Статьи из журнала «Фокус» - Дмитрий Быков

Всего этого и в России хватает, да и вообще, сказать по чести, после территориальных разделений этого избежать нельзя. Поиски блестящих побед в прошлом при сомнительных перспективах в настоящем, усиленное созидание врагов, выключенность из мирового контекста — это ведь и про нас тоже. Во многих отношениях сегодняшняя Россия — провинция мирового духа, сколь бы горько это ни звучало. Но Россия слишком большая и разнообразная. Она не остров, а материк, не часть мира, а некая альтернатива ему. Просто понаблюдайте, как смотрят россияне на иностранцев, и вы поймете, что это именно представители другого мира смотрят на гуманоидных, но стопроцентно чуждых пришельцев. Марс для Земли не провинция — это другая планета.

А вот Украина заплатила за свободу всей парадигмой провинциальности: обсуждая с украинскими коллегами ваши грядущие выборы, я дивлюсь, как могут умные, глубокие люди анализировать микроскопические различия между тем или иным политиком, подсчитывать их шансы, отслеживать интриги. Понятно, что это точка зрения человека, в чьей стране никакой политики давно нет, так что он воленс-неволенс рассуждает о вечном. Но даже когда в России политика была, она всё-таки не скатывалась настолько до мышей.

Эта зацикленность на собственной политике, конечно, лучше усталого цинизма, который я тоже наблюдаю в Киеве и Харькове всё чаще. И этот цинизм, кстати, тоже очень провинциален: не получилось сразу, так и не надо ничего.

Идеальным мне представлялось бы некое общественное движение, которое попыталось бы задать новую парадигму и уничтожить надоевший тройственный расклад в украинской политике (ясно уже, что у Яценюка это не получилось — он фигура аппаратная, а не интеллектуальная); однако этим и не пахнет. И это тоже провинциальная черта — исходить из того, что есть.

Разумеется, независимость Украине необходима, полезна, приятна и т. д. Но надо лишь понимать, что плата за эту независимость тоже необходима, и чаще всего велика. Через этап провинциальности проходили многие культуры, откалывавшиеся от монолита, который им надоел или сделался тесен. Вопрос в том, как и куда из этой замкнутости выйти. А вот этого, кажется, на Украине сегодня не знает никто: штука в том, что фантомное стремление к России и русскому в здешней культуре глубже и серьёзней, чем тоска по Западу. Россия, если угодно, гораздо острее ощущала «тоску по мировой культуре», рвалась то в Азию, то в Европу; Украина же, мне кажется, не особенно Западу нужна, а главное, и он ей тоже. Ей уютно с собой, в своей замкнутости, в гоголевской мифологии, в привычной восточно-западной дуальности, в своей коррупции, тоже вполне традиционной, в политической склоке, привычной, но развлекающей. Этот-то уют и присущ провинции. Для культуры он, может, не слишком хорош, что и подтверждает украинская культурная ситуация, но для жизни приемлем и даже приятен: не зря это слово по-украински звучит — «приємно».

Так что для человека небольших амбиций Украина сегодня — почти идеальное место.

Иное дело — насколько дееспособно общество, состоящее из людей с небольшими амбициями?

№ 36(148), 4 сентября 2009 года

Осквернители. Разрыв с Украиной

2009 год запомнится мне как дата разрыва — посмотрим, окончательного ли, — с Украиной: разрыва не российского, а моего личного.

Нам не привыкать уговаривать себя, что все путем, надо только потерпеть: издержки времени, болезни роста… Так проуговаривали все девяностые, пока Россия на наших глазах заворачивала категорически не туда. Называли грабеж капитализмом, беззаконие — рынком, деградацию — преодолением перекосов, кому — благодетельным сном, энтропию — революцией… С Украиной все обстояло похоже, и когда украинские братья на русскоязычных форумах самозабвенно кичились оранжевой победой, попрекая нас традиционным московским рабством, — это тоже казалось издержкой, кризисом роста: подумаешь, устаканится. Да и потом, мы ведь действительно тово… Драки в парламенте? Беззастенчивые политические спекуляции? Полное забвение приличий? Клептократия? Перманентный митинг? Ничего, это на наших глазах дружелюбная и свободная нация проходит свои демократические университеты. Никакие вопли восточных друзей, никакие сетования литераторов из традиционно русскоязычных регионов вроде Харькова не убеждали отечественных либералов, да и так страшно было прослыть имперцем! Дружно повторяли заклинание: пусть хоть у вас получится. Ездили в Киев дышать воздухом свободы. Терпели откровенное хамство некоторых бывших коллег: ну что, молчальнички, как там ваша диктатура? Ничего другого не заслуживаете… (При этом либеральные коллеги, русскоязычные литераторы оранжевого направления, все равно предпочитают издаваться и печататься у нас, в диктатуре, и признания ищут здесь же, но разговаривают тем не менее через губу).

