Испанец в России. Жизнь и приключения Дионисио Гарсиа, политэмигранта поневоле. Главы из романа - Дионисио Сапико

Дионисио Гарсиа Сапико. Испанец в России. Жизнь и приключения Дионисио Гарсиа, политэмигранта поневоле. Главы из книги

О чем может говорить порядочный человек с наибольшим удовольствием?

Ответ: о себе. Ну, так и я буду говорить о себе.

Часть первая. Почему я взялся за перо

Предварительные замечания

Наконец я сажусь писать автобиографическую повесть. Почему? По настоянию друзей. Зачем? «В назидание потомству». Когда я отказывался, мне напоминали: «Ты же сам любишь такого рода повествования, и дневники, и письма. Это многие любят. Доставь людям удовольствие, ведь жизнь у тебя получилась интересная, содержательная, колоритная». А один из друзей сразил меня таким соображением: «Представь себе, что тебе попало в руки жизнеописание твоего деда или прадеда, написанное им самим, во всех подробностях жизни в те далекие годы, с иным укладом… Каково будет твоим внукам и правнукам держать в руках книгу твоей жизни!» И я сдался. Но когда начал обдумывать, что и как писать, пожалел, что не вел дневника, хотя бы отрывочно. Многие имена, события, замечательные слова, разговоры затуманились или вовсе стерлись из памяти. В подробностях помню лишь то, что не раз повторял в рассказах. (Я по природе рассказчик; с детства и потом в детдоме, уже в России, я любил рассказывать ребятам о многом интересном или смешном, что со мной случалось.)

И все-таки можно усомниться: как я могу подробно описывать события пятидесятилетней, семидесятилетней давности?

Во-первых, есть люди с очень цепкой памятью. Л.Толстой, например, уверял, что помнит, как его пеленали (может быть, полугодовалого!) и как это неприятно. Память у меня всегда была хорошая, что помогало учиться в школе почти без труда. Кроме того, в 1970 году я увиделся в Испании с матерью и старшим братом, жил с ними целый месяц, и разговоры о прошлой нашей жизни помогли мне многое вспомнить, что-то уточнить. Так я сказал матери, что помню, как упал с балкона (деревенского, невысокого) и плакал у нее на руках. Она подтвердила: «Да… Тебе шел третий год». Что же касается детдомовских событий, то мы, детдомовцы, часто вспоминали о них в зрелые годы. Дополняли рассказы друг друга и вместе уточняли подробности. Это случается и теперь (правда, все реже), когда встречаемся в московском Испанском центре. Конечно, что-то я домысливаю сейчас «согласно логике вещей» и на основе жизненного опыта.

Глава первая

Моя астрология. — Моя малая родина. — Мои родители. — Как образуются испанские фамилии. — Об отце. — Как устроена волынка. — Деревенский праздник. — Снова, об отце. — Школа и учительница. — Нечто важное о себе. — Еще об отце. — Игра на дудке. — Ловля рыбы руками. — Обед у нас дома. — Сбор орехов. — Как смастерить свистульку. — Воскресный день с отцом. — Его отношение к детям. — Игра a la rebatina. — Отец плачет. — Имена моих братьев и сестер.

Родился я 19 ноября 1928 года и, выходит, я Скорпион по западному гороскопу и Дракон по восточному. Угораздило. Я имею в виду жутковатые названия. Однако, оказывается, Скорпион и Дракон (как знаки) — вполне симпатичные существа. Многие астрологические характеристики похожи на правду и очень для меня лестны, однако местами чрезмерны: не такой уж я замечательный, как там сказано. Мы-то себя знаем лучше, чем астрологи.

Как бы то ни было, удивительное дело эти гороскопы. Я отношусь к ним с подозрением: как это — расположение планет в звездном небе при моем рождении определяет мой характер и судьбу хотя бы в общих чертах? Совершенно непонятно. А полностью презирать эти «науки» — невозможно: слишком многое удивляет точностью попадания. Кроме того, этой вере (относительной, конечно) помогает и то, что, исходя из моего общего мировоззрения, окружающая нас ТАЙНА — величественна и умонепостигаема, а мы во многом просто слепые котята или, как я люблю выражаться, высокоразвитые тараканы.

Место моего рождения Серрапио (с ударением на «а»), провинция Астурия, на северо-западе Испании. Эта провинция самая маленькая по площади, но очень значительная, если судить по ее роли в испанской истории. Об этом я еще скажу. Как родился, в тот же день и окрестили. Так принято в сельской местности, видимо, для простоты. Родное Серрапио я совершенно не помню, поскольку еще в раннем моем младенчестве семья переселилась в деревню Орильес, повыше is горы, 2,5 км по извилистой дороге от Серрапио. Орильес, место моего детства, я хорошо помню и опишу во всех подробностях.

Кто мои родители? Мать, Анхелес Сапико Фернандес, — из семьи обедневших землевладельцев; отец, Эрминио Гарсиа-и-Гарсиа, — потомственный шахтер. Надо бы объяснить, как получается повторяющаяся фамилия. Дело в том, что в Испании новорожденного записывают так: имя, данное по выбору; первая фамилия — по первой фамилии отца; вторая фамилия — по первой фамилии матери. Если у обоих родителей одинаковые первые фамилии, например, оба Мартинес, то их дитя будет называться Альфредо Мартинес-и-Мартинес. Союз «и» добавляют, чтобы никто не подумал, что фамилию повторили ошибочно. Впрочем, я заметил, что в обыденной жизни этого правила редко придерживаются. Возможно, ему следуют при составлении особо важных нотариальных документов о собственности, наследстве и прочем. При желании или при особой нужде (например, когда хочется показать свою родословную) можно «пристегивать» и дальше фамилии дедов и прадедов, так что я могу называться Дионисио Гарсиа Сапико Гарсиа Фернандес Фаэс Гутьеррес… («Эк его!» — скажет русский человек.)

Эрминио и Анхелес родили пятерых детей: трех мальчиков подряд — Вириато, Марселино и Дионисио (это я), а затем двух девочек — Леонису и Марию.

Отец значил для меня много больше, чем мать, поэтому скажу сначала о нем.

Он был маленького роста, но крепкого телосложения (наверное, как все шахтеры, иначе не потянуть). Носил небольшие усы. Когда я, побывав на родине, спросил у матери какого он роста (отца уже не было в живых), она примерилась ко мне взглядом и сказала: «Как ты» (т. е. 161 см). Отец мой был один из тех «людей из народа», которые, вследствие своего характера и определенных способностей, становятся естественным центром группы рабочих или селян. Работал он на угольной шахте забойщиком. Любил читать, играл на дудке (иначе — блок-флейте) и на волынке — по виду это более сложный инструмент, но, по существу, по пальцовке, такой же простой. Волынка достойна описания.

Представьте себе кожаный мешок размером с маленькую подушечку для сидения. В мешок вставлено несколько трубок. В верхнюю вдувают воздух; другая трубка с пищиком для извлечения звука и отверстиями для игры (как у обыкновенной свирели) торчит вниз, несколько сбоку; третья трубка большая, тоже с пищиком, но без других отверстий и, значит, издает всегда один и тот же звук.