На языке улиц. Рассказы о петербургской фразеологии - Синдаловский Наум Александрович

Другая пророчица, как ее аттестовали русские газеты — «добрая волшебница» с берегов Сены, Анна-Виктория Совари, или госпожа Тэб, заклинала: «Бойтесь огня и воды! Грядет крупная стихийная катастрофа. Петербург постигнет участь Мессины». По словам госпожи Тэб, должно было произойти сильное вулканическое извержение и перемещение больших масс воды, поэтому «Петербургу грозит смыв грандиозной волной в Финский залив или, наоборот, в Ладожское озеро, смотря по тому, с какой стороны хлынет вода».

Обложка серии открыток, выпущенных по следам наводнения 23 сентября 1924 года

«Знающие» люди говорили, что в Петербурге есть и «точный показатель той глубины, на которую опустится столица». Это Адмиралтейская игла с ее корабликом, который наконец-то коснется балтийских волн. А пока что только сфинксы во время наводнений «оставляют свои пьедесталы и плавают по Неве, причиняя немалые беды судам».

Тема катастрофического наводнения оставалась популярной и накануне трехсотлетия Петербурга. Из богатого арсенала городского фольклора были извлечены самые невероятные предсказания о том, что «граду сему три века». По одним легендам, об этом предупреждал небезызвестный монах Авель, по другим — сам Петр I. Достаточно вспомнить зловещую легенду о том, как переносили мощи святого Александра Невского из Владимира в Петербург. Когда Петр в торжественной тишине Александро-Невского монастыря запирал раку с мощами на ключ, то услышал позади себя ровный негромкий голос: «Зачем это все? Только на триста лет». Царь резко обернулся и успел увидеть удаляющуюся фигуру в черном.

Но вернемся в наши дни. За несколько лет до юбилея города достигло своего апогея и соревнование отечественных астрологов. Один из них поспешил предсказать, что в 1989 году произойдет взрыв на Ленинградской атомной электростанции, отчего городу грозят всяческие катаклизмы. Другой, по имени Юрий Плеханов, на груди которого висел плакатик с коротким, но категоричным пророчеством: «13 апреля — наводнение!», ходил по городу и даже, если верить сообщению газеты, зашел в редакцию «Смены». Туда он принес «две странички текста, в которых, на основании Священного писания предсказывалось наводнение в Санкт-Петербурге 13 апреля». Как ни странно, прогноз Гидрометцентра на этот день был весьма схож с расчетами «христианина» Юрия Плеханова. Однако и на этот раз Бог оказался на стороне Петербурга. В понедельник 13 апреля 1992 года в Петербурге ничего не произошло. Через пять лет, в марте 1997 года, катастрофу от взрыва на неком складе отравляющих веществ обещал Петербургу небезызвестный хитроумный авторитет в области астрологии Павел Глоба.

Доживет ли Петербург до своего трехсотлетия, пытались выяснить все петербургские газеты самого различного направления. Период с 1997 по 2003 год был объявлен ими наиболее «грозным и опасным». Пророчества начали приобретать законченную окололитературную форму самого низкого пошиба. Тексты были перенасыщены избитыми клише типа «близится час пик», «наступает девятый вал», «запущен часовой механизм» и так далее.

Между тем юбилей благополучно прошел, город стоит, несмотря на все предсказания. Однако «ведуны» и «пророки» не унимаются. Уже после юбилея в интернете появился прогноз, согласно которому «Санкт-Петербургу угрожает большая катастрофа». Те, у кого «много денег и амбиций разрушат город». Оказывается, новые застройки в старом городе «создадут неправильное давление на разные слои почвы. А если эти слои придут в движение, серьезных разрушений не миновать». Ну что ж, нам при этом остается, соблюдая модную ныне политкорректность, повторить только заключительную часть широко известной пословицы: «…а караван идет дальше». Или вспомнить ставшую поговоркой фразу, авторство которой народ приписывает Петру I: «Петербургу быть, России — плыть!»

