ЗАПИСКИ НЕПУТЕВОГО ОПЕРА - Виктор Караваев

Но, отведя душу на этой мрази руками и ногами, успокоишься, оттаешь душой… Кто целиком и полностью находится в твоей власти, кто уж не опасен, тот не может быть объектом жгучей ненависти. Вот почему отношение оперов к бандитам в целом спокойное, сугубо профессиональное, бесстрастное, почти что благодушное. Их дело – воровать, грабить, насиловать и убивать. Наше дело – ловить и изобличать их… Как говорят в Голливуде, "ничего личного – только бизнес!" А начни мы волноваться и палить с каждым криминалом нервную систему – долго не протянем.

Кого же еще можем ненавидеть мы долго и жарко – уж не своих ли горячо любимых тещ?.. И опять мимо… Теща – тоже человек, особенно если общаться с нею не очень часто. Согласен, раздражает она порою чертовски. То сделает что-нибудь "не так", то варежку разинет невпопад. Естественно, огрызнешься парой ласковых, а после несколько месяцев приходится воздерживаться от и без того не слишком регулярных встреч и общений… (Это хоть и огорчительно, но не очень…) Однако же не только ведь вред от тещи, верно? Изредка денежку своей дочери (твоей жене то есть) подкинет или внучонка возьмет к себе на выходные, "чтоб вы сами немножко отдохнули от сынули". А там, глядишь, заскочив как-нибудь в гости к любимой теще, чем-нибудь вкусненьким у нее нажрешься…

Но кого ж тогда дружно и сплоченно ненавидят лютою злобой практически все опера?.. Кому в любую секунду готовы вцепиться в глотку?.. О ком не могут вспоминать без зубовного скрежета и душевной боли?.. Ответ один: это наше начальство!.. Ох, и допекло же оно нас – до самых что ни на есть печенок! И так норовят нас утеснить отцы-командиры, и этак… То одну подлянку кинут личному составу, то совсем другую… Словно живут по принципу: ни дня без того, чтобы не учудить побольше гадостей подчиненным!

И дело даже не в том, что наши начальники так уж плохи. Тогда хоть была б надежда, что плохих начальников когда-нибудь заменят хорошие, и дела наладятся… Но нет, "начальник" – это как клеймо на занимающем эту руководящую должность, вне всякой зависимости от того, хорош или плох он сам по себе…

Просто поганый человечек в шкуре начальника делается еще поганее, а совестливого – место руководителя курвит и портит. Иначе нельзя – должность такая!

Наше начальство – как передаточное звено между морем терзающих наше общество проблем и неспособностью властей (по всевозможным объективным и субъективным причинам) их своевременно и в полном объеме решать… А решать – пытаются. Отсюда – куча идиотских законов, инструкций, приказов, указаний и поручений.

С самого верха эта снежная лавина катится вниз. Руководство всех уровней призвано обеспечить "неукоснительное исполнение " того, что исполнить невозможно, даже и теоретически.

"Верхи" давят, "низы" химичат и ловчат, начальство сердится и гавкает, подчиненные оправдываются, врут, выкручиваются и живчиками увиливают от разоблачения и кары. Но то и дело кого.нибудь все ж разоблачают и наказывают, позабыв только объяснить еще не разоблаченным, как можно жить и полноценно исполнять служебные обязанности, не совершая именно того, за что недавно был покаран наш "засветившийся" товарищ…

В одном нашему начальству не откажешь: обойтись совсем без него все-таки нельзя. Кто-то же должен управлять стихией! Кем-то, так или иначе, приходится жертвовать, испохабив его назначением на руководящую должность. Вот и – жертвуем… Иногда – достойными, совестливыми и работящими (таких потом жальче!), но в основном – типичными м у с о р а м и… Если уж кто-то должен исполнять роль курвы и гниды, так уж лучше – они!

Лично я, к примеру, ни за какие коврижки в руководители не пошел бы! Ну его… Делать "как надо" мне все равно не дадут, а исполнять слепо все, что требуют, не хочу! Ну, то есть как… На своем уровне именно этим я каждодневно и занимаюсь, но при этом отвечаю только за себя, и сам держу ответ перед своей совестью. А если поставить меня во главе какой-нибудь команды, поневоле придется заставлять других делать немалое количество гнусностей, гадостей и подлостей… Не желаю!

Допив сорокоградусную (не пропадать же добру), Караваев поднялся и направился в коридор покурить. Проходя мимо туалета, он мельком взглянул в зеркало и обомлел: на него смотрел не бравый офицер налоговой полиции, коим он уже привык себя считать, а подвыпивший клоун бродячего цирка с лицом, осыпанным ярко-красными пятнами размером с трехкопеечную монету.

Для полного сходства не хватало только красного носа и колпака с кисточкой. Померанцевый эликсир дал аллергическую реакцию.

В таком виде он и предстал пред пожилым полковником – начальником высших академических курсов и, стараясь не дышать в его сторону, доложил о прибытии.

– Что у вас с лицом, товарищ капитан? Вы случайно не больны?

