Произведения 1925-1929 годов - Максимилиан Волошин

IX

В очищенье и в преображенье плотиТри удела емлет Богоматерь:Иверский, Афонский и Печерский.

А теперь — Дивеевский — четвертыйПослан был устроить Серафим.Как лампаду в древнем срубе, старецЖенский монастырь возжег с молитвойВ самом сердце северной Руси.Ни один был камень не положен,Ни одна молитва не свершалась,Ни одна не принята черницаБез особого соизволеньяСтарцу Божьей Матери на то.Каждый колышек был им окрещен,Каждый камешек был им омолен,И сама Небесная ЦарицаСобственными чистыми стопамиВсю обитель трижды обошла.А отдельно, рядом с общим скитом,Рядом с женской скорбною лампадой,Серафим затеплил скит девичий —Ярый пламень восковой свечиОт сердец Марии и Елены —Двух святых и непорочных дев.

Девочкой Мария увязаласьЗа сестрой-монахинею в Саров.Было ей тринадцать лет. Крестьянка.Тонкая. Высоконькая. ЛикомНежная и строгая. Так низкоНад глазами повязь опускала,Что видала лишь дорогу в Саров,Кончики бредущих ног, а в миреТолько лик Святого Серафима.В девятнадцать лет — отроковицаИ молчальница ушла из жизни.Серафим ей тайны о РоссииОткрывал, пред смертию посхимил,Называл ее своей невестойИ начальницей небесных дев.

Во миру была сестра ЕленаСветской девушкой. Любила танцы,Болтовню, и смех, и развлеченья.Раз в пути она ждала в каретеЛошадей. Раскрыла дверцу:Видит в небе, прямо над собоюЧерный змий с пылающею пастью.Силы нет ни крикнуть, ни позвать.Вырвалось: «Небесная Царица!Защити!» И сгинул змий. ВоочьюПоняла она весь смрад и мерзость бесаИ решилась в монастырь уйти.За благословеньем к СерафимуОбратилась, а в ответ ей старец:«И не думай, и никак нельзя.Что ты — в монастырь? Ты выйдешь замуж».Три зимы молила Серафима.Он же всё:«Как в тягостях-то будешь,Лишь не будь скора: ходи потише —Понемногу с Богом и снесешь».Уж совсем отчаялась. Но старецЕй пока дозволил поселитьсяВ общине Дивеевской. И снова:«Ну, теперь пора и обручитьсяС женишком». — «Я замуж не могу».— «Всё еще не понимаешь, радость?Ты пойди к начальнице-то вашей,Ксении Михайловне, — скажи ей,Что тебе убогий СерафимС женихом велит, мол, обручиться,В черненькую ряску обрядиться —Вот ведь замуж за кого идти!Вижу весь твой путь боголюбивый.Здесь тебе и жить, и умереть.Будь всегда в молитве и в молчаньи.Спросят что — ответь. Заговорят — уйди».Слишком быстрою была Елена:Вся — порыв, вся — пламень, вся — смиренье.Потому пред ней и обнажиласьНежить гнусная и бесья суета.Серафим же говорил: «Не бойся.Львом быть трудно. Будь себе голубкой.Я ж за всех за вас пребуду львом».Раз, призвавши, он сказал Елене:«Дать хочу тебе я послушанье:Болен братец твой, а он мне нуженДля обители. Умри за брата».

Преклонясь, ответила: «Благословите,Батюшка!» И вдруг смутилась: «СмертиЯ боюсь…» — «Что нам с тобой бояться?» —Успокоил Серафим. ВернуласьИ слегла. И больше не вставала.Перед смертью Огнь НеизреченныйВидела, и райские чертоги.Так и умерла «за послушанье».И в гробу два раза улыбнулась.Серафим же, зная час кончины,Торопил сестер: «Скорей грядите,Ваша госпожа великая отходит».Плачущим же говорил: «Не плачьте.Ничего не понимают — плачут.Кабы видели — душа-то как взлетела:Точно птица выпорхнула! РасступилисьСерафимы с Херувимами пред ней».

