Тайна музейного экспоната - Алексей Биргер

— Нет, я не о том! — прервал его Алексей. — Да хоть живите в вашем ресторане, хоть закопайтесь и сгиньте в нем, если вам так нравится! Я о том, что должен расхлебывать кашу, которую ты заварил, — и влипнуть я мог так, что хуже некуда!

— Что за каша? — Игорь встревожился.

— Еще спрашиваешь, — проворчал Алексей. — Лежу я, понимаешь, никого не трогаю — сплю, можно сказать, — как вдруг в купе вторгается бешеная тетка, которая знает меня по имени, и говорит, что согласна выступить перед нашим камином! Я хлопаю на нее глазами и ищу спросонья, где у нас в купе спрятался камин. А она тут же предлагает, пока мы от камина далеко, устроить показательный вечер цыганского романса у нас или у них в купе. Тут до меня начинает доходить, что к чему, и я рассыпаюсь перед ней в бессвязных благодарностях, а сам думаю только о том, как избежать этой пытки, поскольку, замечаю я, за мощной спиной тетки маячит лысоватый мужичок с гитарой, и гриф этой гитары выставляет в коридоре так, что ни пройти, ни проехать, ни сбежать. Единственно, что я мог пробормотать, — это что нужно тебя дождаться. Лысоватый мужичок сверкает на меня таким же сумасшедшим глазом, как и тетка, и, вообще, поворачивает гитару наперевес, грифом на меня, причем с обратной стороны, как будто это не гитара, а скорострельный пулемет. Или, думаю, он хочет выпад сделать, чтобы под дых засадить или глаз вышибить? Так сказать, «погасить» меня, чтоб я немедленно слушал их пение и не рыпался. Единственно, что меня успокаивает — что я стою дешевле этой гитары, поэтому их ущерб в любом случае будет позначительней, чем мой. Классная гитара, доложу я вам, из тех, что тянут на многие тысячи долларов — я-то в гитарах чуть-чуть разбираюсь. И тут я замечаю… — Алексей осекся, как будто чуть не сказанул лишнего. — Ну, то, что я заметил, — это нас никак не касается, это забота психованного мужичка… в общем, то ли им гитару стало жалко, то ли бог меня миловал, смягчив их неистовство, но они удалились достаточно мирно, заручившись моим обещанием, что весь наш вечер принадлежит им. Точнее, твой вечер, — мстительно добавил Алексей. — Я-то заранее их предупредил, что у меня болит зуб, голова и печень и что вообще меня, наверно, снимут с поезда на ближайшей станции с острым приступом аппендицита, если только подвернувшийся в поезде хирург не решится резать меня прямо в купе. И что я приглашаю их на операцию с таким же удовольствием, с каким они приглашают меня на вечер песни.

— Ты так и сказал? — ошарашенно спросил Игорь.

Ребята катались со смеху.

— Ну, может, и не совсем так, — сказал Алексей. — Я передаю тебе не букву, а дух разговора. Знаешь, что это означает? Или ты своими утомленными мозгами не способен разбираться в иносказаниях? Да, надо было крепко утомить мозги, чтобы превратить один из немногих вечеров, которые мы могли провести тихо и себе на радость в, — тут Алексей фыркнул, — вечер песни! Учти, я имею полное право удалиться в вагон-ресторан. И я удалюсь туда и, если надо, проторчу там хоть всю ночь. Чтобы не раздражать официантов, я не буду по-шараповски брать «чашечку кофе» на два часа сидения — я буду пить коньяк! И выпью две бутылки!

— Но ты сам был против того, чтобы брать коньяк в вагоне-ресторане… — заикнулся Игорь.

— Спасение собственной жизни дороже! — резко ответил Алексей. — Когда у человека вянут уши…

— Погоди, да ты ведь не знаешь, кто это! Это Анджелова!

— Анджелова? Гм… — Алексей задумался. — Вообще-то гитара у ее аккомпаниатора обалденная. Я бы и сам опробовал, только обычно посторонним до такой гитары и дотронуться не разрешают — и правильно делают. Видно, поэтому… Хотя я за это «поэтому» расстрелял бы… Ладно, Игорек, куда бы ты ни пошел, я с тобой — хоть на дорожный концерт, хоть в печь огненную!

— Вот и отлично! — рассмеялся Игорь. — Ребята еще не освободились?

— Нет, — ответил Алексей, — Груня рисует, а Мишка заговаривает зубы Самсонову, сыпля байками из шоферской жизни, чтобы Самсонов сидел спокойно и не вертелся. Я, во всяком случае, так это понимаю.

— Ну, ладно, — Игорь с облегчением рассмеялся. — В любом случае, они скоро освободятся. Тогда покормим наших работяг и предадимся цыганской грусти.

