Как меня опять надули - Эльфарран

– Эльфийка в двух лигах отсюда, её видели на краю леса.

Вся темная масса вздрогнула, с шумом расправила крылья и рванула прочь.

– Странно, зачем назгулам эльфийка, – между делом приговаривала ундина, собирая разбросанные по поляне вещи.

– Ну вот, мантию порвали, – огорченно вертя в руках две половинки плаща, в другой стороне расстраивался гоблин.

– Придется отменить постановку о наихрабрейшим рыцаре и прекрасной принцессе. Кто теперь будет дракона изображать? – И он выразительно глянул на меня. – Она, между прочим, погибла из-за тебя, понимаешь намек? Понимаешь!?!

Пришлось вечером заменить погибшую обезьяну.

– Никто не видел моих жонглерских колец? – Меж тем беспокоился бакен.

Забегая вперед, скажу, что мы их все-таки нашли, в десяти лигах от стоянки, живописно развешанными по елкам. Но тогда мы недосчитались многого, похоже, кое-что расстроенные неудачей назгулы прихватили на сувениры. Остаток дороги проделали пешком – телеги восстановлению уже не подлежали. Нагрузив на спины свой реквизит, великие актеры лесными тропами топали в сторону захудалого пограничного городишки Аталесса, который и был целью их затянувшихся гастролей. Едва видимый из-за узлов с костюмами, а сверху нагруженный еще и деревянными мечами, гоблин на ходу учил роль, его возгласы: "О прекрасная принцесса!" – нервировали меня, я постоянно оглядывалась на них и порывалась ответить.

 Но на дворе стояла весна, и крестьянам было не до утех. Напрасно расчесывая длинные пряди голубых волос, зазывно пела ундина, пела о любви и нежности, а они все внимание отдавали овсу и репе. Магия искусства, увы, не действовала. Мы голодали вторую неделю.

Пришлось взять у местного богача подряд на посадку свеклы.

Еще до рассвета нам привезли несколько корзин, заполненных немного подвядшей рассадой, тем самым определив норму. Молчаливые работники сгрузили ношу у входа в сарай, где мы имели честь ночевать, на прошлогоднем сене. Растолкав ундину, я указала ей на поле.

– Солнце не ждет, идем пока нет жары.

Она зевнула и повернулась на другой бок.

Странно, но здесь, похоже, все презирали утро – на еще холодноватой и мокрой от росы рыхлой земле не было ни одного следа. Похоже, я оказалась в поле первой. Но оглянувшись, я поняла, что ошиблась. Неподалеку, сгибаясь почти пополам и упираясь когтистыми лапами в землю, огромный горный тролль тянул тяжелый плуг. Пыхтя и отдуваясь, он налегал широкой грудью на жесткие ременные гужи, упорно стремясь не отклонится и ровно провести пахотный ряд. Крупные капли пота, выступавшие на лбу, поминутно стекали струйками вниз, делая его и без того измученную морду еще более отвратительной.

– Прекрасное утро, – проходя мимо, пропела я, – вы тоже на подработке?

Он, не прерывая движения, поднял с ближайшей межи огромный валун и метнул мне вслед. Не попал – потому что, отбросив неудобную корзину, я рыбкой сиганула в ближайший овраг, пребольно шлепнувшись на живот и притворилась мертвой. Не оглядываясь, тролль продолжил пахоту.

Мне стало обидно, особенно потому, что я испачкала свое единственное платье, и, надув губы, я склонилась над своей грядкой, пихнув первый саженец в рыхлую землю. А остановилась только на конце поля, когда изумрудная зелень высаженных стебельков заполонила все пространство.

– Телле-кошмарик, – представился тролль, разглядывая меня стоящую на коленях у пыльной межи. Он протянул руку, помогая подняться, и увел в свой шалаш на краю поля, где честно поделился прокисшим молоком из огромного глиняного кувшина. Рабский браслет, висевший на его руке, глухо ударился о кувшин.

– Да, а все цыплята, – вздохнув, ответил он на мой немой вопрос.

– Воровал?

В этой местности воров кур, продавали в рабство хозяину обчищенного птичника, определяя по году за каждую птицу. Некоторые беззастенчиво пользовались этим законом, завышая число похищенных птиц до немыслимых размеров и загоняя несчастных воришек в пожизненную неволю.

Тролль серьезно посмотрел на меня:

– Не, высиживал.

