Амазонка - Олег Суворов

— Ничего, в тюремной больнице вылечат!

Втолкнув его в вестибюль, я решительно скомандовала удивленному охраннику:

— Вызывай наряд!

Тот послушно кивнул и отвернулся к телефону.

— Ну хватит уже, — снова взмолился мой пленник, — отпустите.

— Пока не передам в руки милиции, не отпущу.

— Вы меня не поняли… Я же только хотел…

— Сейчас они приедут, тогда и разберемся, чего вы там хотели, — тоном милицейского сержанта, безапелляционно прервала я.

Наряд прибыл через три минуты, но, Боже мой, что же мне пришлось испытать, когда началось разбирательство!

— Я уронил на проезжую часть улицы свой бумажник и уже хотел было его поднять, как вдруг подкатила машина и остановилась прямо над ним, — рассказывал незадачливый «киллер». — Едва я попытался его достать, как вдруг откуда-то выскочила эта ваша мадам, — он кивнул на меня, — оглушила, скрутила руки и потащила за собой.

Милиционеры и охранники банка откровенно ржали, в то время как я, покраснев до ушей, не знала, куда деваться от стыда.

Мало того, что мой пленник оказался скромным настройщиком роялей, так он еще был инвалидом второй группы и нашим вкладчиком! Короче, в течение всего последующего дня надо мной потешался весь банк, а сам Херувимов, словно бы для того, чтобы окончательно меня доконать и заодно отомстить за отказ от предложения поужинать, приказал объявить мне благодарность в письменном виде — «за отменную бдительность» — и вывесить ее на всеобщее обозрение!

Но еще до этого мне пришлось принести извинения и для большей убедительности даже поцеловать свою несчастную жертву.

Однако после первого же поцелуя злополучный настройщик настолько расцвел и воспрял духом, что полез было за вторым, так что мне едва не пришлось повторить вышеупомянутый удар по ушам!

4

Пришло время поподробнее рассказать о моей лучшей подруге — аспирантке Московской консерватории по классу органа Оксане Сергеевне Сергиенко, — со дня рождения которой и началась моя карьера телохранительницы.

Это была стройная, сексапильная девочка, похожая на Мальвину, с длинными пепельно-русыми волосами и печально-лукавыми серыми глазками, придававшими ей своеобразное очарование. Несмотря на притворно-скромный вид, мужики клевали на Ксюшу с утроенной энергией, словно бы интуитивно предчувствуя, какие изысканно-сексуальные чудеса их потом ожидают.

И Ксюша не обманывала таких ожиданий, за исключением немногочисленных случаев, когда ей, что называется, «попадала шлея под хвост». При этом она не уставала жаловаться мне, «какие же они все свиньи и негодяи», и как же они ее «достают своими извращенными предложениями»!

Самое занятное состояло в том, что моя чудная подруга пользовалась успехом у мужчин самых разных типов, темпераментов и национальностей. В свое время она полгода прожила в Индии, во дворце у сына одного местного раджи, который всерьез намеревался на ней жениться. Однако Ксюша отнюдь не собиралась становиться «любимой женой» или «украшением гарема». Бросив своего индийского принца, она сбежала обратно в Россию с одним из наших туристов — кстати, сыном богатого еврейского банкира.

Благодаря этому знакомству у нее появилась возможность слетать на недельку в Париж, где тоже не обошлось без пикантных приключений. Однажды, стоя в переполненном лифте, поднимавшемся на Эйфелеву башню, она вдруг почувствовала жадную мужскую руку, уверенно ощупывавшую ее бедра и пытавшуюся забраться сзади под ее короткую белую юбку. Оглянувшись назад, Ксюша увидела блестевшие неуемным вожделением глаза молодого французского лифтера.

— Это был такой мужчина, — восторженно рассказывала она, — что я и сама мгновенно возбудилась!

Французский и английский языки Ксюша знала сравнительно неплохо, поэтому объясниться с сексуально-озабоченным французиком не составило для нее ни малейшего труда. В результате эту ночь счастливый лифтер провел в ее гостиничном номере, а на следующее утро опоздал на работу, будучи не в силах оторваться от Ксюши, занимавшейся с ним «французской любовью».

— Потом он сказал, что я делала это гораздо лучше, чем урожденные француженки! — хвасталась мне эта развратная глупышка.

— Наверное, он имел в виду парижских шлюх, — ехидно уточнила я, чтобы хоть немного привести ее в чувство. — Я удивляюсь, как ты вообще ухитряешься хоть кому-то отказывать!

— Как тебе не стыдно такое говорить! — И она обиженно сощурила свои близорукие серые глазки. — А что же мне — изображать из себя святую невинность?

Это был типичный для нее пример женской логики, то есть метания из одной крайности в другую — если не шлюха, то обязательно невинность. Я искренне пыталась ее урезонить как могла, но Ксюша была неисправима.

Ей удивительно везло на всевозможные приключения, объединенные главной темой — как, кто и когда пытался ее соблазнить. Выражаясь несколько грубее, Ксюша постоянно ухитрялась влипать во всевозможные истории, а мне, как лучшей подруге, так же постоянно приходилось ее из них вытаскивать. Если же меня в тот момент не было рядом, то на следующий день я вынуждена была мчаться к Ксюше, чтобы выслушать плаксиво-покаянный рассказ об очередном случае, и в который уже раз заставить ее поклясться самой искренней на свете клятвой: «Такого никогда больше не повторится!» Такого действительно больше не повторялось, поскольку неизменно возникало другое — и еще похлеще первого!

Все мои попытки воспитать в ней твердость характера или хотя бы научить решительно порывать с мужиками оказывались тщетными.

— Знаешь, дорогая, — не раз, со смехом говорила я, — скоро количество твоих бывших и нынешних поклонников достигнет такой цифры, что ты сможешь заполнять ими Малый зал консерватории, причем придется задействовать даже откидные места!

Однако Ксюша по-прежнему откровенно трусила топнуть ногой и заявить пусть даже самому плюгавому представителю презренного мужского племени: «Пошел вон, кретин!» Вместо этого она предпочитала обращаться в бегство на манер трепетной лани.

Однажды она заехала ко мне в издательство именно в тот момент, когда я работала с Феликсом Знаменским, который, как я уже упоминала, обладал аналогичным свойством — постоянно угождать во всякого рода переделки. Как назло, меня вызвали к главному редактору, поэтому пришлось на короткое время оставить их одних. Вернувшись, я обнаружила, что они успели познакомиться и теперь оживленно обсуждают проблемы органной музыки — Знаменский оказался большим ее любителем.

Ох, как же мне не хотелось отпускать Ксюшу вдвоем с ним, какие энергичные знаки я ей только не делала! «Оставь в покое этого козла, он тебе не пара!» Все было тщетно — моя подруга ни на что не реагировала, целиком поддавшись обаянию «маститого литератора». С каким же тяжелым сердцем я смотрела им вслед: один невезучий чудак это еще только несчастье, но два невезучих чудака — это уже катастрофа!