Любовь под дождем - Нагиб Махфуз

Она ответила мне светлой улыбкой.

Когда Зухра заканчивала свои дела, Марианна звала ее посидеть с нами в холле. Зухра садилась несколько поодаль от нас, возле ширмы, и внимательно прислушивалась к нашей беседе. Постепенно я вовлек ее в разговор.

В тот вечер она сама рассказала нам свою историю, которую мы уже знали в общих чертах.

— Муж моей сестры хотел прибрать меня к рукам, — сказала она в заключение, — но я сама засевала свою землю.

— А тебе не тяжело это было, Зухра?

— Нет, я сильная, слава аллаху. Ни один мужчина не мог одолеть меня в работе — ни в поле, ни на рынке.

— Однако мужчины не только пашут и торгуют, — заметил, смеясь, Талаба Марзук.

— Я могу делать все, что делают мужчины, если понадобится.

Я искренне поверил ее словам.

— Зухра не новичок, — сказала Марианна. — Она сопровождала отца в поездках.

— Я очень любила его, — сказала с грустью Зухра. — А вот дед мой только и думает, как бы нажиться на мне.

В Талаба-беке опять заговорил дух противоречия.

— Если уж ты можешь быть как мужчина, то почему же тебе пришлось бежать?

— Послушай, Талаба-бек, — пришел я на помощь Зухре, — ты хорошо знаешь, что в деревне сильны обычаи, суровы традиции, там принято безмерно почитать старших. Девушка должна была или выйти замуж за старика и стать его служанкой, или бежать.

Зухра с признательностью посмотрела на меня.

— Пришлось бросить землю, — с сожалением сказала она.

— Теперь будут болтать, что ты сбежала совсем не поэтому, — сказал вдруг Талаба-бек.

Зухра бросила на него гневный взгляд. Лицо ее потемнело. Она выставила вперед два пальца.

— Я выколю глаза каждому, — жестоко сказала она, — кто посмеет болтать чепуху.

— Зухра не понимает шуток! — воскликнула Марианна.

— Он ведь шутит, — сказал я Зухре и повернулся к Талаба-беку: — Где же твой такт, дорогой?

— А, это все чепуха! — ответил он с пренебрежением.

Золотистые глаза, полные румяные щеки, ямочка на подбородке. Она могла бы быть моей внучкой.

— Ты, господин, еще долго пробудешь здесь? — спрашивает Зухра, принося мне в комнату послеобеденный кофе и задерживаясь, чтобы поболтать.

— Я буду постоянно жить здесь.

— А где твоя семья?

— У меня нет никого, кроме тебя, — смеюсь я.

Она отвечает мне чистой, сердечной улыбкой.

У Зухры маленькие руки с загрубевшими пальцами и большие, широкие ступни.

Однажды она сказала мне:

— Талаба Марзук очень тяжелый человек.

— Он знатный человек, — ответил я, — очень несчастный и больной.

— Воображает себя пашой, но время пашей миновало.

Эти слова вызвали в моей памяти картины прошедших лет.

Она помнила даже названия виски, которые покупала много лет назад. Она говорила мне:

— Каждый раз, когда я спрашиваю виски в магазине, все смотрят на меня и улыбаются.

«Да сохранит тебя аллах», — думаю я.

Что это за шум? Голоса как будто знакомые, однако очень возбужденные. Что происходит там, за дверью? Часы пробили пять вечера. Я вылез из постели, надел халат и вышел в холл. Открывая дверь, я заметил, как Талаба скрылся в своей комнате. Зухра сидела в холле хмурая, чуть не плача. Марианна в крайнем смущении стояла возле нее. Что же произошло?

— Зухра подумала что-то нехорошее, Амер-бек, — сказала Марианна, увидев меня.

Зухра всхлипнула:

— Он хотел, чтобы я сделала ему массаж!..

— Ты не поняла, — перебила ее Марианна, — он болен и нуждается в массаже, мы все это знаем. Каждый год он ездит в Европу. Но если ты не хочешь, никто не принуждает тебя…

— Я никогда не слышала об этом, — резко ответила Зухра. — Я вошла в его комнату прибраться и увидела, что он лежит на кровати полуголый!

— Зухра, он старый человек, старше твоего отца. Ты ничего не поняла. Пойди умойся и забудь об этом.

Мы с Марианной сидели на канапе из черного дерева. За окном гудел ветер, оконные стекла дрожали. Тяжелое, гнетущее молчание давило нас.

— Он приставал к ней, я в этом не сомневаюсь, — сказала она.

— Марианна!.. — пробормотал я с укором.

— А ты сомневаешься? — с вызовом спросила она.

— Да он просто забавлялся!

— Но он ведь старик!