Ближе к осени, когда тролли впадали в долгую спячку, местные жители подкладывая им под бока яйца, получалась двойная польза: и цыплята выведутся и тролль ничего не узнает.

А он меж тем продолжал:

– И только я развел целое стадо желтых пухленьких комочков, как явился хозяин яиц, и двух не досчитался. Меня, значит, плетью высекли, ноздри подпалили, на дыбе потянули, да только результат тот же – двух курочек нет. Тухлые яйца оказались. Двадцать лет отрабатывать заставили, по году за яйцо.

Вот чувствую, надули тролля, но в чем?

И только догадка замаячила где-то вдалеке, как резкий окрик хозяина заставил нас встрепенуться. Солнце уже вовсю жарило его лысую макушку, и, закрыв глаза от яркого света, толстый крестьянин указал моему другу на дальний холм. Тот, послушно согнувшись, вышел вон.

Я сняла с рук узкие витые браслеты – подарок короля, вынула из ушей длинные изумрудные подвески…

– И кольцо, – толстяк взвесил в руке искрящиеся богатство.

Я посмотрела на мощную спину тролля и, вздохнув, сняла обручальное кольцо.

В компанию мы явились уже вдвоем, и не напрасно.

Теперь, когда у нас не было лошадей (они в ужасе разбежались по лесу еще во время визита назгулов), выкупленный тролль тянул на своих широкий плечах, наш ветхий, кое-как отремонтированный, трехколесный экипаж. Добровольно впрягшись в повозку, он сурово хрипел на подъемах и подвизгивал на спусках, когда фургон бил его пониже спины.

 – А здесь совсем неплохо, – это первое, что я услышала, в сотый раз выпутавшись из пыльных складок тяжелого бархатного кокона, куда меня каждый раз закатывали от посторонних взоров. Запорошенными пылью глазами, я разглядела просторный сарай. Очевидно, зимой здесь хранили зерно, потому что сытный запах, пропитавший все стены, приятно взволновал ноздри. Затянув рваным платком самый дальний угол, ундина твердо пресекла робкие попытки гоблина первым занять лучшее место.

– Это женская половина, – она решительно бросила на пол старенькое одеяло и, растянувшись на нем, наконец поинтересовалась у меня.

– Ты откуда?

– Из Валинора.

На этом вопросы закончились.

– Сегодня зови меня Динкой, а завтра я придумаю себе новое прозвище, я ведь очень непостоянна, как вода, текущая в моих жилах.

Она вытянула из своего узла несколько мятых платьев, расставила на полу пару треснутых стаканов, и в довершение всего, в качестве украшения развесила на стене почти целую наволочку. И от всего этого на меня вдруг повеяло таким домашним уютом, что отбросив все обиды и переживания, я почувствовала себя совсем неплохо. И сразу предложила:

– Идем солому воровать!

Это предложение её ничуть не обескуражило,

– Идем, только ближе к ночи, а то премьеру зарубят. Люди ничего не смыслят в высоком искусстве: в предыдущем городишке мы десять раз выходили на бис, и что? Хозяин, все равно, высчитал с нас стоимость пропавших огурцов. Не доросло еще человечество до понимания высоких истин. Что им чистое искусство, им подавай грубые развлечения. Мы им благородные чувства, переживания, извечный конфликт добра и зла? А они нам черствые лепешки и ночлег с камином без дров. Не ценят в этом захолустье великих актеров, судя по сборам, точно не ценят. Давай и постельное белье своруем, я приметила – во дворе соседского дома сушится пара изумительных простыней.

Прошу прошения перед своим благороднейшим супругом, но той ночью мы поживились не только простынями: был еще и блестящий керогаз, сковородка с длинной ручкой, жестяная крынка, полная огневина, и даже соль, удивительным образом перекочевала на дно Динкиного кармана из хозяйской кладовой. Жизнь начинала нравиться мне все больше и больше. И сидя на коленях на полу сарая (стульев местный сервис не предусматривал) мы одной ложкой по очереди хлебали полужидкий белок недожаренных яиц и дискутировали о великом искусстве.

– А вот еще история. Собрались как-то гном, эльф и человек в поход, а тут хоббиты подкатывают. Дескать, возьмите дяденьки, у нас в Мордоре бабушка, пирожки ей несем в корзиночке, а у самих щечки так и горят, красненькие. А тут ещё и волшебник влез, да что нам жалко что ли, давайте возьмем пострелят, они ж со своими припасами…

– Это что – перебила я, – все знают, чем там дело кончилось, а вот я однажды была темным властелином…