Испанец в России. Жизнь и приключения Дионисио Гарсиа, политэмигранта поневоле. Главы из романа - Дионисио Сапико

К нашему удовольствию из скалы прямо напротив нашего дома бьет мощная струя воды. Под ней устроен каменный бассейн, откуда жители ведрами черпают воду. Оттуда же пьют животные, и никто этим не брезгует: чистейшая вода постоянно переливается через край бассейна в бетонированный желоб, откуда пьют куры и разная мелкая живность. Воды хватало на все селение и еще много оставалось: ручей змейкой спускался вниз, где впадал в другой, более мощный ручей, протекавший под селом. В мягком, немолчном шуме воды мы и просыпались, и жили, и засыпали.

Недалеко от главного источника, но повыше метров на восемь-десять, вытекает тихая струйка целебной железистой воды. К источнику ведет узкая тропинка (похоже, местами высеченная в скале). Дома у нас был особый графин с этой водой, и мать иногда давала нам ее пить. За целебной водой к нам в село из города приходили женщины в красивых платьях с разноцветными летними зонтиками и мужчины в шляпах с изящными тросточками в руках. Я смотрел на них с интересом: «Кто такие?» И начинал понимать, что где-то есть иная, неведомая и непонятная жизнь — горожане, богатые…

Около нашего дома стоял настоящий астурийский амбар, называемый оррео (с ударением в начале). Оррео является одним из предметов национального отличия и национальной гордости астурийцев, и так же, как волынка, достоин описания.

Это, можно сказать, «воздушный» амбар: он покоится на четырех или шести мощных деревянных столбах (не менее 50 см у основания) — дубовых или каштановых, самых долговечных. Столбы не круглые, а тесаные, четырехугольные, высотой примерно в два метра, и немного сужаются к верху. Сами столбы не врыты в землю, а стоят на больших плоских камнях, чтобы не гнили. На верхнем конце столбов тоже установлены плоские камни, но потоньше (сантиметров 15), однако достаточно большие: сантиметров 70–80 по каждой стороне (я прикинул сейчас по линейке). И вот на этих-то камнях и покоится нижний венец самого амбара. К верхним камням прилажены широкие доски, так что получается галерея, и можно поверху обойти амбар со всех сторон. Крыша амбара четырехскатная, крытая черепицей, и сильно выдается за столбы. На галерею и к большим дверям амбара залазят по стремянке.

Такое сооружение придумано, чтобы обезопасить продукты от сырости, грызунов и прочих вредителей, а также от грабителей: несподручно им работать на высоте и на виду. Грызуны же, если и влезут по деревянному стволу, все равно не одолеют гладкий верхний камень. Камни эти нарочно гладко шлифуют снизу, так что и гусеница не проползет. В конце лета по стенам оррео под тенью широкого козырька на ветру развешивают для просушки гирлянды лука, чеснока, кукурузы. Внутри амбара — большие деревянные ящики и полки для хранения уже отшелушенных кукурузы, фасоли, гороха, каштанов и разного зерна. Под амбаром, между столбами, ставят, чтоб уберечь от дождя, телегу, коляску, плуг, борону и прочее, а также в самые жаркие часы там лежит скотина.

Так что оррео — это замечательное сооружение, и астурийцы могут им гордиться.

Понятно, что тогда в Орильесе электричества не было. В зимние вечера, когда рано темнеет, на кухне зажигали диковинное устройство — больше я нигде его не видел, даже в кино. Как я потом узнал, это ацетиленовая горелка: металлический цилиндр (размером с пол-литровую бутылку или чуть меньше) с небольшим «носиком» вверху, откуда выходит пламя, и колесиком сбоку, для регулирования горения. Внутри — карбид кальция, который при соединении с водой выделяет ацетилен. В России такую лампу называют «карбидной». Пламя у нее холодного, голубоватого свечения, намного ярче свечного. От него и запах шел особый (сейчас я бы сказал «химический»), но слабый и вовсе не противный. Во всяком случае, мы к нему привыкли. А отводя нас спать, наверх, мама освещала путь свечой на подсвечнике: Когда я уже в России, в детдоме, вспоминал свет ацетиленовой лампы, он казался мне символом иного мира, почти «того света», откуда я пришел в этот мир электричества и многоэтажных домов.

Орильес — село, можно сказать, рабоче-крестьянское: и, хотя в нем жили в основном шахтеры, у многих был свой земельный надел, и это понятно — само село наверняка много древнее угольных шахт. У нас в огороде, например, росли кукуруза, картошка, фасоль, лук, морковь, петрушка и разные травы. Кормил селян и лес, богатый каштанами и лесным орехом. Вдоль дорог, в открытых местах росли грецкий орех и черешня, а по берегам ручьев и речек — ежевика.

Северные земли Испании, где находится Астурия, если считать по широте, расположены немного южнее Крыма, однако зимой в нашей горной местности частенько шел снег; мы радовались, прыгали, ловили снежинки ртом и пели старинную песню:

Que nieva! Que nieva!La Virgen de la cueva!Los pajarinos cantan,Las nieves se levantan!

Слова красивые, но не совсем понятные:

Снег идет! Пускай снег идет!Богородица Пещеры!Птички поют,Снега тают! (?)

И действительно: снег держался недолго.

Видимо, это какая-то смесь остатков древнего ритуального пения и христианских гимнов. Надо бы спросить у знатоков фольклора.

Хорошо помню сказочные дни сбора каштанов. Селяне собирались вместе — соседи, родственники, друзья — и отправлялись в лес. Мужчины брали с собой длинные бамбуковые палки с металлическими обручами на концах, чтобы соединять несколько палок в одну длинную жердину с тонким гибким концом — выходило нечто вроде удилища, но толще вблизи рукоятки и намного длиннее. Женщины несли мешки для каштанов и сумки со всякой снедью и питьем. В лесу начинали работать. Мужчины снизу между сучьев просовывали жерди к плодам и, держа жердь, резко встряхивали ее: гибкий конец резким секущим движением сшибал каштаны. Плоды падали на землю, а вслед за ними, кружась, опускались сорванные листья. Женщины и дети постарше наступали на колючие плоды обеими ногами (передней частью подошв) и, раздвигая ступни, раздирали круглый зеленый ежичек, вынимали запрятанные там каштаны и кидали в мешки. В лесу стоял веселый гомон: взрослые шутили и смеялись, состязаясь в остроумии; а дети, и я в их числе, то наблюдали за делами взрослых, то, визжа от восторга, бегали по лесу, затевая игры. Голоса людей, свист бамбуковых жердей и треск от их ударов гулко раздавались в лесу, как в концертном зале или в храме. Бывал и отдых, и обед с вином, и, наверно по традиции, тут же пекли на костре первые каштаны. Если положить каштаны на угли, не надрезав твердую кожицу, она лопается с резким хлопком, поднимая столб пепла. Всегда найдется баловник (даже из взрослых) и обязательно к великой радости детей бросит украдкой нечищенный каштан в костер. Ели мы, конечно, и сырые каштаны.