Произведения 1925-1929 годов - Максимилиан Волошин

Максимилиан Волошин

ПРОИЗВЕДЕНИЯ 1925–1929 ГОДОВ

ПОЭТУ

Горн свой раздуй на горе, в пустынном месте над моремЧеловеческих множеств, чтоб голос стихии широкоДушу крылил и качал, междометья людей заглушая.

Остерегайся друзей, ученичества шума и славы.Ученики развинтят и вывихнут мысли и строфы.Только противник в борьбе может быть истинным другом.

Слава тебя прикует к глыбам твоих же творений.Солнце мертвых — живым — она намогильный камень.

Будь один против всех: молчаливый, тихий и твердый.Воля утеса ломает развернутый натиск прибоя.Власть затаенной мечты покрывает смятение множеств.

Если тебя невзначай современники встретят успехом —Знай, что из них никто твоей не осмыслил правды.Правду оплатят тебе клеветой, ругательством, камнем.

В дни, когда Справедливость ослепшая меч обнажает,В дни, когда спазмы Любви выворачивают народы,В дни, когда пулемет вещает о сущности братства, —

Верь в человека. Толпы не уважай и не бойся.В каждом разбойнике чти распятого в безднах Бога.

<1925 Коктебель>

ДОБЛЕСТЬ ПОЭТА

Править поэму, как текст заокеанской депеши:Сухость, ясность, нажим — начеку каждое слово.Букву за буквой врубать на твердом и тесном камне:Чем скупее слова, тем напряженней их сила.Мысли заряд волевой равен замолчанным строфам.

Вытравить из словаря слова «Красота», «Вдохновенье» —Подлый жаргон рифмачей… Поэту — понятья:Правда, конструкция, план, равносильность, cжатость и точность.В трезвом, тугом ремесле — вдохновенье и честь поэта:В глухонемом веществе заострять запредельную зоркость.

Творческий ритм от весла, гребущего против теченья,В смутах усобиц и войн постигать целокупность.Быть не частью, а всем; не с одной стороны, а с обеих.Зритель захвачен игрой — ты не актер и не зритель,Ты соучастник судьбы, раскрывающий замысел драмы.

В дни революции быть Человеком, а не Гражданином:Помнить, что знамена, партии и программыТо же, что скорбный лист для врача сумасшедшего дома.Быть изгоем при всех царях и народоустройствах:Совесть народа — поэт. В государстве нет места поэту.

17 октября 1925

Коктебель

ПАМЯТИ В. К. ЦЕРАСКОГО

Он был из тех, в ком правда малых истинИ веденье законов естестваВ сердцах не угашают созерцаньяТворца миров во всех его делах.

Сквозь тонкую завесу числ и формулОн Бога выносил лицом к лицу,Как все первоучители науки:Пастер и Дарвин, Ньютон и Паскаль.

Его я видел изможденным, в кресле,С дрожащими руками и лицомТакой прозрачности, что он светилсяВ молочном нимбе лунной седины.

Обонпол[1] слов таинственно мерцалиВодяные литовские глаза,Навеки затаившие сияньяТуманностей и звездных Галактей.

В речах его улавливало ухоТакую бережность к чужим словам,Ко всем явленьям преходящей жизни,Что умиление сжимало грудь.

Таким он был, когда на Красной Пресне,В стенах Обсерватории — одинСвоей науки неприкосновенностьОн защищал от тех и от других.

Правительство, бездарное и злое,Как все правительства, прогнало прочьЕе зиждителя и воспретилоТворцу творить, ученому учить.

Российская усобица застиглаЕго в глухом прибрежном городке,Где он искал безоблачного небаЯсней, южней и звездней, чем в Москве.

Была война, был террор, мор и голод…Кому был нужен старый звездочет?Как объяснить уездному завпродуЕго права на пищевой паек?

Тому, кто первый впряг в работу солнце,Кто новым звездам вычислил пути…По пуду за вселенную, товарищ!..Даешь жиры астроному в паек?

Высокая комедия наукиВ руках невежд, армейцев и дельцов…Разбитым и измученным на северУехал он, чтоб дома умереть.

