Педагогический арбуз - Владимир Васильев

- Добрый вечер, ребята! Начинаем урок танцев.

Посмотрим, как вы готовились к нему. Вальс!

Откружилась над залом плавная мелодия.

- Ну вот, ребята, - заговорила Надя. - Опрос показал, что вальс вы танцуете плохо, а некоторые совсем не умеют. Переходим к объяснению нового материала. Урок ведут пионеры-инструкторы балетного кружка Дома пионеров Аня Яновская и Ваня Мелехин.

"Учителя" объяснили, как правильно танцевать вальс.

- Ну если понятно, тогда будем закреплять, - закончил Мелехин и подал руку Ане. Танцевали они первыми, зал следил за ними с завистью и восхищением.

Потом разучивали краковяк. В 19 часов 43 минуты Аня поднялась на сцену.

- Запишите домашнее задание...

- А чем? На чем? - понеслось из зала.

- Ладно, тогда запомните задание на дом: потренироваться в вальсе, выучить краковяк.

И зазвенел звонок.

"На перемене" обсуждали урок.

- А ничего, только мало.

- Самое растанцевался!

- Герасим Борисович, давайте пустим Королеву.

Она там ревмя ревет.

- Как совет дружины скажет.

- Да ладно. Пусть. Нам не жалко. Только чтоб в последний раз.

Опоздавших оказалось много. Пришлось им все объяснять сначала.

"Перемена" немного затянулась. Звонок. Начинается урок игр. Его ведет член совета дружины пятиклассник Вова Мирошкин. Лицо у Вовы остренькое, неулыбчивое. И только голубые глаза все везде видят и замечают, Если глаза - зеркало души, то у Мирошкина дуща юмориста. Копирует он своих знакомых с неотразимой точностью. Какой-то восьмиклассник сострил:

- "Мирошкина глаза страшнее пистолета".

Остроту забыли, но между собой Вовку с тех пор зовут Пистолетом.

Когда играющие с мешками на головах стали палками бить горшки и друг друга, в зале стоял такой шум и грохот, что на минуту даже Ефросинья Константиновна выглянула из учительской. После "урока" Вову долго не отпускали.

- Качать Пистолета!

Я еле вырвал бедного мальчишку из рук чересчур горячих поклонников, иначе висеть бы ему где-нибудь на люстре, зацепившись штаниной.

Глаза Вовки сияют. Прямо заметны голубые лучи.

- Ну как, Герасим Борисович? Мы скуку или она нас?

- Умница, Вовка. Взлетел!

Вдруг он хлопнул себя по лбу и жалобно пропищал:

- Забыл домашнее задание! Как же они теперь - без домашнего задания?

Но было уже поздно. Шел "урок пения".

Во время последнего урока - танцев - мы с Ефросиньей Константиновной разговаривали возле учительской. Вдруг лицо моей собеседницы покрылось румянцем. Рядом стоял Ваня Мелехин и, почтительно склонив голову, приглашал даму на танец. Секундное замешательство, и Ефросинья Константиновна подает своему кавалеру руку. Танцует она, несмотря на возраст, прекрасно.

- Ну, вот наш вечер и заканчивается, - сказала Надя. - А теперь поставим оценки. Только не ученикам, а "учителям".

- По пять баллов всем!

- С плюсом!

- Пусть дневники несут!

Выходя, я услышал разговор:

- Надя, а еще пару уроков нельзя?

- Нет, Гена. Ты же сам был против перегрузки.

Гена улыбнулся так, что уши приподняли кепку.

- Такую перегрузочку бы каждый день. Я - за!

СИНЯК НА ПЯТКЕ

- Ты не будешь играть Продавца, Пирожков, здесь нужен человек толстый и с басом, а ты пискля. Сестру Гортензию тоже придется взять мне - вы никто танцевать не умеете. Голос за сценой - с этим Коля справится, я помогу. Голос Вовы Мирошкина разносится на всю школу. Он распределяет роли в первой пьесе, которую будет ставить драмкружок. Режиссер, художник, осветитель, бутафор и создатель главных ролей - Владимир Мнрошкин.

После памятного вечера отдыха Вова меня все больше тревожит. Дошло до того, что он попал на "КРЮК".

В театр влюблен ты по уши,

Из двоек тянем за уши.

Критика подействовала на Вову странно. Он похвалил редколлегию за удачную карикатуру и, зайдя ко мне в пионерскую, начал как ни в чем не бывало:

- Что за школа без драмкружка? Выделите мне по четыре человека от класса. Да не кота в мешке покупаю - давайте людей, способных хорошо читать, петь. Я создам комиссию. В нее войдут...

- А как с двойками? - прервал я красноречивого Вову. Он потупился.

- Да чего! Две двойки по немецкому. Это я исправлю... - И добавил, вздохнув: - Вот драмкружок нужен.

