А жизнь всего одна, или Кухарки за рулем - Марк Альперович

Школа не очень интересовала Сережу. Учился он на четверки, но тройки регулярно мелькали в дневнике, чаще всего по чистописанию. Сережа ленился, был неаккуратен, писал неразборчивым почерком, напоминающим манеру письма Людмилы. У Ефима был, напротив, красивый, почти каллиграфический почерк.

Сережа был предоставлен сам себе. Ефим и Людмила шесть дней в неделю с утра до позднего вечера работали. Люда после работы бегала по «толкучкам» и магазинам. Ефим после работы неизменно шел в читальню. Летом читальня находилась в парке, зимой в клубе.

Многие ребята свое свободное время использовали зимой для катания на коньках, прицепившись крючком за проезжающие машины. Или бродили по свалкам, куда привозили негодное оружие и боеприпасы для последующей переплавки в сталеплавильных цехах завода. В руках любопытной детворы нередко взрывались гранаты. Летом ребята ездили на крышах вагонов в Ногинск купаться в Клязьме. Затем стали ездить в поселок Глухово на Черноголовский пруд.

Сережа рос маменькиным сыночком и на такие подвиги был просто неспособен. Но оставаться «белой вороной» не хотел и периодически посещал свалку, каток, и даже пару раз участвовал в походе за яблоками на улицу Красная, где стояли частные дома. А начиная с пятого класса, стал ездить вместе со всеми в Ногинск и Глухово купаться. Однако, живя среди детей, большая часть которых росла без отцов, Сережа никогда не хулиганил и не воровал. Но быть отдельно от ребят он не мог, потому что его за это просто били.

Жестокость военных лет отразилась на поведении подростков. Часты были драки между домами неведомо из-за чего с использованием кирпичей, железных прутьев, шил, ножей. Уничтожались кошки, собаки, разбивались из рогаток гнезда ласточек. Убийства проходили в домах, на улицах или танцплощадках чуть ли не ежедневно. В городе после войны оказалось много людей из Средней Азии. Некоторые из них до 1947 года, года отмены карточной системы, умерли от голода. Причем у умерших оказывалось большое количество денег. На эти деньги на «толкучках» можно было купить пищу. Когда открылись коммерческие магазины, где можно было купить продукты, жить стало легче. Сергей помнил, как в магазинах продавалась американская тушенка, мандарины и другие деликатесы западного мира.

После войны город заполонили тысячи пленных немцев. Немцы показывали ребятам фотографии своих семей, почти все играли на губных гармошках. Они постоянно голодали и меняли скромные сувениры на кусок хлеба. Поразительно, но немцев подкармливали вдовы. Сергей понял, что это не доброта русской души, а понимание, что власть заставила этих людей бросить свои семьи и идти на фронт. Фронтовики, впрочем, действовали совсем по-другому. Охранникам нередко приходилось усмирять разгоряченных инвалидов, пытавшихся покалечить безоружных пленных… В какой-то момент Сергей с удивлением обнаружил, что это обычные люди, которые уже немного освоили русский язык. Одного немца, который очень хорошо говорил по-русски, любопытный Сергей забросал вопросами. На одном из них, правда ли, что немцы убивали всех евреев, немец внимательно посмотрел на мальчика. А затем, растягивая слова, сказал: «Этот грех будет веками на совести немцев». Сергей был ошарашен таким ответом. Когда он рассказал об этом отцу, тот заметил, что у побежденного и победителя разные сознания.

Во втором классе у Сергея в дневнике появилась двойка по чистописанию. Ефим, который регулярно, хотя и не ежедневно, проверял дневник сына, решил сам заняться с ним этим предметом. По вечерам, придя с работы, он усаживал за стол Сергея и заставлял четким почерком переписывать страницы из книг. Если, написанное, не удовлетворяло Ефима, требовал переписывать. Этот труд не прошел для Сергея даром. В общем, сохранив небрежную манеру письма, Сергей мог сносно писать, когда было необходимо. Проверка дневника представляла для Сергея настоящую пытку. Ефим редко физически наказывал сына, но, как известно, ожидание пытки бывает страшнее самой пытки. Были минуты, когда Сергей не только боялся, но даже ненавидел отца.

Людмила готова была ради интересов сына пожертвовать всем, даже своей жизнью. Когда Ефим пытался физически наказывать Сергея, она вставала между мужем и сыном, как росомаха, у которой собираются схватить детеныша. Ефим часто не был в состоянии противостоять этой ярости и со словами: «Черт с тобой, расти недоросля», – отступал.