Постоянный обитатель южных тропических стран слон на Руси был животным диковинным, необычным. Достаточно сказать, что послов индийских магараджей и персидских шахов, направлявшихся в далекую Московию, сопровождали целые стада этих могучих млекопитающих, предназначенных в дар русским царям. Не обойден был таким подарком и Петр I. В Петербурге для содержания подаренных слонов выделялись немалые средства, назначались специальные служители и строились специальные помещения, или так называемые слоновые дворы. В XVIII веке один из таких дворов находился на месте, где ныне на площади Восстания стоит гостиница «Октябрьская».

В то время современный Суворовский проспект был обыкновенной загородной дорогой, ведущей к Неве. В разное время дорога называлась то Средней улицей, то Большим проспектом. Одно время по ней к Неве водили на водопой слонов. Часть улицы так и называлась — Слоновая. С 1880 года Слоновой стала называться вся улица вплоть до Смольного собора.

Не удивительно, что слон был в Петербурге предметом не только праздного любопытства, но и здоровой любознательности. Ежедневные путешествия на водопой диковинных добродушных гигантов собирали толпы народа. За слонами бежали мальчишки, из соседних дворов сбегались с отчаянным лаем окрестные собаки. Праздная столичная публика каждый раз сопровождала необыкновенный кортеж до самой Невы. Со временем в петербургской обиходной лексике появилось даже слово «Слоняться», то есть бродить без дела, шататься, таскаться. Известно, что с появлением в печати басни И. А. Крылова «Слон и Моська» отдельные цитаты из нее приобрели расширительное значение и стали идиомами. Знаменитый зачин «По улицам слона водили» — приобрел дополнительный смысл: показывать нечто непривычное, собирающее толпы зевак, а строчки: «Ай, Моська! знать, она сильна, / Что лает на Слона» — грозить исподтишка, из-за спины другого, трусливо.

Со временем мода на слонов стала проходить. То ли к ним привыкли, то ли слонов в Петербурге стало меньше. А скоро увидеть слона, да и то в виде музейного чучела, можно было только в Кунсткамере. Зверинцев в Петербурге тогда еще не было. Но интерес петербургского фольклора к тропическому гиганту вместе с исчезновением со столичных улиц самого животного, оказывается, не исчез. Об этом свидетельствует ставшее крылатым выражение «В Кунсткамере был, а слона не видал», опубликованное в качестве пословицы В. И. Далем в «Толковом словаре живого великорусского языка». Оно стало синонимом невнимательности, ненаблюдательности, когда за мелкими, незначительными деталями не видишь главного. Особенно модным это выражение стало после появления в 1814 году другой басни И А. Крылова — «Любопытный».

Надо сказать, что бытование этой питерской поговорки, кажется, породило новое, весьма любопытное явление, дошедшее до наших дней. Похоже, что именно благодаря ему внимание посетителей Кунсткамеры стало предельно обостренным. Опасаясь собственной невнимательности, они наперебой засыпают экскурсоводов вопросами, многие из которых столь невероятны, что тут же становятся достоянием городского фольклора, пополняя его сокровищницу: «А где у вас хранится член Петра I?» или «Где здесь висит люстра из костей Петра Великого?».

Известно, что на Руси — традиционно ортодоксальной, смиренной и безропотной — любые миграционные процессы результатом свободного выбора не были, чаще всего они носили принудительный, подневольный характер. Так было и в начале XVIII века. Достаточно вспомнить поименные сенатские списки, согласно которым многие московские купцы, бояре и просто ремесленный люд обязаны были переселиться на вечное житье в новую столицу.

Один из многочисленных указов Петра гласил: «Беглых солдат бить кнутом и ссылать в новостроящийся город Санкт-Петербург». Но прививка, полученная в первой четверти XVIII столетия, оказалась такой мощной и долговременной, что очень скоро Россия, как утверждает фольклор, уже смотрела «Одним глазом в Москву, другим в Питер». И чаще всего предпочтение отдавалось Петербургу, где градус кипения общественной жизни был значительно выше московского.