Искатель. 1969. Выпуск №1 - Олег Куваев

В качестве основной карты я взял себе карту, составленную более ста лет назад славным землепроходцем флота капитаном Гаврилой Андреевичем Сарычевым. Позднейшие путешественники мало что добавили к сведениям этого неутомимого труженика. Знаменитые исследователи — Федор Врангель, мичман Матюшкин и доктор Кибер, проехавшие зимним путем из Якутска на Колыму в 1823 году, — не оставили не только описания пути, но даже маршрута, коего они придерживались. До меня дошли глухие сведения, что в прошлом году на Колыму и Индигирку отправился ссыльный геолог и географ Черский. Я направил письмо в Иркутское отделение Географического общества и получил краткий ответ: «Путешественник Черский погиб».

Искать смерти, хотя бы и героической, не входило в мои расчеты, не увязывалось с общей идеей. С тем большим рвением я принялся за подготовку. Она значительно облегчалась тем, что я ехал один и имел перед собой только одну задачу: найти Rhodostethia rosea. Я не собирался изучать горные хребты, быт инородцев, геологическое строение земель, которые мне предстояло пройти.

Я был один, имел одну цель, и это давало мне силы.

Я попал в Якутск по последнему санному пути, который идет от Качуга по Лене. Деревянный город, заброшенный в дебри приполярной Азии, произвел на меня гнетущее впечатление.

Город находится в болоте времени. Несколько сот лет назад здесь остановилось время.

О жителях Якутска одним путешественником было написано: «…Жители, населяющие город, кроме чиновников присутственных мест, суть дети боярские, казаки, якуты и мещане из ссыльных, которые поправили свое поведение и сделались порядочными гражданами…»

В этом не так уж древнем городе много развалин, Развалины крепости, выстроенной казаками, остовы домов, покосившиеся колокольни. Я же надеялся, что найду здесь сильный и гордый край, сохранивший энергию и предприимчивость землепроходцев.

Это только начало.

Стоит жаркое лето. Небо темно от таежных пожарищ. До Средне-Колымска считается 2400 верст. Туда ходят только зимой. Говорят, что летом невозможно пройти через горные хребты, стоверстные топи и наледи.

Из имеющихся у меня денег около пятисот рублей я должен буду потратить на закупку провианта в Якутске. На Колыме достать его невозможно. Все потребное, за исключением рыбы и мяса, туда везут караванами лошадей из Якутска. На месте все стоит втрое дороже, если, конечно, можно купить.

Если по улицам Якутска пройдет живой мамонт — по-моему, в Европе об этом узнают лет через сто.

Не могу в точности описать дорогу из Якутска в Средне-Колымск. Мы вышли с вьючным караваном в конце сентября. Пожалуй, отчетливо я помню, только сборы и начало дороги до поселка, или, как здесь говорят, «наслега» Крест-Хальджей на реке Алдане. Караван состоял из пятидесяти низкорослых, мохнатых, раскормившихся до бочкообразной толщины лошадей. По словам якутов, только такие лошади и способны выдержать долгий путь. Из самых жирных самыми лучшими считаются самые злые. На лошадей кладутся сенные потники (бото), на потники — вьюк. По неумелости и полной непригодности к делу я стоял в стороне и смотрел на дикую картину: метались ошалевшие лошади, между ними бегали люди в драных парках из лошадиных шкур, невообразимые шум и крик, как будто древняя орда Чингисхана снималась с места.

От Якутска до Крест-Хальджея дорога шла низменной равниной, покрытой низкорослым лесом с рыжими пятнами гигантских болот и пространствами травянистых низин — аласов. Мы шли по ней восемь суток.

От Крест-Хальджея на востоке уже были видны горы. Они стояли на горизонте синей полоской, как венец на краю земной чаши, за которым начинается неизвестное. Якуты каравана смотрели на горы со страхом и опасением.

В Крест-Хальджее нас застигла пурга. Это был первый снег, и он вначале шел, как положено идти первому снегу, — крупными мокрыми хлопьями. На третий день что-то изменилось в небесных высях, похолодало, и снег пошел мелкой колючей крупой, которую тут же подхватывал и разносил ветер. Снег носился между жалких якутских урас, и ветер тенькал колоколом на ветхой бревенчатой колокольне.

Река Алдан в этот год замерзала с трудом, где-то на середине еще имелись промоины, лед у берегов был темным. Голые кусты ольховника, склоняясь от ветра, скребли по этому темному льду; и не было кругом ничего реального, кроме вот этого куста, около которого я стоял, и теньканья чугунного колокола за спиной. По временам заряды пурги скрывали все: и куст, и лед, и погребальные звуки колокола. Я вспомнил слова поэта, как нельзя больше подходившие к окрестной обстановке:

…И гонит буйный вихрь, не знающий покоя,Пыль снежную вдоль смутных берегов…

Выбравшись из дымной урасы на берег Алдана, я стоял возле какого-то куста, слушал дикий свист ветра и заунывный звон. Я думал о том, что земля, куда я попал, среди цивилизованных земель была особой, как бы иной планетой, с другими законами природы и человеческой жизни. Это была иная планета на одном из материков земли, и я понял людей, заболевших «неодолимой тягой к стуже полярных стран». Тысячелетия люди смотрели на звезды, гадая: что там? Эти дикие края — как другая звезда, но которую можно достичь и посмотреть. И чья вина, что на этой звезде нет ни хрустальных городов, ни невиданных цивилизаций?

Снег, леса, законы биологии в первичной их простоте. Что может скрываться на тысячеверстных пространствах? Исчезнувшие звери, невиданные богатства руд? Как пылинки в океане, раскиданы здесь кучки людей.

«Я должен найти чайку Росса, думать буду потом», — так решил я. Душа моя в тот момент одеревенела в упорстве.

…Это помогло мне выдержать дальнейший полуторамесячный путь. Снег прекратился — настали лютые морозы. Плохо помню дорогу после Крест-Хальджея. Мы шли какими-то горными долинами среди мертвых, заснеженных хребтов. Помню лишь удивительные ущелья с красными отвесными скалами, на которых не держался снег. Помню, как чуть не бегом проходили небольшую, десятиверстную, лощинку. Якуты объяснили мне, что в этой лощине неожиданно возникают ужасной силы ветры, которые уносят людей, лошадей — все. Быть застигнутым ветром в этом месте — смерть…

Изредка нам попадались группы якутских урас. Тогда наступало блаженство. Якутская ураса строится из вертикально врытых в землю бревен, обмазанных глиной и обложенных дерном. Огонь горит в центре, дымоходом служит труба из глиной же обмазанных жердей. Якуты малоразговорчивы и гостеприимны.

Средне-Колымск состоит из двух десятков изб и деревянных юрт с неизменной церковью и развалинами старой казачьей крепости. Живут здесь потомки тех самых казаков, что осваивали Сибирь два с половиной столетия назад. От коренных жителей — чукчей, якутов, эвенов — они усвоили одежду и образ жизни, от русского своего корня сохранили речь, предания и известные черты характера.