Магистр Жак де Моле - Е Жаринов

Решительный тон Бонифация VIII объяснялся отчасти тем, что французский король в это время потерпел поражение в борьбе с Англией и папа надеялся на его вынужденное смирение. Он также рассчитывал и на то, что в лице Альбрехта Австрийского, которому папа предлагал корону римской империи, ему удастся найти мощного союзника. Новому императору надлежало, по указанию папы, "стоять на страже созданного Богом порядка". Отныне французский король - уличный мальчишка, который забывает, что папа - это тот, кому Христос сказал: "Управляй народами лозою железною и разбей их, как сосуд глиняный". Французы этого заслуживали, так как, по словам папы, они "собаки". Но расчет Бонифация VIII оказался ложным. Альбрех вовсе не собирался вступать в конфликт с французским королем. Филипп Красивый, в свою очередь, не собирался прощать папе подобных обид. Государственный совет Франции по инициативе ближайшего советника короля - Гийома Ногаре обвинил Бонифация VIII в том, что он противозаконно занимает папский престол, и вынес решение о немедленном созыве церковного собора, который осудил бы папу как еретика, симониста и преступника.

По поручению Филиппа Красивого Ногаре отправился в Италию, организовал противников папы в небольшой отряд, подкупил многих и вместе с двумя кардиналами, которых Бонифаций VIII преследовал по личным мотивам, настиг папу в его резиденции - Ананьи, арестовал и избил его. Однако в Ананьи начались манифестации "против иностранцев", а вскоре из Рима прибыли для спасения сошедшего с ума Бонифация VIII 400 всадников, с которыми 86-летний папа перебрался в Рим, где через месяц (11 октября 1303 г.) умер.

Начались долгие поиски кандидата в папы. Общая растерянность привела к тому, что избран был безвольный монах Бенедикт XI (1303 - 1304), который должен был все и всех простить, за исключением Ногаре и некоторых других "прямых виновников чудовищного преступления, совершенного разбойниками". Однако "разбойники" не предстали перед судом, ибо некий молодой человек, одетый в монашеское платье, предложил Бенедикту XI от имени одной аббатисы несколько свежих винных ягод, от которых тот и умер.

Снова начались лихорадочные поиски нового папы. В течение 11 месяцев велась борьба вокруг кандидатов. Филипп Красивый взял инициативу в свои руки. Отныне он сам собирался руководить политикой папы. По его настоянию понтификом был избран никому неизвестный гасконский прелат Бертран де Го, который и стал папой Клементом V. Он и пригласил де Моле в Париж.

Получалось, что помимо Святой земли Храмовники к этому времени утратили и покровительство самого папы римского. Как самостоятельное государство, но только потерявшее собственную территорию в кровопролитной войне, Тамплиеры не подчинялись никому в христианском мире, кроме понтифика, но и он в лице Клемента V полностью находился во власти французского короля. Орден стал напоминать колосса на глиняных ногах. Все говорило о возможной ловушке. Только слепой не видел опасности, но слепых в ордене обычно отправляли на покой, и за ними следил особый попечитель. К управлению немощные братья не допускались. Въезд в Париж становился политическим событием огромной важности.

В палатке Магистра помимо членов совета присутствовали и шестьдесят рыцарей самого благородного и знатного происхождения. В течение нескольких часов заседали Тамплиеры, и надежная стража терпеливо охраняла их. Но обсуждали рыцари, в общем-то, самые простые вещи. Например, кто в каком ряду поедет, кто за кем последует. Вести ли казну под усиленной охраной по улицам Парижа и тем самым выказывать недоверие горожанам и самому королю, или оставить при мулах, груженных мешками с серебром, лишь рабов-эфиопов? Однако и это могло тоже оскорбить короля. Здесь обращало на себя внимание не только рабство, но и черная кожа сопровождающих. Вот истинные хранители золота, вот кто любит презренный металл больше всего на свете. А все знали о том, как любит король деньги, как сходит с ума от звона золотых монет. Спор был долгим. Наконец решили бросить вызов. Решили поднять свой молчаливый голос в защиту избитого старика папы римского Бонифация VIII. Это был риск, но Тамплиеры умели рисковать и ни при каких обстоятельствах не собирались терять своего человеческого достоинства.

Обсуждалось также и то, как вести себя, если толпа не окажет рыцарям нужного почтения. Что можно было предпринять в подобном случае? Как благотворно можно воздействовать на эмоции черни, которая по данным разведки, уже была заражена предубеждением по отношению к членам ордена. Решено было отправить вперед одного из молодых братьев, чтобы тот заранее предупредил капелланов и звонарей парижских церквей, принадлежащих ордену.

