Уступить искушению - Карин Монк

— Сен-Симон… Рабурден… Де Крусоль… Дюфулер… Ага! — Странный гость выхватил из кипы бумаг небольшой листок. — Жаклин Дусет, бывшая мадемуазель Жаклин Мари Луиза де Ламбер, дочь казненного предателя Шарля-Александра Дусета, бывшего герцога де Ламбера, — прочитал он, затем достал маленькую чернильницу, перо и принялся раскладывать письменные принадлежности на столе.

Бурдон сделал шаг вперед:

— Гражданин, я же сказал вам, чтобы вы пришли позже! — прокричал он в самое ухо старика, видимо, полагая, что тот совершенно глух.

Тот медленно поднял бледную, покрытую старческими пятнами руку и потряс головой, словно ему в ухо влетела назойливая мошка.

— Не нужно кричать, мой мальчик, не нужно кричать, — сказал он. — Я старый, но не глухой. — После чего вновь сосредоточил свое внимание на бумагах.

— У меня есть что обсудить с гражданином Жюльеном, и я хотела бы сделать это немедленно, — вмешалась Жаклин, отлично понимая, что пока старик будет находиться в ее камере, Бурдон не сможет прикоснуться к ней.

— Гражданин, если вы придете через час, мы с гражданкой Дусет закончим наши дела и вы сможете беседовать с ней, сколько вам будет угодно, — постарался прояснить ситуацию Никола. При этом он бросил на Жаклин такой взгляд, что стало ясно: если она попробует снова заговорить, ей придется в этом сильно раскаяться.

— Это невозможно, — сказал старик, не отрываясь от листа бумаги, на котором он старательно что-то записывал. — Гражданка Дусет — моя единственная клиентка в Консьержери, но сегодня мне нужно встретиться еще с пятью осужденными, которые находятся в трех разных тюрьмах, из них двое в Ла-Форс. — Он отложил в сторону бумаги и, обращаясь к Жаклин, заметил: — Такое, знаете ли, пренеприятнейшее место, эта тюрьма Ла-Форс. — Затем, повернувшись к надзирателю, который все еще стоял в дверях, чиновник добавил: — Есть еще тюрьма Абби. Вы когда-нибудь бывали в Абби? — спросил он Бурдона, словно обращаясь к доброму знакомому.

— Довольно! — взревел тот и, подойдя к стулу, на котором сидел старик, сдернул со спинки свою одежду.

— Двое в Сен-Пелажи, — продолжал гражданин Жюльен, совершенно не обращая внимания на инспектора.

— Я вернусь через час, и мы продолжим то, что начали, — сказал Бурдон и выразительно взглянул на Жаклин. — Надеюсь, ты будешь меня ждать, — добавил он, покидая камеру.

— Какой беспокойный молодой человек, — произнес старик, отрываясь от своих бумаг. — Похоже, вы ему очень нравитесь, — добавил он.

— Эй вы, крикните меня, когда закончите, — проворчал Ганьон, закрывая дверь камеры.

— Итак, гражданка, чем могу быть вам полезен? — Старик положил перед собой чистый лист бумаги.

— Если вы обманете меня, то, клянусь, вам придется горько сожалеть об этом, — первым делом сказала Жаклин. Она слышала немало историй про нечестных агентов, которые устраивали себе безбедную жизнь, просто присваивая те ценности, которые передавали им осужденные.

— Гражданка, э-э-э… — старик замялся, заглядывая в свои записи, — Дусет, вам не стоит сомневаться в моей честности. Вы можете быть уверены в том, что все ваши распоряжения, письма и пожелания попадут по адресу.

— Вот так-то лучше, — смягчилась Жаклин.

Старик приготовился записывать все, что она скажет. Молодой человек, чье лицо было, как и у Ганьона, измазано грязью, сел прямо на пол и прислонился к стене. Он был одет, как типичный санкюлот, в длинные штаны и короткий пиджак, а его голову украшал колпак из красной шерсти — так истинные революционеры выражали свой протест панталонам до колен и длинным жакетам, в которых всегда ходила знать.

— Поскольку наша многоуважаемая Республика в целях высшей справедливости конфисковала все имущество, принадлежавшее нашей семье, мое завещание будет весьма кратким, — начала Жаклин. — Я бы хотела послать его Генриетте Мандру. К письму приложу мои волосы — Генриетта знает, как ими распорядиться.

— Генриетта, — повторил старик и принялся писать. Он выводил буквы медленно, громко скрипя пером по листу бумаги и неуверенно глядя на каждое слово, словно вспоминая, зачем только что его написал. Через некоторое время он оторвал взгляд от листа и улыбнулся. — Я знавал одну Генриетту, она была молочницей и хотела, чтобы я на ней женился. Единственное, что отличало ее от коровы, было то, что корова пахла намного лучше. — Он рассмеялся и принялся писать дальше.

— Я бы также хотела попросить вас отрезать мои волосы, если только вы в состоянии держать ножницы достаточно ровно, чтобы не перерезать мне горло, — продолжала Жаклин, которую начал раздражать веселый настрой старика. Она вытащила остатки шпилек и причесалась с помощью пальцев, пытаясь в последний раз насладиться их приятной нежностью и шелковистостью.

Гражданин Жюльен, уже не улыбаясь, наблюдал за ней.

— Это только волосы, — с горечью произнесла она. — Завтра мне отрежут голову.

В ответ последовал еще один оглушительный приступ кашля — на этот раз он оказался таким сильным, что старик выронил из пальцев перо и, явно задыхаясь, поднес руки к горлу.

— Дени, лекарство, — просипел он во время короткой паузы. — Мне… нужно… лекарство.

— Где оно? — Жаклин бросилась к старику, пытаясь как-то облегчить его страдания.

— В его сумке, внизу, — сказал Дени. — Мы обычно носим с собой много вещей, и тюремщики не разрешают брать их с собой в камеры — боятся, что мы пронесем оружие или яд, — пояснил он.

— Ганьон! — крикнула Жаклин в крохотное окошко. Кашель, сотрясавший тело старика, стал еще громче. — Гражданин Ганьон!

— Ну что? — грубо спросил надзиратель, открывая дверь. Старик заходился кашлем, а Дени постукивал его по спине — Что еще стряслось?

— Ему нужно лекарство, — заторопилась Жаклин. — Оно внизу, в сумке. Мальчик должен немедленно сбегать за ним.

— Ну так пусть идет. — Ганьон недовольно нахмурился и повернулся к Дени: — Ты что, не слышал? Давай поворачивайся быстрее.

Подросток выбежал из камеры.

— Пить, — сквозь кашель просипел старик.

— Может, у вас есть вино или вода? — спросила Жаклин.

— Только не вино! — прошептал старик, подавляя очередной приступ кашля.

— Тогда принесите воды, — сказала Жаклин.

— Я что, похож на прислугу? — Ганьон возмущенно фыркнул. Тут старик зашелся очередным приступом, от которого согнулся чуть не пополам. Жаклин прищурилась.

— Вас вряд ли похвалят за то, что в вашем крыле при исполнении своих обязанностей умер агент революционного суда!

На этот раз ее слова возымели действие.

— Я вернусь через минуту, — сказал Ганьон. — Дверь оставлю открытой, чтобы парень мог войти. Но не думай, гражданка, что сможешь убежать отсюда, — предупредил он. — И не забудь, тебе придется заплатить мне за беспокойство. Волосы меня уже не устроят, но, может быть, я возьму то, за чем приходил сюда инспектор Бурдон, — добавил он с гнусной усмешкой и направился в конец коридора, где стояло ведро с водой.