Русская поэзия Китая: Антология - Николай Алл

СЕРГЕЙ АЛЫМОВ

ЧЕРЕМУХА НА АСФАЛЬТЕ

Я купил тебе черемуху у китайца на панели.Ты букетик положила на такой же белый стол…Мы в кафе провинциальном за пирожными сидели,Мимо ярко продельфинил с офицерами авто…

Раньше, в книжном магазине, мы достали том о Гойе…Над «Капричос» наклонившись, ты пила несладкий чай —Ах, какой ты мне казалась бесконечно дорогою!..«Барельеф… офорт… Одно ведь?» — ты спросила невзначай.

Я был счастлив. Ведь в наивном, детски глупеньком вопросеБыло столько от заката, от черемухи, от снов… —Что я мог лишь погрузиться в дым каирской папиросыИ прижать уста любовно к белым звездочкам цветов.

Да, душа твоя простая, хоть прическа — стиль Медузы…Хотя рот твой ярко алый — губка жадная на все,Хоть ты смотришь с вожделеньем на военные рейтузы,Но черемухи безгрехье — это истинно твое.

А черемуха лежала, разметавшись шаловливо,Как ребенок в белом платье на квадратике стола —И из глаз циклонноспящих, что как в тропиках заливы,Все грехи твои земные сдула, выпила, смела…

Мы сидим и глазами обнимаем друг друга,Я гляжу на тебя… Ты глядишь на меня…Мы — закатные блики… Мы — предзорьная фуга.Мы уже молодые, нашу дряхлость сменя.

Размечтались, как дети: «Вот отправимся в Чили,Там брюнетные души и агатотела».Мы фантазную повесть в один миг настрочили…И сижу я лазурный, и сидишь ты светла.

За столом в гиацинтах — офицеры румыны…Атакует блондинку щуплый юнкер в пенсне.Ты в шуршащем тальере, но с душою ундины,Над черемухой грезишь в экзотическом сне.

«Мы отправимся в Чили, — повторяешь ты тихоИ я буду рыбачкой, и ты будешь рыбак…»И блестит, как надежда, вызывающе лихоНа ногтях твоих острых пламенеющий лак.

«Бунгало из гранита мы построим в долине,И постель у нас будет из волнующих трав…Как мы души расправим прямотой прямолиний!..Мы отправимся в Чили… зов фантазии прав…»

Я молчу. Мне поэмно… Я в черемухотрансе,И кафе завертелось карусельчатей сна…Мы лишь в мае сменяем груз наук на романсы…Анатомий не знает лишь чилийка-весна!

«Торопливо светало… проходили китайцы…»

Торопливо светало… проходили китайцы,Виновато-конфузно двери хлопали клуба,Я ласкал, словно четки, твои длинные пальцыИ читал, как Псалтырь, потускневшие губы…

Небо было измято, как кровать после оргий…Облака, излохматясь, разорвались нелепо…А мы двое сидели в предрассветном восторге,Еще грезили ночью и к заре были слепы.

«Ничего… Только шорохи флейтно-вдумчивой страсти…»

Ничего… Только шорохи флейтно-вдумчивой страсти.Только тонкие контуры прихотливо-изящные…Мы себя не втолкнули в расширенные пастиНепродуманных пошлостей, остротою звенящие.

Мы сидим на окошке у заснувшего домикаИ, дымя папироской, созидаем поэмы, —Два бродящих эксцентрика, два хохочущих комика…Два ребенка чудесных непогибшей богемы…

На матрацах убийственных спят убийцы эстеток.Спят уроды храпящие, заплевавшие радость, —И луна льет шампанское в рты восторженных деток,Для кого сумасшествие — еще мудрая сладость.

«Я — Пьеро хромой и одноглазый…»

Давиду Бурлюку — моему другу и взрывателю во Имя Пресветлой Красоты

Я — Пьеро хромой и одноглазый…Волосы — один хвостатый клок.Я любуюсь на детей в салазкахЧерез мой опаловый монокль.

