Комбинация - Михаил Алексеевич Ланцов

есть всегда. Посему, мыслю, лучше иметь запас прочности. Чтобы в случае чего устоять и разойтись в ничью, чем с треском проиграть. Как там говорят? Пока толстый сохнет, худой сдохнет? Так что — запас пушечной меди нам точно не повредит.

— А отчего в больших слитках?

— Чтобы воровать было не сподручно. Такое тайком выносить сложно.

— Но можно.

— Нет таких вещей, какие нельзя украсть. — усмехнулся Алексей.

— Так уж и нет? — скептично спросил Петр.

— Не веришь ты в людей, — покачал головой сынок. — Вот ей-ей — даже с тебя как-нибудь исподнее утащат. Я иной раз даже спор на деньги заключаю — сколько украдут в том или ином деле.

— И часто выигрываешь? — поинтересовался царь.

— Ни разу не проиграл. — с мягкой улыбкой ответил царевич.

От этих слов Меншиков отчетливо вздрогнул и скис. Его откровенно раздражала эта маниакальная страсть Алексея копаться в «чужом белье». Ему было жутко подумать о том, сколько у этого маленького, но въедливого человечка уже накопано на него.

— И много этот тащит? — кивнул Петр на Меншикова.

— Ты на него отец не серчай. У Александра Даниловича недуг. Учеными мужами зовется клептоманией. Но он над собой работает. Держится.

— Держится?

— А то. Ты на него посмотри. Страдает. Впрочем, тут такое дело — сначала ты работаешь на имя, а потом имя работает на тебя. Не он один же он ворует. Люди вообще порочны. Но теперь если Александр Данилович где-то проходил мимо — на него думают. Не безосновательно. Но вот прямо сейчас — он постится, ограничивая свою страсть, и растет над собой. Хотя победить тот недуг непросто. Это форма мании — болезненное увлечение навязчивыми идеями. Впрочем, он держится.

— Даже так? — немало удивился царь. — А за что именно он держится? За чей-то кошелек?

— За свои руки, пытаясь держать их при себе. Он смел, предан тебе, деятелен. Но у всех людей есть свои недостатки. Данилыч в отличие от иных — пытается ныне со своими побороться.

Меншиков вяло улыбнувшись кивнул. Причем по лицу было видно — благодарен. Так как Петр за последний год его откровенно задергал.

Царь же скосился на своего сподвижника. Скептически его осмотрел, но развивать тему не стал. Тот выглядел слишком подавленно. Видимо действительно перегнул палку…

— Эти четыреста тысяч рублей звонкой монетой, — продолжил царевич, — многих дразнят. Надо превращать их в полезный для войны товар. В пушечную медь, в свинец, в огненное зелье или селитру, в доброе сукно на мундиры и так далее. Да складировать по уму, чтобы не растащили.

— Сукно точно растащат, — заметил Меншиков.

— Тут есть решение. Если утвердить единые цвета мундира для всей армии и заказать сукно этих цветов, то его воровство можно будет проще отследить. Ну или охрану этих припасов можно доверить Федор Юрьевичу. У него многие не решатся воровать. Во всяком случае — по-крупному. Не договоришься.

— Я мыслю никто лучше Алексея с этим делом не справиться, — возразил Ромодановский, которому отвечать перед царем за такое дело хотелось меньше всего. Тем более, что он знал — на шею сядут и начнут канючить, выкручивая руки шантажом.

— Так я еще маленький! Мне всего восемь годиков! — шутливо воскликнул царевич.

— Маленький он?! — раздраженно воскликнул царь. — Восемь годиков⁉ Ты ведешь себя как взрослый и хочешь, чтобы к тебе относились как ко взрослому. А теперь что удумал?! В кусты?!

— Отец…

— Что отец? Федор Юрьевич правду говорит — у тебя воровать не будут. Испугаются.

— Это все сказки. — недовольно пробурчал Леша.

— Ничего не сказки! — решительно возразил Ромодановский. — Вспомни как ты пресек воровство на кормлении Бутырского полка. Помнишь? Пробы стал снимать. Ведь в прошлый раз, на строительстве мануфактуры воришку-приказчика я вздернул чин по чину за попытку отравить царевича. Так на полку приказчики как узнали про пробу, так и прекратили воровать. Страшно стало.

— Что мне теперь — пробу с пушечной меди снимать что ли? — усмехнулся Алексей. — Или сукно жевать время от времени?

— Если с солью — оно терпимо на вкус, — произнес Меншиков максимально деловым тоном.

Царь хохотнул.

Остальные улыбнулись… кроме Ромодановского, который продолжил:

— Я тебе посодействую. Да и твое особое отношение к воровству уже у всей Москвы на слуху. Побоятся. Все знают о том, что ты регулярно вешать воров требуешь. Как и о том, что лишь мое и Петра Алексеевича человеколюбие спасает воришек от твоей лютой расправы.

— Хороший полицейский, злой полицейский? Ну… хорошая игра. Да. Можно поиграть.

— Полицейский? — повел бровью отец.

— Полиция — это регулярная городская стража, которая занимается поддержанием общественного порядка в городах и расследованием преступлений для передачи итогов в суд. Игра в хороший-плохой полицией это когда два допустим дознавателя чередуют методы допроса. Один пытается втереться в доверие и расположить к себе. Второй — угрожает и давит. Работают по очереди расшатывая моральную стойкость подозреваемого. Ожидая, когда тот уступит посулам доброго полицейского и смалодушничает, дабы спастись.

— А ты сие откуда ведаешь?

— Слышал на Кукуе.

— Отчего же я не слышал? — удивился царь.

— Так и я многого не слышал из того, что до твоих ушей там доносилось. Кукуй разный. Каждый день разный. Ведь туда люди постоянно приезжают новые. Ну и болтают всякое. А старые уезжают. Оттого болтовня обновляется день ото дня.

Все переглянулись.

Логика и здравый смысл в словах Алексея были, несомненно. А о том, что царевич зело наблюдателен знали все отлично. Мог услышать? Мог. Ну и ладно.

— Берешься за сей склад? — после паузы спросил Петр Алексеевич.

— Не хочу, отец. Я весьма делами загружен, учебой, как простой, так и опытами. Я ведь ее еще не окончил.

— Не окончил? Да ты уже ученей всех нас.

— Но я ее не окончил. И браться за такое сложное дело не хочу прежде того.

— Даже если я прикажу?

— Если ты прикажешь, то я, безусловно, подчинюсь, и все сделают как надо, — хмуро ответил сын.

— Тогда я прошу — займись. Все что потребуется — я тебе выделю.

— Хорошо. Но… хм… в таком случае я бы предложил не спешить тратить эти деньги.

— Сам же говорил — разворуют.

— У меня? — усмехнулся Алексей и его глаза как-то нехорошо блеснули. Так, что даже царю не по себе стало. — А хранить четыреста тысяч в виде монеты проще. Они как минимум меньше места занимают.

— Ну… — задумчиво протянул Петр.

— А это, кстати, мысль, — поддакнул Ромодановский.

— Тебя, Федор Юрьевич, послушать, мне вообще казну в ведение передать надобно. Чтобы не разворовывали. — буркнул Алексей.

— Тоже дело, — улыбнувшись в усы произнес тот. Игра игрой, а об интересах России он не