Прыжок в ледяное отчаяние - Анна Шахова

А потом началось самое тяжелое – прощание мужа с женой. Гроб давно уже должен был под «Реквием» Моцарта уехать в предназначенную для него печь, но Анатолий Сверчков, схватившийся за дубовый полированный край, пронзительно, ранено кричал без остановки в лицо умиротворенной Виктории: «Нет, нет, нет!»

Его пытался отвести плачущий в голос Валентин и молодой смуглый паренек, лицо которого будто прыгало от сдерживаемых конвульсивных рыданий. Все время церемонии он стоял, не поднимая головы, и присутствующие не могли разглядеть юношу, который, как догадывались некоторые, являлся зятем Михайловой, Олегом Стрижовым.

Анатолия Сергеевича с трудом оторвали от гроба, довели до стула в холле, заставили выпить лекарство. Препоручив свояка жене и зятю, Валентин в бессилии выбрался на улицу, трясущимися руками достал сигареты из кармана дубленки. Огонек ему поднес неизвестный парень с экстравагантной внешностью:

– Примите мои соболезнования, Валентин Владимирович. И разрешите представиться: старший лейтенант, оперуполномоченный Владислав Евгеньевич Загорайло.

Валентин от изумления выронил сигарету в снег.

Привычный к подобной реакции, Загорайло приставил свою служебную корочку к самым глазам Михайлова и вышколенно прибавил:

– Прибыл в ваше полное распоряжение.

Хорошо, что каблуками не щелкнул, хотя и подобное проделывал не раз.

Михайлов дал добро на расследование обстоятельств смерти сестры «какому-то мальчишке», потому что у него враз иссякли и силы, и эмоции. За фазой активного отчаяния наступила фаза тупого равнодушия, депрессии. Валентин не видел уже никакого смысла в копошении вокруг их семейной трагедии. Факты, собранные майором Епифановым, убеждали его в том, что ни «подонок Аникеев», ни кто-либо другой с работы не мог присутствовать в доме Вики. Приходилось поверить в невменяемость сестры – рационалистки до мозга костей. Но тут позвонил Шатов с кандидатурой периферийного юнца-опера, и Валентин почувствовал неловкость за свою истерику и метания. Он поблагодарил Сашу, и вот теперь невообразимый полицейский приступил к делу. О деньгах не говорилось ни слова, зато Влад одной фразой определил план своих действий:

– Сегодня я побуду на поминках, присмотрюсь еще, а завтра, если вы будете в силах, хорошо бы осмотреть квартиру Виктории Владимировны.

Валентин пожал плечами – мол, делайте, что хотите.

– Толю увезет сегодня зять на дачу, там будут за ним присматривать. А квартира. Да берите ключи! – Михайлов стал раздраженно искать в карманах нужные ключи, но Влад категорично пресек его изыскания:

– Об этом не может быть речи! Только в вашем присутствии.

Михайлов махнул рукой и пошел к автобусу, в который уже садились проводившие Викторию, чтоб ехать на поминки в ресторан. Загорайло последовал за скорбным братом.

Владислав вырос в семье благополучных адвокатов, прочивших аналогичную карьеру «своему мальчику» после юридического. Но эстет, сноб и задавака Влад пришел в оперотдел Эмского УВД и прижился там. После серьезнейшего ранения, в котором двадцатипятилетний младший лейтенант выжил в прямом смысле слова чудом, его приняли даже те, кто прежде сторонился работоспособного, независимого щеголя. Владу присвоили старшего лейтенанта, и все бы пошло в его жизни как прежде, если б не развившаяся после ранения печени болезнь. Гипогликемия. Резкое падения сахара в крови уже приводило дважды к неотложкам – и всякий раз на задании. Влад бледнел и терял сознание, как кисейная барышня. После отлеживался на больничном. В отделе стали намекать о переходе опера на другую, более спокойную работу. Загорайло криво ухмылялся, а дома ревел, как та же кисейная барышня, потому что хотел заниматься сыском, и только сыском. Мать с отцом не могли после больницы надышаться на сыночка и вынашивали планы привлечения отпрыска в свой бизнес, суля ему лазурные берега и поездки на недели высокой моды в Париж и Милан. Но Влад отрезал, что в «гробу видал он всех этих «сидоров гнойных», и родители притихли, вырабатывая новую тактику штурма.