— И у стариков есть свои забавы!

Пришел Талаба-бек и уселся рядом с нами как ни в чем не бывало.

— Феллах живет феллахом и умрет феллахом, — сказал он.

— Ну и оставь Зухру в покое, — раздраженно заметил я.

Он возмутился:

— Дикая кошка! Пусть не обманывает тебя ее нарядное платье. Она дикая кошка.

Я сочувствую тебе, Зухра. Я понял сейчас всю глубину твоего одиночества. Пансионат — не подходящее место для тебя. И мадам-опекунша. Она не постесняется при первом же удобном случае продать тебя.

Выпив стакан вина, Талаба Марзук провозгласил:

— Кто может сказать мне, как выразилась мудрость аллаха в его творении?

Марианна обрадовалась возможности переменить тему.

— Хватит богохульствовать, Талаба-бек! — воскликнула она.

— Скажи мне, госпожа моя, почему бог позволил людям распять своего сына? — спросил он, указывая на статую девы Марии.

— Если бы не это, — серьезно ответила мадам, — то нас постигло бы проклятие.

— А разве оно еще не постигло нас? — расхохотался Талаба-бек.

Он украдкой бросал в мою сторону заискивающие взгляды, но я упорно игнорировал их. Наконец он толкнул меня локтем и сказал:

— Послушай, лисица, ты должен помирить меня с Зухрой…

Новый жилец?

В его смуглом с четкими чертами лице было что-то крестьянское. Среднего роста, худощавый, с твердым взглядом. На вид ему было лет тридцать.

— Господин Сархан аль-Бухейри, — представила его нам Марианна.

— Заместитель главного бухгалтера компании по производству пряжи, — добавил он звучным голосом, в котором чувствовался акцент сельского жителя.

Марианна пригласила его позавтракать и, когда он ушел, весело сообщила нам:

— Он тоже будет жить здесь.

Не прошло и недели, как у нас появился еще один жилец, Хусни Алям. Он немного моложе Сархана, светлокожий, крепкого телосложения, под стать борцу. Марианна рассказала, что он из знатной семьи города Танты.

И наконец, поселился Мансур Бахи, диктор Александрийского радио. Двадцати пяти лет. В его лице с тонкими изящными чертами, во всем его облике было что-то детское, но отнюдь не женственное.

Таким образом, все комнаты пансионата оказались заполнены, и Марианна была на верху блаженства.

Я радовался новым знакомствам. Молодость стремится к веселью и радости, но, может быть, новые постояльцы не откажутся иногда посидеть и в компании стариков?

— Во всяком случае, они не студенты, — с удовлетворением говорила Марианна.

Наступил день, когда по радио передавали концерт Умм Кальсум. Марианна сказала, что этот вечер жильцы проведут все вместе. Это будет приятный вечер музыки и бесед.

Мы приготовили вскладчину ужин — жареное мясо и виски. Все уселись вокруг радиоприемника, и Зухра кружилась, как пчела, обслуживая нас. Вечер был холодный, но тихий и безветренный. Зухра сказала, что небо чистое — можно пересчитать звезды.

Звенели бокалы, все были оживлены и веселы. Лишь Талаба Марзук испытывал беспокойство. Накануне он сказал мне, что пансионат превратился для него в ад, что он не сомневается — вскоре всем постояльцам станут известны подробности его биографии, если не из печати, то через диктора Мансура Бахи.

Марианна уже все успела разузнать о своих новых постояльцах.

— Господин Сархан — из знатной семьи аль-Бухейри!

— Я не слышал никогда об этой семье. Да и Талаба Марзук, мне кажется, тоже.

— Один из его приятелей, — продолжала Марианна, — узнав, что ему неудобно жить в старой квартире, порекомендовал мой пансионат.

— А Хусни Алям?

— Господин Хусни из семьи Алям из Танты. У него сто федданов земли. — Она сказала это так гордо, будто сама являлась их владелицей. — Ни больше ни меньше, и революция не коснулась его. — Ее лицо сияло, будто это ей сопутствовала удача. — Он приехал в Александрию, чтобы организовать свое дело.

— А ты не засеваешь свою землю? — вмешался в разговор Сархан.

— Сдал в аренду, — кратко ответил Хусни Алям.

Сархан бросил на него насмешливый взгляд:

— Скажи лучше, что не засеял в своей жизни ни одного карата.

Все трое весело рассмеялись, Хусни — громче всех.

— А вот он, — Марианна указала на Мансура Бахи, — брат моего старого друга, который считается одним из лучших офицеров полиции в Александрии.

Мне показалось, что щеки Талаба-бека раздулись еще сильнее. Выбрав момент, когда все были заняты едой, он наклонился ко мне и прошептал: