Вечерний свет - Александр Кушнер

«Воробью, залетевшему в церковь, что надо в ней?..»

Воробью, залетевшему в церковь, что надо в ней?Может быть, он хотел в одиночестве помолитьсяИ не думал, что в церкви так много сейчас людей,И тем более, что раздражает их в церкви птица.

Вот и кружится, мечется, — выхода не найти:Где та дверь, то оконце, в которое залетая,Он надеялся уединение обрестиИ защиту, ведь жизнь и ему тяжела земная.

Слишком много людей, украшений, — зачем они?И слепит его золото, и ужасают свечи.А еще эти мрачные фрески в густой тени,А еще этот дым, от него заслониться нечем.

Недоволен священник, с тяжелых подняв страницВзгляд на глупого гостя, круженье его, порханье,А ведь гость-то, быть может, потомок тех чудных птицИ блаженный Франциск им Святое читал писанье.

Письмо

Безумное по почте электроннойПришло письмо. Как если бы неврозНадиктовал его характер темный:Вопрос, вопрос, вопрос, вопрос, вопрос.

Что значат вопросительные знакиИ что на них могу ответить я?Тем более, что я и сам во мракеЗемного пребываю бытия.

Приятель мой далекий, установкуСмени, вот куст, вот облако, вот сад.Попробуй взять другую кодировку,Систему поменять координат.

Смотрю на вопросительную стаю.Что делать? Где-то ж должен быть ответ.Как сказано у Чехова? — Не знаю.По совести, не знаю, Катя. Нет.

Памяти А. М.

Сказал, что смерти не боится,И показал мне револьвер,Который может пригодиться.Хотелось взять с него пример,Грядущий ужас взять на мушку,В глубоком ящике столаДержать такую же игрушку:Спустил курок — и все дела!

О, наши тайные влеченья,Свободный выбор и расчет!Он умирал в больших мученьях.В какую тьму душа зайдетИ на смертельной той тропинкеЕе коснется чье крыло?А то, что он на черном рынкеКупил, ему не подошло.

«Человек походить начинает на старую фреску…»

Человек походить начинает на старую фреску,Облупившуюся и к былому не склонную блеску.Впрочем, он-то уйдет, а ее, может быть, обновят.Пригласят знатоков, окружат, уберут занавеску —И, пожалуйста, лошади скачут и птицы парят.

Знатоки недоверья не выкажут или сомненья:Это все-таки Джотто и все-таки это Мантенья,Ничего, что на старую новая краска легла.Ну а ты представляешь такое свое обновленье?Или лучше беспамятство, лучше загробная мгла?

«На этом снимке я с Нероном…»

На этом снимке я с Нероном,Как будто он мой лучший друг.Он смотрит взглядом полусонным,Но может рассердиться вдруг.

И в самом деле, можно ль к бюстуТак подходить, сниматься с ним?А вдруг проснется злое чувство —А в гневе он неукротим.

И разве я люблю Нерона?Он в римской тоге, я в плаще,Всё это странно, беззаконноИ беспринципно вообще.

И всё, что мне о нем известно,Такой кошмар, сплошное зло!А вот поди ж ты, сняться лестноС ним, — столько времени прошло!

«Сам себе говорю: не мешай…»

Сам себе говорю: не мешай,Заслоняешь мне мир этот чудный,Где цветет по полям иван-чайИ топорщится мох изумрудный.

Сам в сторонку себя отведу.Посреди тишины и свеченьяТы лелеешь тоску и тщетуИ приносишь одни огорченья.

Стой тихонько, не двигайся, жди.Потерпи, я приду за тобою.О, как поле блестит впередиС огибающей поле тропою!

Как река за ним блещет, слепя,На стеклянный прилавок похожа!Я хочу отдохнуть от тебя,Не терзая себя, не тревожа.

Как-нибудь обойдись без меня,С полчаса потопчись: ты наказан.О, не порть мне счастливого дня,Ты ко мне лишь до смерти привязан.