– Никак нет, товарищ генерал. По-видимому, это реакция организма на московский сильно загрязненный воздух.

Генерал с сомнением покачал головой.

Учеба на академических курсах, если к ней относиться не буквально, а творчески, – это полезное и одновременно приятное времяпровождение. В группе слушателей, куда попал Караваев, собралась публика со всех концов нашей необъятной Родины – от подмосковных городов до поселка Мирный, что на Камчатке.

В основном это были офицеры с военным образованием, ранее занимавшие руководящие посты от командиров батальонов до начальников служб армий.

Институт, где располагались курсы, был режимный, обнесенный высоким забором с колючкой. Охрана смешанная – гражданские тетечки предпенсионного возраста и бравые прапорщики и прапорщицы внутренних войск. Это теперь в НИИ висят программы научно-технических конференций, доклады и пр. То есть понятно, чем люди заняты. А раньше это была тайна. Ну и работали там уборщицы. Одна такая устроилась, ей выдали пропуск с тремя страшными буквами и швабру калибра 5.45 (шутка).

И давали народу, как и в любом советском учреждении, заказы. И было в заказе мясо. Один офицер, дело было зимой, положил пакет на подоконник, к холодку, но мясо подтаяло и потекло.

И протекло через пакет. Утром приходит офицер на работу, а уборщица в его кабинете плачет горючими слезами и навзрыд.

Все сбежались, что за дела, дескать? Она и говорит, давясь слезой: "Я больше не могу, вы тут людев мучаете, а я замывай". Все в непонятках, крупнее комара никто ничего тут не пытал. "А во-о-он, кровиш-ш-ш-ш-ша!!!" Кстати, все местные алкаши уверенны, что там тюрьма. Между забором и стеной из колючей проволоки ходил стриженый солдатик с автоматом, и его было видно уже с третьих этажей окрестных пятиэтажек.

В конце 90-х охрану и бдительность периодически усиливали, кстати, обычно это случалось за пару недель до очередного теракта; потом все устаканивалось.

Быт у слушателей курсов постепенно налаживался. Ночные посиделки отошли в сторону. Многие из курсантов люди семейные, на выходные уезжали домой. Постояльцы гостиницы перестали с удивлением глазеть на офицеров в диковинной еще зеленой форме с нашивками налоговой полиции.

Соседи Караваева по номеру оказались компанейскими ребятами.

Майор – бывший военный контрразведчик, опер – старлей и немногословный прапорщик из подмосковного СОБРа.

Хотя однажды случилась история, заставившая местный люд по-другому взглянуть на бывшего собровца.

Как и везде, в гостинице жили кавказцы, причем не простые горцы, а чеченские (до Хасавюртовских соглашений было еще десять месяцев). как-то вечером Караваев спустился вниз позвонить из таксофона, попутно заметив, что опять очередь к нему, как за колбасой в 80-х.

Дверь открылась, зашел сосед-прапорщик. В руках букет роз.

Зашел, кивнул Витьку и встал чуть в сторонке, ожидая подругу. Девушки, стоящие в очереди, насторожились и немного приумолкли, поочередно бросая на него заинтересованные взгляды.

Сидевшие в холле чечены тоже замолчали и, шипя как змеи, стали ходить мимо прапорщика туда-сюда, не решаясь приблизиться менее чем на 5 метров. Караваев подобрался и подошел поближе, забыв о звонке домой.

Сосед же его стоял спокойно и смотрел прямо сквозь чечен, словно их и нет совсем, это их еще сильней взбесило. И один решился… подойдя к парню, нагло спросил: "Эй, военный, где служишь? если на Кавказе, то отсюда ты не выйдешь!" В ответ получил ослепительную улыбку, блеск голубых глаз и встречный вопрос: "А почему, мил человек, я должен вам отчитываться?

" Ответ был незамысловат: "Потому что я Ваха!" "А я Игорь", – просто ответил прапор и опять стал смотреть сквозь чечена. Такое безразличие к своей персоне сын гор не мог стерпеть, тем более, сзади него, ощерившись, стояли еще четверо его соплеменников. "Смотреть в глаза, сука!!!" – взвизгнул Ваха и без замаха двинул парню в лицо. Ответом был блеск голубых глаз, но уже немного другой. Второй удар последовал за первым… (Правильно говорят про русских: если русского ударить по правой щеке, он подставит левую, но когда щеки закончатся…) Отступив на два шага, прапорщик аккуратно снял куртку, повесил ее на какой-то крюк в стене, букет, опять же, очень аккуратно вложил в рукав, там же разместился галстук. Медленно повернулся к ухмыляющемуся Вахе и, сделав шаг вперед, ударил его ногой в челюсть – раздался звук крошащейся в муку челюсти. Ваха больше не вставал. в следующее мгновение остальные четверо чеченов, как волки, набросились на парня. не обращая внимания на удары, тот избирательно бил их по очереди. на каждого он потратил по одному удару, после которого они уже не поднимались. стойким оказался только последний горец – для него потребовалось целых три удара, после чего вместо лица у чечена образовалось нечто похожее на фарш.