Я люблю, чтоб радужнилась серость,Чтобы клячи будней мчались вскачь…Подойдя к измызганной гетере,Я шепчу внимательно: «Не плачь!

Всунь свой профиль в синий нимб витриныИ святися нежностью греха…Не вдыхай магнолий кокаина!Будь — как я — трепещуще тиха».

Я хотел бы видеть нежность всюду…(Соглашусь на маленький клочок).Но в опале нежность, и покудаЗаогнюсь единственной свечой.

Разверну мечту на тротуареИ прочту ее на нежный глас,Кто же?.. Кто!., со мною станет в паре?..Столб афишный — мой иконостас.

Никого!.. А сумерки сереют,Непахучим ладаном кадя…«Нежности давно свернули шею!» —Пробурчал какой-то франт, идя.

Провезли салазки дети цугом.«Дети!., нежность… нежность жду в храм мой!»Над домами вечер каркнул глухо:«Долго ты прождешь, Пьеро хромой…»

ВЕРЕСКНОЙ ДЕВУШКЕ

Мойчи Ямагучи как воспоминание о задушевных беседах под шелест бамбуков у его дома

Вы вся, как поэза Альфреда Мюссе, —Душевно-прозрачная, зябнуще-астровая…С мечтательным бантиком в русой косе,Червонноволосая, звонко-пиастровая…

Быть в комнате вашей — фантазы читатьТильтильно-Митильные, полные грации…Склоняться к вам близко — экстазно вдыхатьСурдинно-щекочущий запах акации…

Глядеть в ваши очи — купаться в вине…Они ведь не ваши, вакхически лавные!Вы вся из батиста, как греза Мане…И только глаза ваши — пики агавные,

Они — две агатовых, черных стрелы,Готовые взвиться с мучительным пением.Они обжигают, как капли смолы,Стекая мне в душу в кричащем кипении…

Они, как румяна на щеках Мадонн!Они — барабаны в интимной литании…Я ими замучен!., разбит!., оглушен —Но сблизьте ресницы, и вы — обаяние…

Живут в вас причудно Уайльд и Мюссе,Провинции лирик с эстетиком, ересь в ком,Ах, сложные прелести в русой косеМечтательной девушки, пахнущей вереском!

ЛАРИССА АНДЕРСЕН

ЯБЛОНИ ЦВЕТУТ

Месяц всплыл на небо, золотея,Легкою палаткой кочевой;Разговор таинственный затеялВетер с потемневшею листвой…Ведь совсем недавно я мечтала:Вот как будут яблони цвести,Приподнимет предо мной забралоРыцарь Счастье на моем пути.Говорят, что если ждать и верить,То достигнешь. Вот и я ждала…Почему бы счастью день мой серыйНе осыпать искрами тепла?Тихо, тихо шевелятся тени…Все, как прежде… Сад, кусты ракит…Только май, верхушки яблонь вспенив,Лепестками белыми кружит.Месяц по стеклу оранжереиРаздробил хрустальный образ свой,Маленькие дымчатые феиРеют над росистою травой…Надо быть всегда и всем довольной.Месяц — парус, небо — звездный пруд…И никто не знает, как мне больноОттого, что яблони цветут.

«Только в заводи молчанья может счастье бросить якорь…»

Только в заводи молчанья может счастье бросить якорь;Только тихими глазами можно видеть глубину;Знак молчанья, как молитва, как печать, лежит на всяком,Кто свернул тропинкой тайной в заповедную страну.В молчаливый час рассвета, озаренный солнцем ранним,Там, где синие лагуны спят в оправе синих гор,Так бросаются с обрыва в синеву летящим камнем,Замирая, саланганы, и вонзаются в простор.Как писать стихи о счастье? Как сказать о несказанном?Разве можно в миг полета разъяснить — куда летишь?Это — скрыть в усталых веках синь лучистых океановИ врезаться грудью лодки в остро пахнущий камыш.

ПО ВЕЧЕРНЕЙ ДОРОГЕ