Тайна музейного экспоната - Алексей Биргер

— Послушайте! — из соседнего — третьего — купе высунулась всклокоченная голова. То есть всклокоченная там, где на ней сохранялась растительность, потому что обладатель головы был лысоват. — Что за галдеж? Мы две ночи не спали, а сейчас, только уснули, как…

— Кто там вякает? — вопросил Сашок, не поворачивая головы. — Спать ему, видишь, не дают. Закрой дверь и спи, кто тебе мешает?

— Да как вы смеете?… — Лысоватый мужик задохнулся от гнева. Своего оскорбителя он не видел, но слышал все очень отчетливо, потому что после его жалоб на несколько секунд воцарилась тишина.

— Охолонь, папаша! — сказал Сашок, выбираясь в коридор. — Я, может, тоже спать хочу, а ты так храпишь за стенкой, что хоть кляп тебе вставляй. А?

На шум уже спешил проводник, а из первого купе выглянули два здоровых молодых мужика, похожих друг на друга почти как две капли воды. Однако у одного из них на лице уже прорезались морщины, а у второго оно было гладким, простодушно-розовым.

— Чего не поделили, ребята? — спросил один из них.

— Порядок, никакого базара, — небрежно махнул им рукой Сашок. — Чего трясешься? — обратился он к лысоватому мужику, которого и впрямь трясло от возмущения, при этом лысоватый мужик издавал лишь какие-то нечленораздельные звуки, потому что от полноты эмоций он потерял дар речи. — Закрывай дверь и спи. Велика надобность — тебя тревожить.

— Пожалуйста, разойдитесь и успокойтесь, — обратился к собравшимся проводник. — Очень вас прошу.

Здоровые мужики, поняв, что их вмешательство не требуется и приведет только к еще большему бардаку, хмыкнули и опять исчезли в своем купе.

А из третьего купе донесся второй голос, Похожий на глухой медвежий рык. Что он бурчал, было не очень понятно, но лысоватый мужичонка, побледнев, вышел в коридор, плотно прикрыл за собой дверь и обратился к собравшимся:

— Я вас очень прошу!.. Видите ли, я сопровождаю очень важного человека, и, если ему что-то будет мешать или раздражать, то в первую очередь я по шапке получу! Лично я не против, и время сейчас детское, но он требует прекратить шум, и я…

— Секретарь, типа, да? — с прорезавшимся сочувствием спросил Сашок.

— Ну да, пресс-секретарь, и вообще… — лысоватый беспомощно развел руками. — Вы поймите, я человек мирный, но с меня требуют…

— Заметано, братан! — Сашок хлопнул его по плечу. — Иди отдыхай.

Лысоватый с облегчением перевел дух и исчез в купе, плотно прикрыв за собой дверь. Проводник, вздохнув с не меньшим облегчением, вернулся к титану и продолжил готовить вечерний чай. Сашок повернулся к окружающим:

— Это, типа того, урывать надо таких козлов, как ентот начальник ентого секретаря. Погнал мужика в разборку, а сам храпит. А куда ему в разборки ходить, когда он только дребезжит и его двумя пальцами переломишь? Но таким начальничкам надо всем показать, какие они крутые, иначе не успокоятся. Отдыхайте, братва. Если что, меня зовите.

Он уже взялся за ручку двери своего купе, когда услышал, как Витька спросил у Игоря:

— Да, а как же теперь с концертом быть? Ведь слышно будет!

— С каким концертом? — заинтригованный Сашок вернулся на шаг назад.

— С замечательным! — выступил вперед Мишка. Ему ужасно хотелось подыграть Сашку. — Русского цыганского романса.

— Это кто ж петь будет? — с подозрением спросил Сашок.

— Позвольте представить вам, — торжественно вмешался Игорь. — Ольга Анджелова!

— Чего-чего? — Сашок протер глаза и для устойчивости растопырил ноги. — Брось заливать! Быть такого не может!

— Почему же не может? — спросила Груня, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться. Вид у Сашка был обалделый донельзя — то, что надо!

— Да… Это… — Сашок уцепился за поручень у окна. — Тут и Самсонов, тут и Анджелова… Я ж мальцом, помню, от ее романсов тащился, у предков пластинка была. С тех пор для меня лучше этого, как его… ну, «Ехали на тройке с бубенцами» и всякого такого… ничего нет! Это ж… это ж со слезой все, не то что нынешнее! Так это вы? — Он глядел на Анджелову, разинув рот, и все его лицо выражало такой восторг, что певица оттаяла и простила ему бесцеремонное вторжение в купе. — И вы будете петь?

— Право, не знаю, — ответила Ольга Анджелова. — Вообще, в вагонах требуют полной тишины с одиннадцати вечера, а до этого петь можешь, если не особенно мешаешь соседям. Ведь до одиннадцати и радио в купе играет… Но, вы ведь понимаете, хоть до одиннадцати времени еще очень много, однако этот большой начальник может и сейчас поднять шум…

— Да начхать на него! — возмутился Сашок. — Вы пойте, а если он только пикнет… — и он двумя пальцами изобразил «козу».

