Уступить искушению - Карин Монк

Поездка в Париж была попыткой герцога де Ламбера отвлечься от тоски по безвременно умершей жене. После ее смерти замок превратился в тихое, скучное пристанище, в котором медленно и однообразно текли дни герцога и его четверых детей.

Вечер в Париже превзошел все ожидания Жаклин. После спектакля они отправились в ресторан, где был подан роскошный обед, который начался с устриц на льду, продолжился целой чередой деликатесов и закончился мороженым, сырами и сладостями. Слух присутствующих, утолявших жажду искрящимся шампанским, услаждали искусные музыканты.

На рассвете де Ламберы сели в свой экипаж и направились в гостиницу, персонал которой уже ждал распоряжений, готовясь выполнить любой их каприз. Вот почему Жаклин представляла себе Париж чудесным, сверкающим миром, в котором ходят в роскошных одеждах, носят великолепные драгоценности, едят вкусную еду и пьют восхитительные вина.

В следующий раз Жаклин оказалась в Париже, приехав туда к отцу, который сидел в тюрьме, — это случилось весной 1793 года, когда мир изменился до неузнаваемости. Высокообразованные идеалисты, такие как герцог де Ламбер, выступили против абсолютной власти короля. Они предложили новую общественную философию, которая была основана на равенстве, а не на сословной иерархии, царившей многие века. Де Ламбер стал членом Конституционного собрания, отменившего феодализм и провозгласившего Декларацию прав человека и гражданина. Едва появились первые ростки свободы и равенства, собрание пошло дальше и отменило все привилегии знати, включая право на сбор податей, ношение титулов и знаков высшего сословия. Так родилась новая Франция, в которой все граждане объявлялись равными перед законом, а умы наполнялись романтикой и несбыточными фантазиями. Увы, эти мечтатели и не предполагали, что их идеи выйдут из-под контроля и превратятся в жесточайшую тиранию. Однако кое-кто из них все же был способен заглянуть в грядущее дальше других. Еще не прозвучал приговор королю Людовику XVI, еще не начала свою кровавую работу революционная гильотина, когда герцог де Ламбер понял, что происходит нечто ужасное.

— Перестань оглядываться и опусти голову, — приказал гражданин Жюльен.

Жаклин послушно уставилась на свои тяжелые деревянные башмаки, которые звонко стучали по залитой нечистотами каменной мостовой. Узкие и темные улочки, по которым они пробирались, извивались вдоль облупленных фасадов старинных зданий, жители которых, похоже, никогда не вдыхали свежий воздух.

Едва они вышли из камеры, Жаклин захотелось броситься бежать со всех ног, чтобы как можно скорее избавиться от Консьержери, Ганьона, членов трибунала и Никола Бурдона, но гражданин Жюльен, казалось, не торопился покидать мрачные застенки — он подолгу любезничал с каждым из стражников, попадавшихся им на пути, что стоило Жаклин долгих и мучительных минут страха и сомнений. Едва она делала попытку ускорить шаг, как рука старика, которой он опирался на ее плечо, сжималась с неожиданной силой.

— Иди не спеша, — приказал он, тяжело отдуваясь за ее спиной. Жаклин поняла, что пожилой человек просто не может двигаться быстрее, а так как сама она не представляла, где можно укрыться от национальных гвардейцев, то решила покориться судьбе и молча следовать за своим спасителем.

Народу на улицах было немного — в столь позднее время горожане уже разошлись по своим домам. Редкие прохожие, в основном мужчины, находились в изрядном подпитии; они бесцельно бродили в темноте и, крепко сжав в руке бутылку, с интересом провожали глазами странную пару.

Жаклин почувствовала, что ее охватывает дрожь. Если на них нападут и обнаружат, что она — женщина, то немощный гражданин Жюльен вряд ли сможет защитить ее: несмотря на то что в камере он действовал изобретательно и быстро, теперь старик едва волочил ноги.

Ей вспомнилось, как едва Ганьон вышел из камеры, гражданин Жюльен, продолжая кашлять и задыхаться, быстро поднялся со стула, распахнул полы своего огромного плаща и начал вытаскивать из карманов, скрытых в подкладке, различные части одежды. Бросив одежду Жаклин, он знаками показал, чтобы она переоделась, а сам занялся кроватью: откинул одеяло, набрал побольше соломы с пола и аккуратно разложил ее. Как только Жаклин сняла платье, старик немедленно обернул им солому, придав ему вид лежащего тела. В это время она надевала на себя новую одежду, представлявшую точную копию одежды Дени.

Закрыв одеялом натянутое поверх соломы платье, гражданин Жюльен достал из кармана ножницы, а также небольшую ленту, которой обвязал волосы заключенной чуть выше линии плеч, и быстро, но аккуратно отрезал длинные пряди. Жаклин с сожалением смотрела на то, как он раскладывает ее волосы на подушке из соломы так, словно они выбились во время сна. Затем старик, вытащил из другого кармана пару сабо, которые Жаклин надела вместо своих шелковых туфель, и красный шерстяной колпак, почти полностью скрывший ее лицо. За мгновение до появления на пороге камеры Ганьона старик быстро измазал лицо девушки грязью, подобранной с пола.

Жаклин замерла, ожидая, что надзиратель немедленно заметит подмену, но тот не обратил на ссутулившуюся в углу фигурку никакого внимания — похоже, его гораздо больше волновала узница, неподвижно лежащая на кровати, чем прятавшийся в полумраке паренек. Тем временем гражданин Жюльен принялся перебирать свои бумаги, и Жаклин решила, что будет лучше, если она, как прежде Дени, опустится на пол и сделает вид, что дремлет.

Постояв мгновение, Ганьон пожал плечами и вышел из камеры. То, что последовало за этим, показалось Жаклин настоящей пыткой. Вместо того чтобы немедленно бежать, гражданин Жюльен начал спрашивать о последних распоряжениях. Он заставил Жаклин продиктовать ему письмо, потом медленно прочитал его вслух, а затем долго и нудно торговался из-за каждого су, полагающегося ему за услуги. После этого он шепотом приказал Жаклин заплакать и лишь тогда позвал Ганьона, который выпустил старика и его спутника из камеры. Им пришлось миновать многочисленную стражу, но так как все документы гражданина Жюльена были в порядке, никто не проявил никакого интереса к заходящемуся кашлем старику и сопровождавшему его грязному оборванцу.

Через некоторое время они вышли на улицу, которая сейчас казалась более оживленной, чем обычно. Из кафе, расположенного в конце улицы, доносилась веселая музыка, на тротуаре стояли крикливо одетые женщины, зазывая проходящих мимо подвыпивших мужчин. Одна из проституток, пышнотелая женщина, затянутая в яркое шелковое платье, приблизилась к гражданину Жюльену.

— Холодная нынче ночка, а гражданин? — сладко пропела она, откидывая с плеч шаль и демонстрируя свою огромную грудь. От нее сильно пахло вином и дешевыми духами.