Предложение Быстрова встряхнуло полицейского, в хандре сидящего на больничном, не отлипая от компьютерной игры, тупость которой бесила Влада уже больше, чем собственная неработающая печенка. Посулы денег за расследование маменькин сынок Загорайло будто пропустил мимо ушей, а вот таинственность прыжка бизнес-леди с высоты сорока пяти метров заинтриговала сыщика не на шутку. В субботу лейтенант красовался в своем невообразимом прикиде на московском кладбище. Он ожидал к своей персоне меньше внимания, так как предполагал, что столичная телетуса выглядит еще похлеще, но, увы, промахнулся. Впрочем, это не мешало ему наблюдать и сделать первый вывод: по Михайловой серьезно, отчаянно убивались исключительно мужчины. Очень разные. Явно – муж и брат. Сдержанно – зять. Таясь – телебосс. От Влада не укрылось, что обрюзгший магнат трясся, как в лихорадке, утирал пот, а когда гроб с телом закрыли и он торжественно двинулся под Моцарта по рельсикам, чуть не потерял сознание. Бассет оказался единственным, кто не подошел проститься с покойной – положить цветы, не говоря уж о целовании венчика, и выразить соболезнования мужу и брату.

В ресторане загадочного дядечки не наблюдалось, зато Влад пообщался, когда поминки вошли в завершающую, расслабленную стадию с вольными разговорами и смешками, с некоторыми персонами. Инге Гартанья, которая так заинтересовалась Владом еще на кладбище, он представился начинающим дизайнером одежды. Обсудив тенденции сезона «весна-лето», выглядевшие для обоих бледновато, Влад перевел разговор на заинтересовавшего его начальника.

– А она работала с Бассетом. Была его правой рукой пару лет, но что-то не сложилось, но вот что? – Рыжая Инга выразительно пожала острыми плечиками и отпила толстыми морковными губами из широкого бокала.

– Виктория, Царство ей Небесное, всегда представлялась мне роковой фам фаталь, – романтически прищурился Влад.

Гартанья прыснула коньяком.

– Ходячий калькулятор, трудоголичка! Не примите это за осуждение, упаси боже, – вытаращилась на Влада Инга и прижала ручку к пупырышкам-грудям. – Хваткая деловая женщина, каких поискать. Молодчага! И романтическая ахинея тут ни при чем. Может, Бассет и трепетал по-мужски в ее присутствии, но мне представляется подоплекой бизнес. И только бизнес!

Тут Ингу утащил за локоток какой-то нетрезвый, маслено улыбающийся коротышка в очках, и Влад ретировался к полной блондинке, нервно курившей у окна ресторанной залы в одиночестве.

– Простите, зажигалку потерял, не соизволите? – Загорайло помотал перед дамой сигаретой.

Та равнодушно протянула ему простенькую зажигалку и отвернулась.

Влад прикурил, но отходить не торопился. И дождался гневного выпада блондинки:

– А вот ферня это все!

– Что, простите, именно? – наклонился к вдрызг пьяной, как оказалось, даме.

– А что про Викуську трындели здесь. «Выдающаяся»! Нормальная она баба была! Самая обычная! Просто сильная. Сильнее всех этих вонючек в штанах. И-ик! – Защитница Викуськи сконфуженно потупилась, но икота продолжала ее мучить, и разговор не клеился.

Влад все же предпринял попытку:

– Никогда Анатолий не смирится с потерей. Даже не представляю, как он выживет, памятуя еще и трагедию с дочерью.

– Да как жил, так и будет жить-проживать Викуськой нажитое. Еще молодуху себе найдет. И-ик!

– Ну, знаете ли! – изобразил родственное негодование Загорайло. – Они были прекрасной, просто идеальной парой!

– Тю-тю-тю. – Блондинка брезгливо поцокала языком. – Ничего идеального на этом свете не бывает. И-ик! Мне нужно попить. И пописать. – Дама категорично загасила окурок и удалилась, стараясь держать равновесие.

– Интересная женщина, – указал рукой на спину блондинки Влад, обращаясь к сидящему у стола мужчине в усах, смакующему пирожное.

– Ирка Молева? Архивистка, – отмахнулся небрежно усатый. – И что с ней Виктория дружила?

Ничего толкового усатый, оказавшийся сисадмином, не рассказал: похоже, он знал Викторию меньше любого из присутствовавших на поминках коллег.

Найдя пьяненького Валентина, который изливал душу грузному пожилому мужчине, порядком, как видно, утомив того, Влад договорился о завтрашней встрече на час дня и с чувством выполненного долга покинул скорбную трапезу.

Глава третья

Зима была также невыносима для Люши, как клетка для канарейки. Главным делом жизни несостоявшейся артистки пятнадцать лет назад стал подмосковный сад. Субтильная агрономша сумела создать в заброшенном шатовском имении райский уголок, приносящий к тому же неплохой доход.