— Нет-нет, такого не надо, — быстро сказала Анджелова. — Ведь если выйдет скандал, концерт все равно будет испорчен. Настроение пропадет, понимаете, а без настроения не споешь.

— И вообще, не стоит наживать лишние неприятности, если можно их избежать, — сказал Игорь.

— Угу… — Сашок задумался и почесал в затылке. — Ну, не хотите, так не силком вас тащить… Хотя… — он просиял. — Сейчас все решим! Еще тот концерт будет! Ждите меня!

Он похлопал себя по пузу, что-то проверяя.

— Лопатник на месте, — сказал он. — Сейчас сделаем. Чтобы я, да не услышал живую Анджелову… — и, захлопнув дверь своего купе, он устремился по коридору и через две секунды исчез в следующем вагоне.

— Интересно, куда это он? — растерянно спросила Анджелова.

— Кажется, я догадываюсь, — сказал Самсонов. — Но не буду опережать события.

— Что ж, подождем, — сказал Алексей. — А пока, братцы-кролики, кого мне там вести на кормежку? Агриппина, Михаил, за мной, шагом марш!

— Сейчас, — сказала Груня. — Только соберу здесь все и рисунок аккуратно уложу в альбом, чтоб не помялся…

— Уложишь? — Самсонов удивился и, кажется, немного расстроился. — То есть унесешь?

— Ну да, — сказала Груня. — Ведь я…

— Да, конечно, — кивнул Самсонов. — Мы договаривались, что я тебе надпишу рисунок и он останется у тебя, с моим автографом. Но он мне так нравится, что…

— Хорошо, пусть он остается у вас, — согласилась Груня. — Но тогда утром мы сделаем еще один, ладно?

Витька, воспользовавшись суматохой, быстро подтолкнул Полину, чтобы она двигалась в купе. До этого Полина была настолько прикрыта спинами Алексея и самого Витьки, что ни Самсонов, ни Анджелова, ни ее муж не обращали на нее особого внимания и не замечали, что девочки похожи как две капли воды. Но сейчас это могли заметить в любой момент — достаточно было мимолетного взгляда, — а Витьке хотелось пока держать это в тайне.

Поля поняла его и быстро ретировалась в «девчоночье» купе. Витька заглянул к ней минут через пять, когда Алексей увел Мишку и Груню в вагон-ресторан, Игорь остался беседовать с Самсоновым, а Ольга Анджелова с мужем удалились к себе, внутренне настраиваться на концерт, если он все-таки состоится, как объяснила певица. Кажется, она безоговорочно поверила в возможности Сашка все организовать и уладить все проблемы.

— Почему ты не хочешь, чтобы знали, что мы с Груней двойняшки? — спросила Поля.

Витька закрыл за собой дверь и заговорил, понизив голос:

— Так, на всякий случай. Из чистой предосторожности, понимаешь? Вдруг это нам еще пригодится, чтобы разыграть какой-нибудь хитрый трюк? Ты ведь посмотри, что получается. Раз Сашок начал свой маскарад еще в поезде, а не по прибытии на место, значит, уже здесь ему нельзя быть самим собой. Так?

— Хочешь сказать, где-то рядом с нами едет преступник, за которым Сашок следит? — у Поли от волнения перехватило дыхание.

— Вот именно. И не «где-то рядом», а в нашем вагоне. Иначе бы Сашок сел в другой вагон. Ему ж надо неотлучно держать преступника под присмотром. Так?

— Так, — согласилась девочка.

— И еще одно. Сашок замаскировался не кем-нибудь, а «новым русским». Выходит, именно «новому русскому» легче всего войти в доверие к преступнику… Или, во всяком случае, следить за ним, не возбуждая никаких подозрений. Потому что для преступника такой оболваненный «браток» — это что-то свое, привычное… Так?

— В общем так, — опять согласилась Поля. — Но ведь может быть, что Сашок играет уже сейчас не потому, что преступник в поезде, а чтобы получше войти в роль к моменту прибытия на место.

— Сомневаюсь, — ответил Витька. — Если бы это было так, Сашок не отрывался бы на всю катушку! Не играл бы так колоритно, привлекая к себе всеобщее внимание. И потом, Крокодил Гена не сделал бы нам такой строгий знак ни за что не узнавать Сашка. Если бы совсем рядом не было преступника, то уж с нами Сашок мог бы ненадолго становиться самим собой. Но он ни на секунду не выходит из роли! Теперь — два других вопроса. Первый — что здесь делает этот преступник, какие преступления он совершил и почему его нельзя было арестовать сразу. И второй вопрос — кто этот преступник? На первый вопрос ответ, по-моему, ясен.