Легенды Оромеры. Великий Орёл. - Александр Игнатьев

Раздумывая обо всём этом, предвкушая предстоящий удивительный визит, девушка не заметила, как дорога, поплутав среди заросших полынью и вереском холмов, привела к длинному пологому спуску, в конце которого виднелась увитая молодой сочной зеленью ограда. В общем-то, отгораживаться было, собственно, и не от кого: ни воров, ни тем более разбойников в окрестностях не помнили даже старожилы. Но иногда досаждали дикие звери. Особенно зимой, и особенно хозяевам домов, стоящих на отшибе. А тут — и вовсе хутор в глухих дебрях. В таком не только зайцев, грызущих молодые яблони, стоило бояться. Сюда и волки в холодную и голодную ночку придут, не задумываясь.

Дэвгри спустилась с холма, и Эмилия оказалась перед коваными воротами. Несмотря на способ изготовления, казалось бы, изначально предопределявший массивность и фундаментальность конструкции, ворота выглядели ажурными и воздушными. Казалось, помять, повредить филигрань между тонкими прутьями сможет даже нежная девичья рука, ненароком задев металлические кружева веером или сложенным зонтиком от солнца. Однако, при ближайшем рассмотрении полоски, из которых была собрана филигрань, оказались не такими уж и тоненькими, а прутья отливали той уверенной синевой, что характерна для прочных благородных металлов, из которых изготавливают вещи, призванные быть крепкими и долговечными.

Эмилия хотела постучать и только собралась отыскать колотушку или колокольчик, как ворота стали открываться с мелодичным звоном, подобно музыкальной шкатулке для драгоценностей, подаренной отцом на прошлые именины. Кажется, удивительное начиналось прямо у входа в сад. Девушка спешилась и шагнула в открывшееся пространство, ведя Дэвгри в поводу.

****

Вопросы так и распирали изнутри изящную головку Эмилии. И вопросы эти были... Хм. Чудные. Задавать их матушке или отцу было бессмысленно — потому, что те наверняка не знали ответов. Задавать весёлому дяде Патрику было интереснее, поскольку у него всегда был припасён остроумный и смешной ответ на любой её вопрос, но, увы, с точки зрения смысла это был столь же проигрышный вариант. Все ответы дяди Патрика были однозначно весёлыми, но вот каков в них был процент истины, да и был ли он там вообще — этого наверняка сказать не смог бы и сам Патрик, даже если бы захотел. А девушке на этот раз нужны были только истинные ответы. Так где же искать такие ответы на чудные вопросы, если не в обиталище чудака? Несмотря на весьма поверхностное знакомство, дядя Оддбелл почему-то заранее внушал ей доверие. Тем более, что он даже перекидывался в сыча. Не в филина, конечно... Но уж всяко и не в павлина, и тем более не в ничтожную глупую курицу.

С такими мыслями Эмилия шагала по дорожке, отсыпанной ольховыми шишками, пока не наткнулась на шлагбаум. Самый настоящий, покрашенный в широкую чёрно-красную полосу, шлагбаум отделился от ствола высокого дерева справа от тропинки и плавно опустился в горизонтальное положение. Из выглядывающей из-за дерева массивной стойки, к которой крепилось основание шлагбаума, с шипением вырвалось облачко желтоватого пара. Лязгнула цепь, и вдоль конструкции по направлению к девушке пополз толстый бронзовый крюк с защёлкой. «Накинь поводья на гак, гость!» - прокаркал странный хрипловатый голос. Эмилия вздрогнула, но, не обнаружив вокруг никакой опасности, подчинилась, осторожно надев повод Дэвгри на крюк и опустив язычок защёлки. Снова прошипело, и крюк медленно двинулся в обратную сторону, увлекая за собой лошадь. Подстрекаемая любопытством, девушка сделала несколько шагов и заглянула за дерево. Там обнаружился длинный зелёный ящик. По приближении Дэвгри верхняя крышка откинулась, и ящик оказался вместительными яслями, доверху заполненными золотистым зерном авены. Рядом с яслями возвышалось сооружение, состоящее из круглого плоского букового таза и огромной медной бутыли, закреплённой над ним горлышком вниз. Таз был заполнен чистой водой, в которую зачем-то погружалось горлышко бутыли. Над бутылью торчал стержень, на котором был закреплён флюгер в виде небольшого флажка ярко-зелёного цвета. За бутылью виднелся фрагмент трубопровода, сверкающего многочисленными латунными заклёпками.

Крюк с поводьями дополз до середины яслей и замер. Для Дэвгри оказались в свободном доступе как зерно, так и вода в тазу. Кобылка шагнула к воде и стала пить. Видимо, вода показалась ей очень вкусной, и лошадка подняла голову лишь отпив примерно четверть таза. Что-то снова звякнуло и лязгнуло, и стержень с зелёным флюгером, наклонившись, упал куда-то за бутыль, а на его место поднялся такой же, только с красным флажком. Где-то захлюпало, булькнуло, и уровень воды в тазу восстановился. Флажок снова сменился на зелёный.

«Пока за поилкой следишь — все глаза проглядишь. На всё остальное чем смотреть станешь? Здравствуй, малыш! Всего несколько зим пролетело — а как выросла, похорошела! Среди бела дня — узнаёшь меня?» - неуклюже продекламировал уже знакомый голос, идущий, как показалось Эмилии, сразу с нескольких сторон. У ног девушки вспучился земляной бугорок, словно оттуда собирался вылезти крот, затем земля просела воронкой глубиной в ладонь, из которой высунулась лохматая совиная голова, вытянулась на длинной шее на добрую пядь, перевернулась клювом вверх, снова вернулась в нормальное положение. И только после всех этих забавных манипуляций из ямки на поверхность выбрался пещерный сыч, помятый, взъерошенный и поразительно схожий с растрёпанным воробьём после хорошей потасовки.

****

Девушка рассмеялась и осторожно пригладила взлохмаченные перья на голове совы. Сыч непокорно встряхнулся, вернув «причёску» в прежнее состояние, спружинил на длинных лапах, подскочил над землёй на пару пядей, и, поймав крыльями восходящий поток, бесшумно умчался куда-то за деревья. Каркающий голос с секундным запозданием многообещающе проскрипел: «Я щщас...» Эмилия убедилась, что голос действительно не имел собственно к гортани птицы никакого отношения, говорил какой-то очередной хитроумный механизм. Очень немногие перевёртыши умудрялись «обучить» человечьему языку свою звероформу, а птицы — в особенности. Кому посчастливилось родиться со звероформой врановых — тому посчастливилось. Но гортань других птиц не была приспособлена к воспроизведению человеческой речи.

Пока Эмилия размышляла о речевых способностях звероформ, из зарослей выбрался человек. Он был высокий, худой и весь какой-то нескладный на вид, словно позвоночник, руки и ноги у него были на верёвочных петельках, как у смешного скелета Леви, которого привозил с собой на занятия по естествознанию старый учитель Остен. Голова человека напоминала голову недавней совы: такая же взлохмаченная, с таким же весёлым и суматошным взглядом глубоких тёмно-карих глаз с яркими жёлтыми зрачками. Говорят, будто совпадение каких-либо характерных черт человеческой и звериной форм у перевёртыша означает необыкновенно крепкую и глубокую внутреннюю связь между формами. По