федор Денисович. – А он хотел, чтобы осведомители были в каждом отделении. Говорил, что так положено по штату. А это – четыре человека на взвод, а на батальон, почитай, за тридцать человек! В полку – три батальона. Еще разведчики, связисты да кухня с хозвзводом. Это же осведомителей точно за сто человек получается! И от каждого – письменные докладные… Сколько работы… Правда, поубивало многих под Курском и Львовом в феврале, меньше половины полка осталось. Так старший лейтенант не только в свой кабинет, но и сюда вот, в дом стал солдат из пополнения по одному вызывать. Проверять на благонадежность, ну, и вербовать, стало быть, в осведомители. С каждым лично беседовал. Долго и обстоятельно. Его в полку солдаты «Чапаем» прозвали. Говорили: «Вон, Чапай идет. Щас начнет в „стукачи“ вербовать»…

– Почему «Чапаем»? – не понял Ивашов.

– Так Василий Иванович же… Ну, и усы…

– А много старых осведомителей в полку осталось?

– Человек пять-шесть, – почесал затылок сержант.

– Знаешь их?

– Так мне это по службе знать положено.

– А из пополнения Хромченко много новых осведомителей уже успел завербовать?

– Три человека, – ответил Масленников.

– А что мало так?

– Не успел… Да и пополнение в полк только с лета стало приходить.

– Этих троих тоже знаешь?

– Так точно.

– Ты мне, Федор Денисович, приготовь список и старых осведомителей, и новых. Фамилия, имя, отчество, год рождения, звание, в каком батальоне, роте, взводе служат, – попросил Ивашов.

– Исполню, товарищ младший лейтенант, – кивнул сержант.

– Хорошо… А какое оружие было у Хром-ченко?

– «ТТ». Я ему сколько раз говорил: поменяйте на «наган» или на «вальтер», лучше же! «ТТ» хоть и сильно бьет, но осечки случаются, а потом клинит его. Видно, он хотел разобраться, в чем там дело, а пистолет и выстрелил.

– Вы правы, – согласился с сержантом Ивашов. – Возможно, так оно и было.

– Ну вот… А он ни в какую. Я к своему пистолету, говорит, привык…

– Ладно, об этом позже… А пока – отдыхайте. Завтра приказываю быть у меня здесь в восемь ноль-ноль в полной боевой готовности.

– Есть, быть в полной боевой готовности! – Взял под козырек Масленников. – Разрешите идти?

– Идите…

Молодец, этот сержант Масленников, не стал расспрашивать, зачем да куда, а просто ответил: «Есть». Быть всегда готовым к боевым действиям – очень хорошая черта. И дисциплинирует, и показывает надежность человека, что рядом с тобой, и в конечном итоге помогает выжить.

Ивашову уже было постелено. В небольшой комнатке, вернее, в уголке, отгороженном от большой комнаты цветастой занавеской. Простыня белая, накрахмаленная.

Егор разделся, вытащил пистолет из кобуры и, положив его под подушку, лег. Нечасто в последнее время приходилось спать в настоящей постели, на перине и пуховых подушках. Несмотря на усталость, заснуть удалось не сразу: давало знать о себе происшествие, случившееся с ним сегодня в лесу. А ведь он и правда находился на волосок от смерти… И всего последующего могло не быть: ни разговора с людьми, ни назначения, не было бы и мягкой перины с накрахмаленной простыней.

Егору очень повезло, что после задержания нарушителя его направили в город Коломы для обучения в школе младшего начальствующего состава. Ведь его застава двадцать второго июня полегла вся. До единого бойца. Их же, курсантов ШМНС, подняли с коек двадцать второго июня в пятом часу утра взрывы и выбитые стекла.

Никто не понимал, что происходит. Велено было спать до восьми, поскольку в воскресенье подъем на час позже, а какой тут сон, если от разрывов бомб повылетали все стекла в казарме!

Через несколько дней, когда городок Коломы был почти окружен, о школе вспомнили: поступил приказ об ее эвакуации.

Колонной шли на северо-восток, в сторону Киева. Шли день за днем, а линии фронта впереди так и не было.

Городенка, Гусятин, Дунаевцы, Ялтушков…

Где свои? Где чужие? Не понять!

То там, то здесь завязывалась перестрелка. Всюду валялись убитые: гражданские, военные. До них никому не было дела.

Что следует делать, никто не знал. Просто шли на восток в надежде все же выйти к своим, делая по сорок-сорок пять километров в день, перегоняя нескончаемые колонны людей с ручными тележками и тачками, доверху нагруженными домашним скарбом. Старухи, дети, женщины, раненые солдаты в окровавленных повязках… Все шли в надежде выйти к своим, и надежда эта таяла с каждым днем.

Прошел слух, что немцы уже неделю как взяли город Ровно. В кюветах и на обочинах – воронки от бомб, вспухшие трупы убитых лошадей, разбитые грузовики, каски, окровавленные бинты, противогазы и прочий хлам. И никого навстречу. Ни эскадрона… Ни танкового взвода… Где же непобедимая и легендарная Красная армия?

Жмеринка, Сквира…

Короткие остановки на сон были похожи на обмороки. Бывшие курсанты просто падали и засыпали. А потом снова:

– Подтяни-и-ись! Шире шаг! Не отставать!

Белая Церковь, Васильков, Киев, Бровары…

Без малого шесть сотен километров пешим ходом!

А немцы уже перли на Киев. Часть бывших курсантов школы была слита с охранным батальоном НКВД. В одну из рот батальона попал и младший сержант Егор Ивашов. В конце июля сорок первого, удерживая шоссе Белая Церковь – Киев, два батальона 165-й стрелковой дивизии и батальон НКВД вступили в бой с тремя пехотными дивизиями немцев. Через несколько часов кровавой мясорубки от роты Ивашова осталось восемь человек. Командование подразделением принял на себя оперуполномоченный особого отдела батальона лейтенант Тимофей Романцев. Двое суток подразделение лейтенанта контрразведки Романцева удерживало немцев на своем участке, пока им на помощь не подоспела 5-я воздушно-десантная бригада полковника Родимцева. За мужество и героизм лейтенант Романцев был награжден орденом Красного Знамени, а трое оставшихся в живых из его роты – медалями «За отвагу». В числе этих награжденных был и младший сержант Ивашов.

Потом последовало назначение командиром отделения в 18-й пограничный полк НКВД при Третьей армии. Всякое было: и армейские тылы охраняли, и на передовой сражались, и дезертиров ловили, а случалось – диверсантов и шпионов. Здорово помогала пограничная выучка.

Весной сорок третьего года уже сержанта Егора Ивашова вызвали в штаб фронта. Майор, который с ним разговаривал, знал о нем все: начиная от времени и места рождения и заканчивая чертами характера, школьными увлечениями и лучшими друзьями, также и о его службе чуть ли не с первого дня призыва. Ивашов тогда еще удивился, на что штабной майор снисходительно ответил: