Сталинские соколы в боях с белофиннами - Андрей Вадимович Новиков

в плотном строю, как это не раз бывало, когда мы летали на парад.

Воту ведущего открылись люки. Нервы напряглись; кажется, будто секунды идут гораздо медленнее, чем обычно. Говорю штурману:

— Люки, тумблер, предохранитель.

От ведущего самолета оторвалась первая бомба, за ней пошли и остальные. Все самолеты сбросили свой грозный груз. Сразу стало легче, веселее.

Все девять самолетов плавно развернулись. В это время Шведовский подскочил к соединяющему нас окошку и с такой заразительной улыбкой показал мне два больших пальца, что я тоже заулыбался, глядя на него.

Обратный маршрут был гораздо сложнее. Погода окончательно испортилась. Последние 70 километров шли в снегопаде, высота не больше 100 метров. Чувство радости, что цель уничтожена, покрывало все трудности. Вот и аэродром. Мы дома.

Этот первый боевой вылет, совпавший со днем шестидесятилетия товарища Сталина, мне никогда не забыть.

Я четырнадцать раз летал в глубокий тыл противника, мы с Шведовским были под ураганным огнем зенитной артиллерии, не раз встречались с вражескими истребителями, но первый вылет навсегда останется в памяти.

Лейтенант А. Нургалеев

В первом боевом полете

Мы давно уже готовы к боевому вылету. Все проверено: бомбы подвешены, пулеметы заряжены. Винты на приглушенных моторах метут под самолет колючий снег. Сегодня уже 19 декабря, а вылетов из-за плохой погоды сделано совсем не много. И некоторым, в том числе и мне, еще не выпало счастья ударить по ненавистному врагу.

Но вот в избушку вошел наш комиссар Черномаз и говорит:

— Приказ на вылет получен, товарищи летчики! Наземные части ждут вашей помощи. Сейчас командир эскадрильи капитан Локотанов получает в штабе боевую задачу. Выполним же ее на отлично!

Каждому из нас захотелось сразу же броситься на аэродром. Мы дружно крикнули: «Ура товарищу Сталину!»

Через несколько минут мы уже знали задачу. Предстояло разрушить железнодорожную станцию Рист-Сеппяля.

Старт. Взвивается ракета. Капитан Локотанов подходит к каждому, чтобы дать последние указания. Он прекрасно знает всех нас, и теперь, за несколько минут до взлета, успевает поговорить с каждым, напомнить, как надо вести себя над целью, под зенитным обстрелом. Не растягиваться и не отставать! Над озером Суола-ярви эскадрилья сделает разворот.

Самолеты один за другим пошли в воздух. Моя очередь через 2–3 минуты. Я еще раз проверил приборы.

— У меня все в порядке, — говорю по телефону командиру экипажа младшему лейтенанту Леденеву.

Взлет прошел прекрасно. Скоро на высоте 3 200 метров перелетели Финский залив. Отсюда, каке высокой горы, он казался ровным снежным полем. Справа остался Ленинград, прекрасный наш город, защищать который послала нас Родина.

И вот мы уже над территорией противника. Теперь будь начеку! Каждую минуту может хлынуть огонь зениток, могут налететь истребители противника. Только я подумал об этом, как вдруг перед самолетом повисли дымовые шапки.

Это зенитный обстрел! Сразу вспоминаю правила поведения в этот момент. Эскадрилья начинает маневрировать: самолеты расходятся в стороны, то набирая высоту, то снижаясь, ни на миг не теряя боевого порядка. Несколько минут, и мы вырываемся из зоны обстрела без единой потери.

Показалась цель — станция. На многочисленных путях скопилось множество вагонов и платформ с военными грузами. Бомбы сброшены. Они молниеносно летят вниз. Опять зенитка! Мы летим вперед. Наконец, разворот. Станция видна, как на ладони. Она полыхает гигантским костром.

В эту незабываемую минуту я с невиданной еще отчетливостью осознал, до чего сильна и могуча моя Родина. Я понял, как хороши наше оружие и наши самолеты: они работают прекрасно даже в той огненной мешанине, какая была в воздухе, когда начала обстрел зенитная артиллерия.

С этого дня началась моя боевая работа. За 35 боевых вылетов я сбросил белофиннам порядочно «подарков», сыгравших также свою роль в разгроме врага.

Старший лейтенант П. Копытин

Товарища в беде не оставлять

С утра 20 декабря падал мокрый, тяжелый снег. Но потом рваные клочья низких облаков стали быстро уплывать на восток. К полудню облачность поднялась до 100–150 метров. Получен боевой приказ. Нашему звену предстояло разрушить железнодорожную станцию Хейниоки. Маршрут давно изучен. Проверено знание сигналов: «сомкнись», «разомкнись».

— Товарищи! — говорю я перед тем, как занять свое место в самолете. — Если кто-нибудь из звена начнет отставать — не улетать, беречь товарища, идти на меньшей скорости!

Над аэродромом взвилась ракета. Эскадрилья за эскадрильей стали подниматься в воздух и ложиться на курс. Мое звено идет под облаками, почти совсем у земли.

За Финским заливом погода резко изменилась. Над головой развернулось ясное, безоблачное небо, как говорят летчики, — «с неограниченной высотой».

У озера Муола-ярви на звено обрушились зенитные батареи противника.

— Разомкнись!

Подготовка самолета к боевому вылету

Летчики быстро исполнили эту команду. Чтобы окончательно запутать белофиннов, я на ходу беспрерывно меняю скорость и направление. Через несколько секунд снаряды стали рваться в стороне от самолетов.

— Станция близко! — кричу я в микрофон штурману.

Самолет лег на боевой курс. Вдруг горсть снега ударила меня по очкам. Это штурман открыл бомбовые люки, и примерзший к стенкам снег рвануло вверх.

Теперь, несмотря на усиленный зенитный обстрел, необходимо 15–20 секунд строго выдерживать горизонтальный полет, чтобы бомбы попали точно в цель. Какими долгими кажутся эти немногие секунды! В ушах почему-то звучит мотив «Не спи, вставай, кудрявая…» и невольно я начинаю его напевать.

Но вот я почувствовал, что штурман сбросил бомбы и самолет стал легче.

— Сомкнись!..

Зенитный огонь врага не смог отрезать нам путь. Справа видна железнодорожная станция Хейниоки, окутанная дымом и пламенем.

Перелетаем линию фронта. Облака опять прижимают самолеты к земле. Я веду свое звено над самыми верхушками деревьев и вдруг замечаю, что левый ведомый летчик Остаев отстает. Я сбавил скорость, но ведомый отстал еще больше. С экипажем явно неблагополучно! «Если ранен летчик, — подумал я, — экипаж может погибнуть», и решил немедленно сесть на аэродром соседней части, над которым мы пролетали.

Я не ошибся. Летчик Остаев и стрелок-радист Погребняк были действительно ранены. Остаев моментами впадал в полуобморочное состояние, но быстро приходил в себя. То, что мы находились все время рядом, оказало ему большую моральную поддержку; Летчик, преодолев боль и напрягая все усилия, благополучно посадил машину.

Он сам говорил потом:

— Вижу, как все приноравливаются ко мне, берегут меня. И это прибавляет сил. Чувствуешь себя крепче, бодрее, забываешь о ране…

С утра ждем вылета, чтобы разгромить деревню, где скопилась большая группировка противника.

Погода крайне неустойчивая. По нескольку раз в день солнце скрывается за тучами, начинается метель. Во