На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Синдаловский Наум Александрович

Вскоре у кафе появилось новое неформальное название «Сайгон» с его многочисленными вариантами: «Сайг», «Сайгарс» и так далее. Согласно общему, широко распространенному мнению, схема создания подобных названий была традиционно простой: в них фиксировалась одна из тогдашних горячих точек планеты. «Сайгон» не был исключением. В то время шла американо-вьетнамская война, и симпатии молодежи были на стороне вьетнамцев. Но в фольклоре сохранилась и другая версия этимологии «Сайгона». Вот как об этом повествует легенда. В помещении кафе курить запрещалось, и ребята выходили в тесный коридорчик, сразу же наполнявшийся густыми облаками дыма, сквозь который трудно было не только видеть, но и слышать. Однажды к ним подошел милиционер: «Что вы тут курите! Безобразие! Какой-то Сайгон устроили». Слово было найдено, и в ленинградской топонимике появилось одно из самых знаменитых неофициальных названий — «Сайгон».

Интерес ленинградской общественности к «Сайгону» всегда был велик. Это легко подтверждается городским фольклором, его уникальной фразеологией, которая теперь уже, надо полагать, навсегда останется в словарях городской обиходной речи петербуржцев. Хорошо известна формула братской общности, ничуть не меньшая по значению, чем «В одном полку служили»: «На одном подоконнике в Сайге сидели». Надо напомнить, что для своих посиделок постоянные посетители и в самом деле использовали широкие низкие подоконники «Сайгона» чаще, чем общепитовские высокие столы. На подоконниках пили кофе и вели умные беседы, ожидали товарищей и просто отдыхали. Уникальной формуле общности вторит столь же уникальная клятва, в надежности которой сомневаться было не принято: «Век „Сайгона“ не видать!»

«Сайгона», благодаря которому перекресток Невского, Литейного и Владимирского проспектов в питерском фольклоре широко известен под названием «На углу всех улиц», давно уже не существует. В его помещениях располагаются современные торговые залы. Однако «Сайгон» не забыт. Его мифология время от времени пополняется новыми маленькими шедеврами. Так в последнее время появилась формула, еще более расширившая и углубившая значение «Сайгона» в глазах современных петербуржцев: «Вышли мы все из „Сайгона“».

Трудно назвать точное время возникновения озорного каламбура, приготовленного из гремучей смеси латинского с идиш, в переносном смысле выражающего этакое изощренное, демонстративное восхищение чем-либо. Скорее всего, он возник в 1920–1930-х годах в связи с неожиданно возросшим среди ленинградской интеллигенции интересом к эрмитажной диковинке — подлинной античной статуе III века до н. э. Венере Таврической. Знаменитая статуя была найдена во время археологических раскопок в Риме в 1718 году. Стараниями специального агента Петра I Юрия Кологривова и дипломата Саввы Рагузинского она была привезена в Россию. Если верить надписи на бронзовом кольце пьедестала этого мраморного шедевра, Венера была подарена Петру I папой Климентом XI, хотя на самом деле ее, благодаря длительным дипломатическим переговорам, с трудом удалось обменять на мощи святой Бригитты, находившиеся в то время на территории России.

С огромными предосторожностями, в специальном «каретном станке» статуя была доставлена в Петербург и установлена в Летнем саду «всем на обозрение и удивление». Появление Венеры в «мраморной галерее царского огорода» было воспринято далеко не однозначно. Православный люд долго не мог примириться с видом обнаженной языческой скульптуры. Венеру называли «Срамной девкой», «Блудницей вавилонской», «Белой дьяволицей», и, по свидетельству современников, многие плевались в ее сторону. У скульптуры пришлось поставить вооруженного караульного.

Дальнейшая судьба Венеры напрямую связана с драматической судьбой Летнего сада. Разрушительные наводнения 1777 и 1824 годов привели к гибели или повреждению почти всех скульптур. Их решили не восстанавливать, а те, что оставались невредимыми, из Летнего сада убрали. Так Венера попала в Таврический дворец, откуда в середине XIX века была перенесена в Эрмитаж. Тогда-то за ней и закрепилось современное название — Таврическая.

