Граф Соколовский и разыгранное убийство - Александр Свистула

– Ну, желаю ей не соскучиться. Мне порой невыносимо полчаса сидеть без дела, а вы приготовились вечность блуждать в райских кущах, – засмеялся Барсуков. – Не надоест вам на протяжении сотен веков кричать «Осанна»?

Сидевший рядом Отто Германович улыбнулся.

– Очень смешно, Михаил Аристархович, – с видом неподкупного прокурора произнёс граф. – Я бы посоветовал вам быть разборчивее в высказываниях. А то окажется, что Бог существует, и придётся за свои слова отвечать.

– Ну, хорошо, Александр Константинович. Вы знамениты на пол-империи своей безукоризненной логикой. Смотрите, Господь создал людей из-за своей любви – Адама и Еву. Он создал для них чудесный райский сад и запретил есть с одного-единственного дерева познания добра и зла. Что было дальше, нам всем хорошо известно. Но для меня тут же возникает множество вопросов: христианский Бог является Всемогущим, Всеведущим и знающим будущее мира, но не предусмотрел появления в саду дьявола, вселившегося в змею, не увидел, что дьявол искусит людей. Не таким уж и Всеведущим выглядит христианский Бог уже на первых страницах Библии. Для чего стоило, вообще, сажать это запретное дерево?

– Я понимаю ход ваших мыслей. И понимаю ваши вопросы…

– Странно, что они не возникают у такого логика, как вы.

– Хоть я и не богослов, но попробую ответить. Первые люди были созданы чистыми, они не ведали греха и во всём слушались Господа. Они оставались послушными и праведными, словно маленькие дети. В них не было ни капли хитрости, пронырства и дурных мыслей, они не стеснялись своей наготы. И подобно малым детям Адам и Ева не имели ни малейшего представления о зле. Для этого, я думаю, и было посажено дерево познания добра и зла, для этого и случилось грехопадение, чтобы мы, люди, наделённые свободой мысли, свободой действий, на себе узнали, что такое зло. Чтобы наша любовь Господа, чтобы наш выбор был сознательным, добровольным, чтобы мы поняли какой дрянью, какими злыми мы можем стать, если удалимся от Него. Мы сами, заражённые греховностью и злом, отныне определяем границу дозволенного. Границу между злом и добром. И каждый человек устанавливает эту границу индивидуально. Вот, к примеру, у нас с вами эта граница расположена по-разному.

Михаил Аристархович с плохо скрываемым снисхождением внимал словам графа. Таким взглядом взрослые, умные, люди смотрят на маленьких детей, когда те торопливо болтают какую-то бессмыслицу. Барсуков медленно положил умирающую сигару на край пепельницы и задумчиво-печальным взглядом следил за её медленным угасанием.

– Странные методы у вашего Господа. Выходит, чтобы показать людям, что такое зло, его пагубность, Он устроил всё так, что мы лишились Рая, наполнились греховностью и остались здесь брошенными и растерянными.

– Мы не брошены, – серьёзно заметил граф Соколовский. – И некоторые из нас не растеряны. Михаил Аристархович, у вас двое детей, как и у меня. Вы лично занимались их воспитанием?

– Да. Вместе с супругой, разумеется.

– Разумеется. И скажите мне, какие два метода существуют для объяснения ребёнку любого явления, правила и всего чего угодно?

– Думаю, у вас уже готов ответ, – нахмурившись и уйдя глубже в спинку кресла, ответил Барсуков.

– У ребёнка есть два пути, чтобы усвоить родительские слова: проверить или поверить. Редкие дети верят на слова. Я помню, говорил своему сыну, что нельзя касаться горячего чайника. Вы думаете, он поверил? Пока не обжёгся, он пропускал мои слова мимо ушей. Так была проверена правдивость отцовского слова. Так и весь род человеческий в целом. Не заражённый греховностью, злом, он не имел никакого понятия о том, что такое зло, что такое добро. И вот теперь мы проверяем это на себе. И я думаю, очень немногие понимают, что же такое зло до сих пор.

– Очень интересная история. Но, вы же понимаете, она не является доказательством существования Бога. Для меня не существует никаких убедительных доказательств Его существования.

– Конечно, не существует. Если для вас не являются доказательством наличие у человека души и удивительные устройства нашей планеты, Солнечной системы, Вселенной, вашего организма, в конце концов, то вас уже ничто не заставит поверить в Бога.

– Ой, граф, бросьте вы этот пафос, – отмахнулся Барсуков. – На место Творца всего Сущего претендуют множество богов, я же отвергаю их всех. И знаете, после этого разговора я готов душу продать дьяволу, лишь бы узнать правду.