И радостною грустью защемилаСердца его любивших — весть о том,Что он вернулся в звездную отчизнуОт тесных дней, от душных дел земли.

10 ноября 1925

Коктебель

ТАНОБ

От Иоанна Лествичника чтенье:«Я посетил взыскуемый ТанобИ видел сих невинных осужденцев.Никем не мучимы, себя же мучат сами.Томясь, томят томящего их дух.Со связанными за спиной рукамиСтоят всю ночь, не подгибая ног,Одолеваемые сном, качаясь,Себе ж покоя не дая на миг.Иные же себя томяще зноем,Иные холодом, иные, ковшВоды пригубив, отвергают, только бНе умереть от жажды, хлеб иные,Отведав, прочь бросают, говоря,Что жившие по-скотски недостойныВкушать от пищи человеческой,Иные как о мертвецах рыдаютО душах собственных, иные слезыУдерживают, а когда не могутТерпеть — кричат. Иные головамиПоникшими мотают, точно львыРыкающе и воя протяженно.Иные молят Бога покаратьПроказою, безумьем, беснованьем,Лишь бы не быть на муки осужденнымНа вечные. И ничего не слышноОпричь: „Увы! Увы!“ и „Горе! Горе!“Да тусклые и впалые глаза,Лишенные ресниц глазничных веки,Зеленые покойницкие лица,Хрипящие от напряженья перси,Кровавые мокроты от биеньяВ грудь кулаком, сухие языки,Висящие из воспаленных уст,Как у собак. Всё темно, грязно, смрадно».

Горючим ядом было христианство.Ужаленная им душа металась,В неистовстве и корчах совлекаяОтравленный хитон Геракла — плоть.Живая глина обжигалась в жгучемВникающем и плавящем огне.Душа в борьбе и муках извергалаОтстоенную радость бытияИ полноту языческого мира.Был так велик небесной кары страх,Что муки всех прижизненных застенковКазались предпочтительны. КострыПылали вдохновенно, очищаяОт одержимости и ересейЗаблудшие, мятущиеся души.Доминиканцы жгли еретиков,А университеты жгли колдуний.Но был хитер и ловок Сатана:Природа мстила, тело издевалось, —Могучая заклепанная хотьИскала выхода. В глухом подпольеМонах гноил бунтующую плотьИ мастурбировал, молясь Мадонне.Монахини, в экстазе отдаваясьГрядущему в полночи жениху,В последней спазме не могли различитьИисусов лик от лика Сатаны.Весь мир казался трупом, Солнце — печьюДля грешников, Спаситель — палачом.

Водитель душ измученную душуБрал за руку и разверзал пред нейЗияющую емкость преисподнейВо всю ее длину и глубину.И грешник видел пламя океанаБагрового и черного, а в нем,В струях огня и в огневертях мракаБесчисленные души осужденных,Как руны рыб в провалах жгучих бездн.Он чувствовал невыносимый смрад,Дух замирал от серного удушьяПод шквалами кощунств и богохульств;От зноя на лице дымилась кожа,Он сам себе казался гнойником;Слюна и рвота подступали к горлу.Он видел стены медного Кремля,А посреди на рдяно-сизом тронеИз сталактитов пламени — ЦаряС чудовищным, оцепенелым ликомЛитого золота. Вкруг сонмы сонмОтпадших ангелов и человечийМир, отданный в управу Сатане:Нет выхода, нет меры, нет спасенья!Таков был мир: посередине — Дьявол —Дух разложенья, воля вещества,Князь времени, Владыка земной плоти —И Бог, пришедший яко тать в ночи —Поруганный, исхлестанный, распятый.В последней безысходности пред нимРазвертывалось новое виденье:Святые пажити, маслины и садыИ лилии убогой Галилеи…Крылатый вестник девичьих светлицИ девушка с божественным младенцем.В тщете земной единственной надеждойБыл образ Богоматери: онаСама была материей и плотью,Еще неопороченной грехом,Сияющей первичным светом, тварью,Взнесенной выше ангелов, землейРождающей и девственной, обетом,Что такова в грядущем станет персть,Когда преодолеет разложеньеГреха и смерти в недрах бытия.И к ней тянулись упованья мира,Как океаны тянутся к луне.