«Клод Моне говорил приблизительно так…»

Клод Моне говорил приблизительно так:Выходя на пленэр, позабудь про овраг,Если это овраг, и про дуб, если дуб,И про горный уступ, если это уступ.

Просто думай: вот здесь желтоватый овал,А под ним треугольничек розов и мал,И зеленые полосы, полосы сплошь,Если скажешь себе: это ветви, — соврешь.

И не думай о сходстве; на что ни взгляни,На волну ли, на поле, на речку, на луг, —О себе позаботятся сами они,Из блаженной бессмыслицы явятся вдруг!

«Теперь не слышен мне ни лязг, ни гром…»

Теперь не слышен мне ни лязг, ни громЗемлечерпалок и камнедробилок —И хорошо! Пусть ходит ходуномЛиства и ветер гладит мне затылок —Не слышу их, но чувствую, слежуЗа ними восхищенными глазами,Морскою пеной больше дорожу,Чем прежде, белогривыми волнами.

А если что-то сброшу со стола,Блокнот ли, ручку, — странная пропажаВолшебна так, чудесна и хитра,Что как-то и не огорчает даже,А человек, мне кажется, ужеСказать не может ничего такого,Чего бы я не знал, чему в душеЗаранее не подобрал бы слова.

«Фредерик, вы должны обессмертить себя…»

Фредерик, вы должны обессмертить себя,Фортепьяно для этого мало,И любя вашу музыку, страстно любя,Я хотел бы еще и вокала,И симфонии, оперы вам пожелать,Без сюжета нельзя и героя!Надо Моцарту быть и Россини под стать,Барабана прошу и гобоя.

Фредерик, полюбите фагот и трубу,Вам не скучно без флейты и скрипки?Я готов обратить пожеланье в мольбу:Постарайтесь избегнуть ошибки,Полонез превосходен, прелестен этюд,Безусловно прекрасна мазурка,Но от вас и во Франции большего ждут,И в тяжелых снегах Петербурга.

Фредерик улыбается. Он не взбешён,Не смущён, не сердит, не расстроен.В этих увещеваниях есть свой резон,Его старый учитель достоинУважения. Вот и Мицкевич к немуПодходил с тем же самым советом.Он напишет ноктюрн и приложит к письму —И ноктюрн будет лучшим ответом.

«Может быть, ангел берет наобум…»

Может быть, ангел берет наобумС полки какой-нибудь том?Может быть, ангел завидует двумЩеткам в стакане одном?

Может быть, он открывает буфетИ отпивает коньяк?Мы ж на бутылке не станем пометДелать, ведь это пустяк!

Может быть, небо полуночи в техНами любимых стихахОтдал бы ангел, хотя это грех,За поцелуи впотьмах?

Может быть, скучные песни землиВ скорбном соседстве могилАнгелу что-то понять помогли,Моцарта он полюбил?

Может быть, ангелу жар батарейНравится, стол и тетрадь?Может быть, ангелом быть тяжелей,Чем человеком, как знать?

«В вечернем солнце медно-красный…»

В вечернем солнце медно-красныйСосновый лес, плавильный жар,Знакомый с детства, безотказныйСмолистый дух и скипидар.

Как будто в свете знаний новыхИ не стареющих идейОткрыто райских, стометровых,Лучисто-ярких сто дверей.

Я верю с детства в это чудо,Однажды вечером оноКо мне придвинулось оттуда,Где было пламя зажжено.

И обещало этой жизниПоддержку высвеченной, той,И поэтические мысли,И пенье строчки стиховой.

Поэт рождается в мгновеньяТакого яркого огня,И все мои стихотвореньяУже глядели на меня.

Уже замыслены, напеты,И надо только взрослым стать,Проникнуть в тайны и заветы,Чтоб их из пламени достать.

«Оревуар, адьё и до свиданья…»