В октябре 1917 года, сразу после штурма Зимнего дворца, во избежание искушений, возле нагой языческой богини, как и в далеком начале XVIII века, был выставлен караул. На этот раз им был вооруженный до зубов балтийский матрос. Если верить фольклору, время от времени он дико озирался по сторонам и выкрикивал: «Кто руки обломал? Ноги повыдергиваю!»

В 1930-х годах ленинградцы специально ходили в Эрмитаж полюбоваться совершенством античной мраморной скульптуры. Среди интеллигенции сложился обычай незаметно прикасаться губами к белому мрамору древнеримской статуи. Это называлось «Целовать Венус в тохис». Учитывая человеческий рост, поцелуй приходился Венере чуть ниже пояса, а «тохис» на языке идиш как раз это место и означает.

Топоним «Козье болото» известен Петербургу издавна. Козьи болота, или выпасы для мелкого домашнего скота, существовали в нескольких районах города. В основном эти названия были народными, их происхождение уходило далеко в глубь веков, в допетербургскую историю. Но некоторые из них закрепились в качестве официальных городских топонимов. Например, на картах и планах Петербурга нескольких десятилетий, вплоть до 1849 года, Козьим болотом называлась территория современной площади Кулибина в старинной Коломне.

Еще одно Козье болото находилось под стенами возводимой Петропавловской крепости, посреди Троицкой площади, там, где в самом начале петербургской истории возник первый городской рынок. Он назывался Обжорным. Вскоре рынок перенесли на новое место, туда, где он благополучно существует до сих пор. Тогда же у него появилось и другое, более благозвучное название — Сытный. Но память о первоначальных торговых лавках на Троицком поле осталась. В то время рынок, кроме основных своих обязанностей — торговых, — выполнял и другие функции. Здесь объявлялись царские указы, зачитывались распоряжения градоначальников. Здесь же, на установленном посреди рынка деревянном эшафоте, производились казни. Ритуал совершался публично, на казни стекались толпы народа, тела казненных долгое время оставались выставленными на всеобщее обозрение. Дело было привычным, будничным. С другой стороны, смерть в простом народе воспринималась как сакральное таинство. А по значению это событие приравнивалось к обручению, свадьбе. В сознании обыкновенного христианина смерть и была обручением, но не земным, а небесным. Потому-то в фольклоре и ставятся в один смысловой ряд атрибуты смерти — топор и плаха с обязательными свадебными персонажами — свахой, традиционно занимающейся устройством браков, и распорядителем на свадьбе — дружкой.

Остается добавить, что и на новом месте Сытный рынок сохранил свою печальную славу. Он продолжал служить местом казней и наказаний. Последняя в России публичная казнь на эшафоте Сытного рынка была произведена только в 1764 году. 15 сентября здесь был обезглавлен подпоручик Смоленского полка Василий Яковлевич Мирович, предпринявший безумную попытку освободить из Шлиссельбургской крепости и возвести на престол опального императора Иоанна Антоновича.

Купец 1-й гильдии, потомственный почетный гражданин Петербурга, мануфактур-советник Карл Фаберже родился в Петербурге. Он был потомком семьи гугенотов, некогда вынужденной покинуть Францию, долгое время скитавшейся по Европе и осевшей в конце концов при Петре I в России. В 1872 году Фаберже возглавил ювелирную фирму, основанную на Большой Морской улице, 11, его отцом Густавом Петровичем Фаберже в 1842 году. Фирма процветала. Ее филиалы успешно работали в Москве, Одессе, Киеве и Лондоне. В 1885 году Карл Фаберже уже состоял в звании поставщика высочайшего двора и оценщика Кабинета Его Императорского Величества. В 1911 году он был назначен на должность придворного ювелира.