И вот в этом году лично мое терпение закончилось, и внутренняя связь с Украиной — дотоле казавшаяся неразрывной — истончилась почти до разрыва. Как-то хочется уже отпустить эту часть души в свободное плавание. Думаю, роковым оказался скандал вокруг Артека — лучшего места на свете, с которым связаны самые светлые, счастливые и печальные мои воспоминания. В девяностые я был в Артеке бесконечно счастлив, в нулевые наблюдал его умирание, а точней, убийство. То, что случилось в этом году, — разумею не только сексуальный скандал вокруг Дмитрия Полюховича, но и затягивание следствия, и беззастенчивые спекуляции, и явную клевету на Артек как таковой, — было самым наглядным проявлением всего худшего, что есть в сегодняшней украинской политике… а что там лучшего-то? Ток-шоу «Свобода слова»? Так ведь и это мы проходили — когда за свободу слова, выданную журналистам (и то весьма дозированно, в пределах, установленных олигархами — собственниками каналов и газет), мы готовы были прощать откровенное попрание всех прочих норм. И еще называли это демократией. Крючок этой «свободы слова» был в нас глубоко всажен, и периодически нас за него подергивали: терпите эту власть, придет другая — отберет право тявкать, закроет границы… На Украине сейчас действительно очень много свободы, чем хочешь ешь, — и как она пользуется ею, мы видим. Вероятно, советское прошлое одинаково давит на всех — вырождение, двуличие, атрофия совести начались именно тогда. Ведь Украиной рулят сегодня бывшие комсомольцы, двойная мораль у них в крови. Мне возразят, что лучше бывшие комсомольцы, чем бывшие гебешники, — но я резонно отвечу, что одно другому не мешает.

Положим, для меня, бывавшего в Артеке бессчетно раз, написавшего там почти всю прозу и дружащего почти со всеми вожатыми, очевидна бредовость всей этой легенды о тотальной местной педофилии: я знаю Геннадия Рата, знаменитого артековского доктора, 75-летнего кудесника, лечившего и меня, и моих детей. Я давно знаком с Новожиловым. В Артеке видеокамеры на каждом углу — какая педофилия, о чем вы? Если уж французский фотоальбом с невиннейшими снимками рассматривается как улика, а из гостевого общежития «Адалары», уютнейшего места на свете, сделали гнездо разврата (я в жизни не встречал людей добрей, приветливей и порядочней тамошнего персонала), — кому можно верить, кому пожаловаться на всю эту вакханалию позорного, слюнявого политического сладострастия? Я не знаю, смогу ли теперь приехать в оскверненный Артек. И что мне Крым без Артека? И что моя жизнь без Крыма? Почему-то в революциях всегда первым гибнет лучшее, а то, против чего они затевались, в неприкосновенности и целости переходит в новую формацию. Я не исключаю даже, что победитель в нынешней гонке, чего бы он сегодня ни говорил, обречен будет сблизиться с Россией чуть не до новой Рады, и вся демагогия насчет нашего москальского холопства временно отступит перед энергетическими соображениями… Сбылось, к сожалению, мое предсказание пятилетней давности: мы не лучше, не честней и не прозорливей украинцев, но наши рабы по крайней мере не называют себя самыми свободными на свете.

К сожалению, многие российские авторы — в том числе и те, которых в имперскости ну никак не заподозришь, — почти одинаково реагировали на растущую неприязнь украинских братьев ко всему русскому, оплевание общего прошлого и святую уверенность в том, что «вам хрен в дышло, а у нас вышло». Наиболее показательна в этом смысле эволюция Бродского, написавшего и публично читавшего в 1994 году «На независимость Украины». Насчет Грузии, простите за рифму, давно закончились любые иллюзии, — но с Украиной мы связаны крепче, пуповина прочней, и потому все больней стократно. Жаль только, что украинские друзья, боюсь, не расслышат этой боли, а расслышат опять сплошные имперские комплексы — и что мне им возразить, и надо ли?

Я одного не понимаю: сознают ли на самой Украине, что именно в этом году, когда украинская политика окончательно потонула в грязи, что-то кончилось бесповоротно? Или там еще действует наркоз, под которым мы пробыли чуть не до самого 1999 года?