Звезда Любви - Юлия Леонова

Девушка была вне себя от злости, а потому, не обращая внимания на хорошие манеры, сразу же после прогулки направилась в кабинет Сергея вслед за братом.

— Сергей Львович! — окликнула она его, когда Серж уже закрывал за собой дверь. — У меня есть к Вам разговор, который не терпит отлагательства.

Кошелев, тяжело вздохнув, пропустил сестру в кабинет.

— Я догадываюсь, Жюли, о чем Вы хотите со мной поговорить, но уверяю, что Вы напрасно потеряете время.

— Почему, Серж? Почему ты даже не спросил меня? — слезы навернулись ей на глаза.

— Считаешь, что барон для такой, как ты, не подходящая партия? — вполголоса спросил он.

— Я его ненавижу! — процедила Юля свозь стиснутые зубы.

— Я уже дал согласие на ваш брак, так что едва ли мне это интересно. Могу лишь посоветовать тебе побыстрее переменить свое отношение к будущему супругу.

— Да я скорее наложу на себя руки, чем соглашусь!

Кошелев отошел к окну и отвернулся от сестры. Теперь Жюли была видна только его напряженная спина.

— Не стоит так драматизировать, Жюли, — заговорил он наконец. — Все эти годы мы выдавали тебя за члена нашей семьи, но слишком многие видели и помнят, как все было на самом деле. У барона есть титул и состояние, поэтому общество отнесется к нему благосклонно. Просто подумай и ответь себе честно: есть ли в нашем уезде еще кто-то, кто согласится на брак с тобой, зная о твоем происхождении?

Слова эти били наотмашь, как пощечины. Вспыхнув, Юля резко развернулась и выскочила из комнаты, громко хлопнув дверью.

Сбежав из кабинета, Жюли тихо прошмыгнула в свою спальню, решив сказаться больной и не выходить из комнаты до вечера. Повернув ключ в дверях, она подошла к постели и, засунув руку под перину, извлекла потрепанный томик "Евгения Онегина". Открыв книгу, она в который раз прочла строки, написанные рукой Шеховского. Тяжелый вздох вырвался из груди. Все поля на этой странице были исписаны ее рукой всего тремя словами: "Шеховской Павел Николаевич".

— Клянусь, мы увидимся! — прошептала она, и слеза расплылась по бумаге, сорвавшись с длинных пушистых ресниц.

— Юлия Львовна, Вы здесь? — услышала она возмущенный голос жены брата. — Откройте сию минуту, или я прикажу высадить дверь! — не на шутку завелась Докки.

Спрятав на место книгу, Жюли торопливо вытерла глаза тыльной стороной ладони.

— Оставьте меня, Докки! Что Вам еще надобно?

— Немедленно откройте! Вы ставите брата в невозможное положение, а он ведь печется только о Вашем благополучии. Все уже решено, и Ваше глупое упрямство только показывает, какая Вы на самом деле неблагодарная девчонка, — продолжала возмущаться сноха.

— Я только… переоденусь, — сдалась Юля. — Скажите, чтобы Пелагея ко мне пришла.

— У Вас четверть часа, — недовольно бросила Докки, отходя от дверей ее покоев, — и поторопитесь, Вы же знаете, что у нас гость к обеду.

Подойдя к двери, Юля повернула в замке ключ, впуская в комнату Пелагею.

— Приготовь мне платье розовое, — едва не плача, прошептала она.

— Ох, касатка ты моя! — всплеснула руками Пелагея. — Да не убивайся ты так! Господин барон-то, может, и староват для тебя малость будет, но ведь и лицом не дурен, и при деньгах больших. Уж лучше бы тебе по-хорошему согласится-то, потому что Сергей Львович от слова-то своего не отступится.

Юля молчала, не в силах спорить с кем бы то ни было. Для брата баронский титул стал достаточным основанием, чтобы с радостью принять предложение соседа от ее имени. Присев перед зеркалом, она уставилась на свое отражение.

— Ты вон как похорошела, глаз не отвесть, то-то же барон тебя и заприметил, — продолжила Пелагея, раскладывая на кровати нарядное шелковое платье.

— Пелагея, сделай милость, помолчи! — вырвалось у Юленьки.

Убегу, ей-Богу убегу! — мрачно глядя на свое отражение, решила она.

— Скажи-ка, а я и в правду хорошо пою? — вдруг спросила она свою старую няньку.

— Да я лучше-то и не слыхала, хотя девок голосистых у нас полно, — не задумываясь, ответила Пелагея, помогая хозяйке переодеваться. — Голос у тебя чистый да звонкий, что колокольчик.

Оглядев себя в зеркало, Юленька, тяжело вздохнув, вышла из комнаты.

Все семейство перед обедом собралось в диванной. Потупив глаза, как и положено благовоспитанной барышне, Юля села на софу подле Полин, подальше от своего жениха.

— Жюли, — шепнула ей на ухо Полин, когда Серж заговорил о чем-то с Четихиным, — не стоит так огорчаться. Я постараюсь уговорить Сержа отложить венчание до Красной горки на будущий год. Может, он даже согласится, чтобы ты поехала с нами в Петербург в этом сезоне. Даст Бог, все образуется! Но согласись, барон не так уж плох.

— А ты сама пошла бы за него? — тихо спросила Юля.

— Только вместо эшафота! — не раздумывая ни минуты, честно призналась Полин.

— Серж никогда не согласится взять меня в Петербург, — вздохнула Юленька. — Куда проще выдать меня за Четихина, чем тратиться на новый гардероб.

Юля украдкой бросила взгляд на Четихина, вольготно расположившегося в кресле. Если уж быть совсем честной, то, пожалуй, барон не так уж стар. Разве сорок семь лет — это старость? — уговаривала она себя. Но когда она попыталась представить себя перед алтарем подле него, то едва не застонала в голос: ей-то всего семнадцать! Словно в тумане, она услышала, что Александр Алексеевич обращается к ней с вопросом:

— Юлия Львовна, мне Сергей Львович говорил, что Вы неплохо поете. Не согласитесь ли что-нибудь исполнить?

— Боюсь, я сегодня не в голосе, Александр Алексеевич, — попыталась отказаться Юля, но, перехватив тяжелый взгляд брата, послушно поднялась с софы и подошла к роялю. Господи, ну как можно петь, если в горло саднит от непролитых слез, а ком в груди мешает дышать, не то что петь?!

— Не судите строго, — едва заметно улыбнулась она Четихину, — Вы мне не подыграете?

— С удовольствием!

Четихин вскочил с кресла и, устроившись за роялем, обратился к ней:

— Что будете петь?

— "Я помню чудное мгновение", — ответила Юля.

Барон, что-то пробубнил себе под нос, пытаясь вспомнить мелодию, но потом решительно кивнул и взял первый аккорд. Играл он отвратительно, то и дело ошибаясь и сбиваясь с ритма. Допев второй куплет, Юля во время проигрыша пару раз тихонько кашлянула, прикрыв рот ладошкой, и Четихин, тотчас оставив в покое инструмент, бросился к столу, на котором стоял графин с вином. Налив в бокал вина, он протянул его ей.

— Весьма недурно, сударыня, — авторитетно заметил он. — Голос у Вас прекрасный; хотя до оперной дивы Вам, конечно, далеко, но для домашнего музицирования — весьма недурно.