Это был кружок сплошных драм. Вова самозабвенно репетировал роли, которые он щедро поручал себе в каждом спектакле. Конечно, он не мог помнить обо всех участниках. Иной раз "актер" не знал, с какой стороны ему выходить. Вова, кляня бестолковость, наскоро объяснял всем все перед открытием занавеса.

На каждом спектакле что-нибудь случалось. Однажды забыли нужяую по ходу действия кастрюлю.

Витя Строгов, который был безмолвно влюблен в драмкружок, метнулся через зрительный зал, а на сцене в это время вдохновенно импровизировали:

- Да, без кастрюли трудно...

- Совсем нельзя без кастрюли...

- В кастрюле можно и борщ сварить...

В общем, как это ни странно, самодеятельность сама не "деялась". Ее надо было создавать.

Я объявил по классам, что к Новому году будет проведен конкурс на лучшую "театрализованную песню". Сам я взял пятый класс и решил поставить "Песню о Щорсе". Вначале дело не клеилось. Вова Мирошкнн отказался играть роль Щорса ("Некогда. Я сейчас изучаю историю театра с самых античных времен").

Мальчишки не соглашались петь ни в какую, выдвигая классический аргумент: "Что мы, девчонки, что ли!"

Тогда я соблазнил их костюмами. Каждый должен выйти на сцену в одежде красного бойца, утомленного долгим походом "по берегу".

Целую неделю мне не давали проходу:

- А такая повязка пойдет?

- Я дедушкину пилотку достал!

- А можно, я с автоматом выйду?

- Хромать надо на обе ноги, если я в спину ранен?

Перед самым занавесом притащился Вова Мирошкин, Спесь с него как ветром сдуло. Он разулся, снял носок:

- У меня во синяк на пятке! Издали будет видно. - И просительно, глядя в сторону, добавил: - Так что я бойца бы сыграл... если можно.

Я "не попомнил зла". "Песню о Щорсе" мы играли и пели на "бис". По суровому лицу Вовы Мирошкина Рыло видно, что синяк на пятке давно позабыт.

А после выступления ко мне протиснулся Витя Строгов. Его лицо светилось восторгом от встречи с искусством.

- Это я занавес открывал и закрывал, - с тихой гордостью сказал он.

И ПОЛНЫЙ ВЫДОХ

На перемене класс проветривают. Открывают все окна, и ветер листает страницы учебников с такой быстротой и жадностью, словно торопится скорее получить среднее образование. Большинству юных обитателей школы такая одержимость ветра непонятна; на перемене он свободно мог бы разгуливать в любой голове, не боясь застать там глубоких раздумий о пройденном за урок.

Но есть, конечно, и такие, кого из класса на аркане не вытащишь. Это безнадежные домоседы или просто зубрилы. Однажды среди них я заметил Витю Строгова. Он крутился возле доски, что-то, оглядываясь, писал на ней и тут же поспешно стирал. Я зашел в класс.

- Что, творческие муки?

К моему удивлению, Витя вздрогнул, и худенькая спина его прижалась к черной доске, словно стараясь закрыть ее. Но я уже заметил - мой приход взволновал его. Я взял мел, попробовал писать. Он крошился и скрипел, почти не оставляя следов. Доска была намазана воском.

- Ну, Виктор...

Я не знал, что сказать. Меня трудно чем-нибудь удивить. Но подлость всегда ошеломляет. Тем более когда ее совершает человек, в которого веришь.

Несколько секунд в классе стояла такая тишина, что было слышно, как шуршит промокашка, которую сквозняк гнал по полу. Лицо ученика покрылось красными пятнами, потом так побледнело, что исчез мел, которым оно было перепачкано.

- Подлец ты, - тихо сказал я и вышел.

Димка проник в пионерскую бесшумно. Или я так задумался? Лицо его было мрачным. Словно это был не Иголочкин. Даже хитрая складочка над переносьем углубилась трагической бороздой.

- Дружка выгораживать пришел? - холодно спросил я.

Димка потупился.

- Чего выгораживать! Это сделал я.

- Что?

- Доску я намазал. А Витька хотел стереть.

Мне почему-то вспомнилось, как вчера мама долго объясняла любопытной Варьке, что такое инфаркт миокарда. В голову лезла всякая чушь. Мысли были бессвязны.

- Уходи, - выдавил я наконец.

Иногда говорят про человека, что он не в своей тарелке. Весь день я чувствовал себя так, словно жарюсь на сковородке в кипящем подсолнечном масле.

Почему в подсолнечном? В детстве мама жарила пирожки, а я вертелся вокруг котелка. И вдруг капля брызнула мне на ладонь. Вырос волдырь. Я помню, как это было больно - обжечься подсолнечным маслом.

На сей раз Вартан Сергеевич не подтрунивал над моей бедой.

- Плохо, брат. Лучше принять подлеца за хорошего человека, чем ошибиться, как ты. Надо извиниться.

- Извиниться? Мне?

- Не Строгову же перед тобой.

- Да... но как?

Вартан Сергеевич рассмеялся.

- О, это очень просто. Делаешь глубокий вдох.