Мечты и бред, рожденные темницей,Решетки и затворы расшаталКаноник Фрауенбургского собораСмиреннейший Коперник. Галилей,Неистовый и зоркий, вышиб двери,Размыкал своды, кладку разметалНапористый и доскональный Кеплер,А Ньютон — Дантов Космос, как чулокРаспялив, выворотил наизнанку.Всё то, что раньше было Сатаной,Грехом, распадом, косностью и плотью,Всё вещество в его ночных корнях,Извилинах, наростах и уклонах —Вся темная изнанка бытияЛегла фундаментом при новой стройке.Теперь реальным стало только то,Что было можно взвесить и измерить,Коснуться пястью, выразить числом.И новая вселенная возниклаПод пальцами апостола Фомы.Он сам ощупал звезды, взвесил землю,Распялил луч в трехгранности стекла,Сквозь трещины распластанного спектраТуманностей исследовал состав,Хвостов комет и бег миров в пространстве,Он малый атом ногтем расщепилИ стрелы солнца взвесил на ладони.В два-три столетья был преображенВесь старый мир: разрушен и отстроен.На миллионы световых годовРаздвинута темница мирозданья,Хрустальный свод расколот на кускиИ небеса проветрены от Бога.

Наедине с природой человекКак будто озверел от любопытства:В лабораториях и тайникахЕе пытал, допрашивал с пристрастьем,Читал в мозгу со скальпелем в руке,На реактивы пробовал дыханье,Старухам в пах вшивал звериный пол.Отрубленные пальцы в термостатах,В растворах вырезанные сердцаПульсировали собственною жизнью:Разъятый труп кусками рос и цвел.Природа, одурелая от пыток,Под микроскопом выдала своиОт века сокровеннейшие тайны:Механику обрядов бытия.С таким же исступлением, как раньшеВ себе стремился выжечь человекВсё то, что было плотью, так теперьОтвсюду вытравлял заразу духа,Охолощал не тело, а мечту,Мозги дезинфицировал от веры,Накладывал запреты и табуНа всё, что не сводилось к механизму:На откровенье, таинство, экстаз…Огородил свой разум частоколомТорчащих фактов, терминов и цифрИ до последних граней мирозданьяРаздвинул свой безвыходный Таноб.

Но так едка была его пытливость,И разум вскрыл такие недра недр,Что самая материя иссякла,Истаяла под ощупью руки…От чувственных реальностей осталасьСомнительная вечность вещества,Подточенного тлёю Энтропии;От выверенных Кантовых часов,Секундами отсчитывавших время, —Метель случайных вихрей в пустоте,Простой распад усталых равновесий.Мир стер зубцы Лапласовых колес,Заржавели Ньютоновы пружины,Эвклидов куб — наглядный и простой —Оборотился Римановой сферой:Вчера Фома из самого себяСтупнею мерил радиус вселеннойИ пядями окружность. А теперь,Сам выпяченный на поверхность шара,Не мог проникнуть лотом в глубину:Отвес, скользя, чертил меридианы.Так он постиг, что тяготенье телЕсть внутренняя кривизна пространства,И разум, исследивший все пути,Наткнулся сам на собственные грани:Библейский змий поймал себя за хвост.

Строители коралловых атолловНа дне времен, среди безмерных вод —В ограде кольцевых нагроможденийСвоих систем — мы сами свой Таноб.Мир познанный есть искаженье мира,И человек недаром осужденВ святилищах устраивать застенки,Идеи обжигать на кирпичи,Из вечных истин строить казематыИ вновь взрывать кристаллы и пластыИ догматы отстоенной культуры:Познание должно окостенеть,Чтоб дать жерло и направленье взрыву.История проникнута до днаКолоидальной спазмой аскетизма,Сжимающею взрывы мятежей.Свободы нет, но есть освобожденье!Наш дух — междупланетная ракета,Которая, взрываясь из себя,Взвивается со дна времен, как пламя.

16 мая 1926