Тарзан - приёмыш обезьяны - Эдгар Берроуз

— Запри дверь на засов, Элис! — закричал Клейтон. — Я могу топором справиться с этой обезьяной.

Но он знал, что его ждет верная смерть, и она тоже это знала.

Напавшая на него обезьяна была большим самцом, она весила, вероятно, не менее трехсот фунтов. Из-под косматых бровей злобно сверкали маленькие, близко посаженные глаза, а острые волчьи клыки свирепо оскалились, когда зверь на мгновение остановился перед своей жертвой. За спиной обезьяны в двадцати шагах зияла открытая дверь хижины, и волна ужаса нахлынула на Клейтона, когда он увидел, что Элис снова выбежала из нее, вооруженная винтовкой.

Она, которая всегда так боялась огнестрельного оружия, что не решалась даже дотронуться до него, бросилась теперь к обезьяне с бесстрашием львицы, защищающей своих детенышей.

— Элис! Назад! — крикнул Клейтон. — Бога ради, назад!

Но она не слушала, и в ту же минуту обезьяна накинулась на Клейтона, и ему уже было не до разговоров.

Человек взмахнул топором изо всей своей силы, но могучее животное ловко увернулось, своими страшными лапами вырвало топор из рук Клейтона и отшвырнуло далеко в сторону. С свирепым рычанием кинулся зверь на беззащитную жертву, но прежде, чем его клыки коснулись горла человека, раздался громкий выстрел, и пуля попала обезьяне в спину между лопатками.

Отшвырнув Клейтона, зверь обратился против нового врага. Теперь перед ним стояла до смерти перепуганная молодая женщина и тщетно пыталась выстрелить еще раз. Она не знала механизма ружья, и ударник беспомощно бил по пустой гильзе. С ревом бешенства и боли обезьяна бросилась на хрупкую фигуру — и Элис упала в обморок.

Почти одновременно Клейтон вскочил на ноги и, ни минуты не думая о том, что его помощь совершенно бесполезна, бросился вперед, чтобы отвлечь обезьяну от неподвижного тела жены. Но этого не потребовалось. Громадная обезьяна безжизненно рухнула на траву перед нпм — она была мертва. Пуля сделала свое дело.

Быстро осмотрев жену, Клейтон убедился — она жива и невредима, и решил, что огромный зверь умер во время прыжка.

Осторожно поднял он все еще бесчувственное тело жены и снес его в хижину, но прошло добрых два часа, пока, наконец, Элис пришла в себя.

Первые же слова ее наполнили смутной тревогой душу Клейтона. Она говорила:

— О, Джон, как уютно нам дома! Мне снился страшный сон! Мне казалось, мой милый, будто мы вовсе не в Лондоне, а в какой-то ужасной, дикой местности и что на нас нападают страшные звери.

— Да, да, хорошо, Элис, — сказал он, гладя ее лоб. — А все-таки попробуй-ка снова заснуть и не думать ни о чем плохом!

Этой ночью в крошечной комнате на опушке первобытного леса под завывания леопарда у дверей и далекий глухой рев льва у четы Клейтон родился маленький сын.

Леди Грэйсток так и не оправилась от потрясения, вызванного нападением большой обезьяны. Она жила еще год после того, как родился ребенок, но уже ни разу не выходила из хижины и не сознавала, что она не в Англии.

Клейтон хорошо понимал, что если бы она владела вполне своими умственными способностями, то этот период стал бы для нее непрестанным мучительным чередованием тревог и волнений. Поэтому, хотя он и горько страдал, видя жену в таком состоянии, временами был почти рад тому, что она не может сознавать настоящего положения вещей.

Он давно уже отказался от всякой надежды на спасение. Спасти их могла лишь какая-нибудь случайность. Все с тем же рвением трудился он над усовершенствованием внутренности хижины. Шкуры львов и пантер устилали пол, стены были украшены полками и шкафчиками. Прекрасные цветы тропиков распускались в причудливых вазах, сделанных его руками из глины. Занавеси из трав и бамбука закрывали окна, и — что было труднее всего при том скудном подборе инструментов, которыми он располагал, — ему удалось гладко обстругать доски для обшивки стен, потолка и пола.

То, что он оказался способен своими руками выполнять такую непривычную работу для него, служило ему постоянным источником радостного удивления. Он любил свою работу, ибо исполнял ее для жены и для крошки, который был отрадой им обоим, хотя и увеличивал в сотни раз ответственность и ужас его положения.

В этом году на Клейтона несколько раз нападали большие обезьяны. Эти страшные человекоподобные бродили теперь, по-видимому, в большом числе по окрестностям. Но так как Клейтон никогда уже не выходил без ружья и револьверов, он не очень боялся этих огромных зверей.

Он укрепил решетки окон и приделал к двери деревянный замок и, уходя на охоту за дичью или сбора плодов для пополнения съестных запасов, уже не боялся вторжения зверей в маленькую хижину.

Первое время Клейтон убивал дичь прямо из окон хижины, не выходя из дома, но вскоре животные стали бояться и избегать странное логовище, из которого вылетал ужасающий гром его ружья.

В свободное время Клейтон часто читал вслух жене книги, взятые им с собой из Англии. В их числе было много детских книг с картинками и азбуки. Они рассчитывали при отъезде, что, прежде чем они смогут вернуться в Англию, их ребенок успеет достаточно подрасти для такого чтения.

В такие часы Клейтон иногда писал свой дневник— по своей привычке — всегда по-французски. Он заносил в дневник все подробности их странной жизни, эту тетрадь держал он запертой в маленькой металлической шкатулке.

Ровно через год после рождения сына Элис тихо скончалась. Ее смерть была до того спокойной, что прошло несколько часов, прежде чем Клейтон понял, что жена его действительно умерла.

Весь ужас положения не сразу дошел до сознания Клейтона. Но вскоре он в полной мере оценил значение этой утраты и страшную ответственность, связанную с заботами о маленьком грудном ребенке, выпавшую на его долю.

Последняя запись в его дневнике была сделана утром сразу после смерти жены, в ней он сообщает печальные подробности случившегося… Сообщает деловым тоном, в нем сквозит страшная усталость, апатия и безнадежность, которые еще усиливают трагический смысл написанного.

«Мой маленький сын плачет, требуя пищи. О, Элис, Элис, что мне делать?»

Когда Джон Клейтон написал эти слова — последние, которые ему было суждено написать, — он устало опустил голову на руки и склонился над столом. Элис — неподвижная и холодная — лежала в постели около него.

Мертвую тишину джунглей прорезал жалобный плач ребенка.

Обезьяны

В лесу на плоскогорье, в одной миле от океана, старый Керчак, глава обезьяньего племени, рычал и метался в припадке бешенства.