Ссоры между отцом и матерью происходили в основном из-за денег: жизнь была материально тяжелой. Ради сына Люда сдерживала себя, понимая, что нельзя использовать слова, подрывающие авторитет отца. Тем не менее, она делилась с сыном самым сокровенным, вплоть до информации о серьезной женской болезни, которая угрожала ее жизни. А бытовые ссоры с соседками по квартире для Людмилы были в порядке вещей, она воспринимала их как неотъемлемую часть коммунального существования и, благодаря своему легкому характеру, через полчаса о них забывала.

Сергей понимал, что мать ради него готова на все. В голодные годы Ефим, получая 800 граммов хлеба, не делился с ними и говорил: «Отец не может жертвовать ради ребенка тем, чем может жертвовать мать». Эти слова вызывали несогласие Сережи. Но он видел, что семья держится на заработке отца, который дает сыну все, что может.

Отношение Людмилы к Ефиму были неоднозначным. С одной стороны, она порою выказывала открытое недовольство совместной жизнью, с другой часто, в основном по праздникам, посвящала ему любовные стихи. Она очень боялась потерять мужа и, хотя снисходительно относилась к его рассказам о знакомствах с женщинами во время поездок на отдых, любой же флирт в городе решительно пресекала.

На работе Ефим вел себя с подчиненными доброжелательно и вежливо. Большинство из них не отличались высоким профессионализмом, и он терпеливо их учил. В отдел главного механика в основном шли женщины со средним и среднетехническим образованием. Мужчины-механики предпочитали более высокооплачиваемую работу в цехах. Ефим пользовался большим авторитетом и уважением у подчиненных и работников цехов, с которыми был связан по работе. Начальство ценило его знания и отношение к делу, но недолюбливало за независимый характер и кристальную честность.

Сергей часто приходил к отцу на работу, знаком был со всеми его коллегами, обедал в столовой заводоуправления. Сережу удивляло, что, когда бы он ни приходил к отцу, тот был редко занят. Кто-нибудь заскакивал на пару минут подписать бумагу, а остальное время Ефим или точил карандаши, или разговаривал с сослуживцами. Сергей указал на это отцу, тот ответил: «Я изучил свою работу так, что если другим нужно время, чтобы разобраться в деле, то мне оно практически не нужно. Моя работа мне совершенно неинтересна, она не приносит мне ничего нового». Сергей же про себя подумал: «Видно, работой отдел не загружен».

Одно время шел разговор о назначении Ефима начальником ремонтно-механического цеха, но назначили другого человека. Отец после этого потерял всякую надежду на карьерный рост на заводе. В тот момент его больше всего волновало отсутствие отдельной квартиры и мизерная вероятность ее получения на заводе.

Как-то во время коллективных посиделок его начальник, главный механик завода, Ганчо, сказал:

– Скоро, Ефим Маркович, я тебе сделаю квартиру. Ефим взорвался.

– Если я квартиру заслужил, то мне должны ее выделить! Ганчо помолчал, затем заметил:

– Раз ты такой принципиальный, подождем, когда директор завода определит, что ты квартиру заслужил.

После этого разговора Ефим решил уйти с завода. Он обратился в Совнархоз, который возглавлял бывший директор завода М. Е. Корешков. Тот направил его на работу в город Щелково на должность главного механика завода с одновременным исполнением обязанностей главного энергетика. В договоре найма была оговорена возможность получения двухкомнатной квартиры в строящемся доме. Но получить квартиру в Щелково Ефиму не удалось. Вскоре на заводе случился несчастный случай со смертельным исходом, и тот же Корешков вернул его на «Электросталь». Ефима назначали начальником бюро. Практически он выполнял ту же работу, что и до перевода на щелковский завод.

Затем появилось предложение на должность главного механика завода в городе Кушка, самой южной точке СССР.

Тут Людмила показала себя необыкновенно решительным человеком.

– То ты бросаешь две хорошие комнаты в Свердловске, чтобы ехать ближе к Москве. То отправляешься к черту на кулички в какую-то глушь. Ты что, справляешь пятидневки или у тебя постоянный понос, который требует свободного туалета? А где учиться будет после окончания школы твой сын? А ты знаешь, какая там жара? Для твоего больного сердца она подходит? Миллионы людей живут в гораздо худших условиях и не мечутся как ты.