Магистр умело вел это довольно хлопотное и сложное совещание. Как самый старший по званию он обязан был следить за тем, чтобы ни один пункт устава ордена не был пропущен. Тамплиеры как и все люди далекого средневековья придавали этикету религиозное, литургическое значение. То, что для современного человека могло бы показаться мелочью, для них, людей прошлого, наделялось особым сакральным смыслом.

Въезд в Париж для собравшихся был равен въезду Христа в Иерусалим. Надо учесть было каждую деталь как при создании знаменитой фрески на библейский сюжет. Из тщательно продуманных мелочей создавался определенный символический текст. Для человека средневековья не книга была основным источником информации, а символы, запоминающиеся детали жизни, которые он в своем сознании связывал в некий текст и по-своему растолковывал его.

Своим торжественным въездом в Париж Тамплиеры писали послание королю. Это послание должно было быть не дерзким, но твердым, и в нем, прежде всего, должно было ощущаться чувство собственного достоинства тех, кто по праву мог назвать себя автором этой ненаписанной страницы. Глазами своих подданных король обязательно прочтет предложенную его вниманию живую страницу, составленную из фигур рыцарей ордена навсегда утерянного в далекой Палестине Храма. Перед ним провезут такие деньги, столько золота и серебра, сколько и не снилось алчному и вероломному Филиппу Красивому, а там - будь, что будет. Судьбе всегда надо бросать дерзкий вызов как в памятной битве при Аскалоне.

Ближе к вечеру, когда солнце клонилось к закату, рыцари вошли боевым строем в город, который сразу же показался им неособенно дружелюбным.

Впрочем, небо было ещё ясным, в воздухе чувствовалась вечерняя прохлада, а лучи заходящего солнца делали позолоченными стены домов и слегка красными лица любопытных. В этом Магистр прочитал для себя и своих подданных добрый знак.

Толпа встретила Тамплиеров гробовым молчанием. Впервые воинов Христовых увидели в таком количестве на улицах Парижа. Молчаливые, мрачные, с красными крестами на груди и спине, символизирующими мученичество, и с белыми шарфами на поясе, которые должны были говорить о сердечной чистоте помыслов тех, кто ехал сейчас по городу, всадники чинно двинулись по узким улицам. Казалось, их лица были абсолютно бесстрастными. Ни один из них даже случайно не бросил неосторожного взгляда в сторону красивой женщины. Бороды их были нечесаными, волосы коротко стриженными, а рука каждого твердо сжимала железную узду, и ни одна лошадь не сбилась с общего ритма, не нарушила общий строй.

И вдруг толпа словно по команде ахнула от удивления. Вслед за рыцарями на мулах ехали рабы-эфиопы. Вид этих совершенно черных людей поразил каждого. От неожиданного звука затанцевала лошадь крайнего рыцаря, но он тут же смог справиться с ней, и все вернулось к прежнему чинному ритму. Тамплиеры медленно приближались к своей знаменитой Башне. И когда до места оставалось совсем немного, напряженное молчание толпы было неожиданно взорвано веселым перезвоном, который начал доноситься со всех колоколен церквей Парижа, принадлежащих ордену. Толпа, словно выйдя из оцепенения и поняв, наконец, что ей следовало делать, начала выкрикивать нестройные приветствия и креститься. Напряжение спало, и воины ускорили шаг своих скакунов. Запоздалое признание заслуг ордена со стороны тупой людской массы все-таки состоялось. Всадники воспрянули духом. Все как один они выразят сегодня благодарность капелланам и простым звонарям братства, которые так умело смогли выйти из неловкого положения. Толпа нуждается в мудром пастыре, толпой следует управлять, и если надо, то и выколачивать из неё нужные чувства.

Рыцарь, который ехал рядом с Магистром, развернул под оглушительный веселый перезвон свой орофлам и поднял его высоко над головой, дабы каждый из собравшихся зевак мог прочитать следующие слова: "Non nobis, Domine, non nobis, sed nomini tuo da gloriam" ("Это не мы, Господи, не мы, но Имя Твое покрыто славой"). Теперь собравшиеся праздные горожане уже в едином порыве все как один выразили в общем вопле свое восхищение перед нагрянувшими в их город крестоносцами. Париж пал без боя. Казалось, у воинов Христа никогда не было подобной бескровной и полной победы за всю историю ордена. Лишь де Моле, словно предчувствуя скрытую опасность, не придавался веселью, а упрямо смотрел вперед, будто не замечая призрачного воодушевления.