X

В Благовещение к СерафимуЕвдокия-старица пришла.Светлый встретил инокиню старец:«Радость-то нам, радость-то какая!Никогда и слыхом не слыхалось:Божья Матерь будет в гости к нам».— «Не достойна я…» — «Хотя и не достойна,Упросил я Деву за тебя.Рядом стань и повторяй за мною:„Алилуйя! Радуйся, НевестаНеневестная!“ Не бойся. КрепчеЗа меня держись. Нам БожьяБлагодать является». РаздалсяШум, подобный шуму леса в бурю,А за ветром ангельские хоры,Распахнулись стены, и под сводомЗатеплились тысячи свечей.Двое ангелов вошли с ветвямиРасцветающими. Следом старцыИ сама Небесная Царица.И двенадцать чистых дев попарно.Говорит Царица Серафиму:«Мой любимиче, проси, что хочешь, —Всё услышу, всё исполню Я».Стал просить убогий о сиротахСерафимовых и всем прощеньеВымолил. А старица упалаЗамертво. А после слышит, будтоСпрашивает Богоматерь: «Кто жеЭто здесь лежит?» А Серафим:«Старица, о коей я молился».Божья Матерь говорит: «Девица!Встань. Не бойся: здесь такие ж девы,Как и ты. Мы в гости к вам пришли.Подойди сама и расспроси их,Кто они». Сначала ЕвдокияСветлых юношей спросила: «Кто вы?»— «Божьи ангелы». А после старцев…«Я — Креститель. Я на ИорданеГоспода крестил. И обезглавленИродом». — «Я — Иоанн, любимыйУченик. Мне дано Откровенье».После к девам подошла по ряду.Назвались святые девы Феклой,Юлианией, Варварой, Пелагеей,Ксенией, Ириной… Все двенадцатьРассказали ей и жизнь, и муки,Всё, как писано в Четьи-Минеях.После с Серафимом все прощались,Руку в руку с ним поцеловались.И сказала Богоматерь: «Скоро,Мой любимиче, ты будешь с нами».

Старец стал готовиться к отходу.Телом одряхлел, ослабли силы.Говорил: «Конец идет. Я духомТолько что родился. Телом — мертв».Начал прятаться от богомольцев,Издали и молча осеняяЗнаменьем собравшийся народ.В Новый год был чрезвычайно весел,Обошел во храме все иконы,Всем поставил свечи, приложился,С братией простился, ликовался,Трижды подходил к своей могиле,В землю всё смотрел, как бы ликуя.После же всю ночь молился в келье,Пел пасхальные веселые каноны:«Пасха велия… Священнейшая Пасха!»Духом возносясь домой — на небо.И взнесенный дух не воротился в тело.Умер, как стоял, — коленопреклоненный.Только огнь, плененный смертной плотью,Из темницы вырвавшись, пожаромКниги опалил и стены кельи.

Но земли любимой не покинулСерафим убогой после смерти.Раз зимой во время снежной вьюгиЗаплутал в лесных тропах крестьянин.Стал молиться жарко Серафиму.А навстречу старичок — согбенный,Седенький, в лаптях, в руке топорик.Под уздцы коня загреб и вывелСквозь метель к Дивеевским заборам.«Кто ты, дедушка?» — спросил крестьянин.— «Тутошний я… тутошний…» И сгинул.А зайдя к вечерне помолиться,Он узнал в часовне на иконеДавешнего старичка и понял,Кто его из снежной вьюги вывел.

Всё, с чем жил, к чему ни прикасался:Вещи, книги, сручья и одежды,И земля, где он ступал, и воды,Из земли текущие, и воздух, —Было всё пронизано любовьюСерафимовой до самых недр.Всё осталось родником целящей,Очищающей и чудотворной силы.— «Тутошний я… тутошний…» Из вьюги,Из лесов, из родников, из ветраШепчет старческий любовный голос.Серафим и мертвый не покинулЭтих мест, проплавленных молитвой,И, великое имея дерзновеньеПеред Господом, заступником осталсяЗа святую Русь, за грешную Россию.

<1919, 1929 Коктебель>

ЗАКЛИНАНИЕ

Марусе

Закрой глаза и разум угаси.Я обращаюсь только к подсознанью,К ночному «Я», что правит нашим телом.Слова мои запечатлятся крепкоИ врежутся вне воли, вне сознанья,Чтобы себя в тебе осуществить.Творит не воля, а воображенье.Весь мир таков, каким он создан нами.Достаточно сказать себе, что этоСовсем легко, и ты без напряженьяСоздашь миры и с места сдвинешь горы.

Все органы твои работают исправно:Ход вечности отсчитывает сердце,Нетленно тлеют легкие, желудокПричастье плоти превращает в духИ темные отбрасывает шлаки.Яичник, печень, железы и почки —Сосредоточия и алтариВысоких иерархий — в музыкальномСогласии. Нет никаких тревожныхЗвонков и болей: руки не болят,Здоровы уши, рот не сохнет, нервыОтчетливы, выносливы и чутки…А если ты, упорствуя в работе,Физических превысишь меру сил, —Тебя удержит сразу подсознанье.

Устав за день здоровым утомленьем,Ты вечером заснешь без сновиденийГлубоким сном до самого утра.А сон сотрет вчерашние тревогиИ восстановит равновесье сил,И станет радостно и бодро, как бывалоЛишь в юности, когда ты просыпаласьВесенним утром от избытка счастья:Вокруг тебя любимые друзья,Любимый дом, любимые предметы,Журчит волна, вдали сияют горы…Всё, что тебя недавно волновало,Будило гнев, рождало опасенья,Все наважденья, страхи и обидыСкользят, как тени, в зеркале души,Глубинной тишины не нарушая.Будь благодарной, мудрой и смиренной.Люби в себе и взлеты, и паденья,Люби приливы и отливы счастья,Людей и жизнь во всем многообразьи,Раскрой глаза и жадно пей от водСтихийной жизни — радостной и вечной.

21 марта 1929