Такие слова, если не напугали, то, во всяком случае, взволновали Отто Германовича. Он немедленно поднялся с кресла и поспешил к бильярдному столу, на котором играли Светилин и сын Барсуков. Граф Соколовский будто ждал чего-то подобного от фабриканта. Его глаза сощурились и посмотрели прямо в зрачки Барсукова. Сухие графские губы подёрнулись в трубочку.

– Михаил Аристархович, а вы уверены, что уже не продали её?

– Хм, не припомню, чтобы читал условия договора. Да и кровяными чернилами давненько ничего не подписывал, – опять подшутил фабрикант.

– Может оказаться, дьявол не использовал при сделке с вами кровяных чернил, а удовлетворился самыми обыкновенными.

– Проверим, проверим. Мне даже расхотелось в прах превращаться, но ничего не поделаешь. Всякая материя подвержена износу. Анечка, принеси мне ещё бутылку виски, – эти слова были обращены к молоденькой служанке, стоящей у входа в комнату. – И бутылку красного вина господину Соколовскому.

– Нет-нет, моя хорошая. Не стоит, – запротестовал граф. – Михаил Аристархович, благодарю вас за гостеприимство. Уже глубокая ночь, а я привык ложиться рано. Доброй ночи, господа.

Александр Константинович поклонился присутствующим и, простившись с хозяином дома, покинул душную задымлённую бильярдную комнату. В малой гостиной он застал за карточной игрой князя Пулева, игравшего в паре с господином Хитровым против Франца Карловича и баронессы Мыслевской. Марина Николаевна уделяла больше внимания разговору с зятем Барсукова, нежели игре, и из-за её невнимательности секретарь графа Соколовского терпел убытки. Судя по его исписанному цифрами листочку, Франц Карлович начинал играть в долг.

Незамеченный никем, кроме баронессы, граф Соколовский вышел в просторную прихожую и поднялся на второй этаж. Уединившись в своей комнате, Александр Константинович переоделся в ночную длинную рубашку. Сражаясь с сонливостью и лёгким опьянением, граф принялся читать вечерние молитвы. Он знал их наизусть почти все, но всё же изредка заглядывал в молитвенник, остерегаясь нечаянной ошибки. Закончив повседневное исповедание грехов, граф Соколовский перекрестился и поцеловал нательный крестик.

К раздражению графа сонливость улетучилась, и он решил усыпить себя чтением какого-нибудь романа. Взяв со стола не раз читаную книжку, Александр Константинович лёг в постель и мысленно поблагодарил Барсукова за газовый светильник, установленный вблизи от кровати.

Оставшиеся внизу гости в это время вздумали играть на пианино, затем решили припомнить громкие песни на французском. Всё закончилось звоном чего-то разбитого, и постепенно дом погрузился в тишину. Граф практически стал засыпать, когда его побеспокоил стук в дверь. Точнее, сначала кто-то пытался открыть замок ключами, а потом уже постучал. Александр Константинович сделал огонь в светильнике посильнее и взглянул на настенные часы в виде совы.

– Что за дурак? Уже три часа ночи, – проворчал граф. – Кто бы там ни был, пошёл прочь!

Ответа не последовало, но тихий стук повторился. Александр Константинович отогнал от себя дурные мысли. В голове отчего-то вспомнился предыдущий разговор с Барсуковым, в котором тот признался в подозрениях о готовящемся его убийстве.

– Кто там? Знайте, если я открою дверь, то ничего хорошего вам от меня ждать не стоит!

– Ваше сиятельство, впустите, – из-за двери раздался насмешливый женский голос.

– Марина Николаевна?

Граф поспешно выскочил из постели и повернул в замочной скважине ключ. Перед ним стояла с глупой, и оттого более обольстительной, улыбкой баронесса Мыслевская.

– Марина Николаевна, могу чем-то помочь? – вопросительно изогнул левую бровь граф.

– Я пыталась открыть свою комнату.

– Ваша спальня напротив, – сухо произнёс Александр Константинович и попытался развернуть баронессу.

– Ах, это ваша. Выходит, я обозналась.

Баронесса покачнулась и упала в объятья графа. Русые волосы, с изумительным огненно-рыжим оттенком, уткнулись ему в лицо, а нежные руки обняли его за плечи. В нос Соколовского ударил крепкий алкогольный запах.

– Вы пьяны! – констатировал лучший сыщик Санкт-Петербурга.

– Вас не проведёшь, – немного заплетающимся языком произнесла Марина Николаевна. – Алекс, я до сих пор люблю вас.

Горячие женские губы соприкоснулись с губами графа, и через мгновение они оба оказались в спальне Александра Константиновича.