— Предавайтесь, предавайтесь, — проворчал Алексей. — Что до меня, то я с большим удовольствием предался бы цыганскому храпу. Я имею в виду, как это, — «Все цыгане спят непробудным сном». Дальше, кажется, про то, что «лишь один не спит…» — но это ко мне не относилось бы!

Тут в коридоре послышались легкие шлепки — кто-то бежал, — и в купе заглянул Мишка, растрепанный, как всегда.

— Порядок! — сообщил он. — Закончили! Валите смотреть портрет!

И все «повалили» смотреть портрет.

Глава IV

ПАССАЖИРЫ ПЕРВОГО И ТРЕТЬЕГО КУПЕ

Семь человек (считая самого Самсонова) в двухместном купе — это получилось «чуть-чуть немного слишком», как иногда шутливо называют явный перебор. Но тут верна была старая пословица про то, что в тесноте, да не в обиде. Мощный Самсонов постарался затиснуться в самый угол, чтобы первым зрителям было сподручней рассматривать его портрет. Он весь сиял: ему самому портрет явно понравился, и даже очень. Груня изобразила актера мужественным и напряженным, готовым сорваться с места, как отпущенная пружина, и ринуться в бой. На его правом виске лежал яркий блик света, укрупняя и придавая объем обводам головы и подчеркивая его решительный характер. Одну руку он положил на откидной столик — и движение пальцев этой руки было схвачено и передано настолько живо, что прямо-таки в ушах звучала четкая барабанная дробь, которую они выбивают.

— Да-а… — первым нашел нужные слова Алексей. — Вот поглядел на этот портрет и понимаю, что вам не картонных бойцов с мафией играть надо, а Кутузова или Петра Первого. Ну, в крайнем случае, маршала Жукова.

Хоть этот комплимент и мог показаться несколько сомнительным, из-за намека, что сейчас Самсонов играет роли в основном избитые и изъезженные, но актер счастливо заулыбался.

— Вот именно! — пробасил он. — Я уж сколько режиссерам об этом твержу, но все боятся попробовать что-нибудь новое! А дай мне волю — я бы показал!..

— Восхитительно! — это, привлеченная шумом, из соседнего купе вышла Ольга Анджелова, посмотреть, что творится. — Какой чудесный портрет! Кто это нарисовал?

— Позвольте представить вам художницу, — Игорь указал на Груняшу. — Да и вообще позвольте вас познакомить. Владимир Самсонов, наш замечательный актер. Ольга Анджелова, наша знаменитая исполнительница романсов… Я думаю, вы узнали друг друга в лицо, так что и представлять не было надобности, но все-таки соблюдаю правила этикета, — добавил он.

Да, Игорь был еще тот хитрец и дипломат.

Алексей как-то приглушенно фыркнул.

— Да, конечно, — пробормотала несколько растерянно Анджелова. Она протянула руку пытающемуся привстать Самсонову — что из-за тесноты у актера не очень получалось, и Самсонов (с секундным замешательством, как показалось ребятам) эту руку поцеловал. Алексей опять издал приглушенный фыркающий звук — на этот раз совсем приглушенный, его расслышали только Витька и Поля, притиснутые у двери рядом с «телевизионщиком». — Прямо не знаю, чему больше изумляться, — продолжила Анджелова, — этой необыкновенной встрече или талантам этой восхитительной девочки. И главное, как быстро она рисует! Ведь буквально только что мы виделись в вагоне-ресторане… — она то ли совсем не заметила Полю, прикрытую от нее широкой спиной Алексея, то ли не разглядела, что обе девочки — на одно лицо. Самсонов удивленно взглянул на Анджелову и открыл рот, чтобы как-то отреагировать на ее последнюю реплику (наверно: «Какой вагон-ресторан! Девочка рисовала часа два…» — похоже, и он не успел разглядеть, что Груня и Полина — двойняшки), но певица уже звала, отвернувшись: — Петр, поди сюда, погляди, какое тут чудо!

Петр Васильевич тоже вышел в коридор и между многими собравшимися умудрился кое-как разглядеть портрет.

— Да, рисунок… — пробормотал он неопределенно, но вроде бы с долей восхищения.

На шум выглянули и другие пассажиры. Первым появился Сашок, переодевшийся к этому времени в «крутейший» адидасовский спортивный костюм, весь в фирменных лейблах. Костюм был ему немного великоват, и Сашку пришлось подтянуть его, в результате чего повыше локтей и под коленками образовались складки, вроде слоновьих. В этом не по росту большом костюме Сашок выглядел неуклюже и поувесистей, чем был на самом деле. Так что эта деталь, видимо, тоже была продуманная. Вообще, в своей роли он был великолепен.

— Что, типа того, за шум, а драки нету? — осведомился он. — А, портрет закончен? — И он стал протискиваться поближе к рисунку. — Пардон, мадам, — сказал он, отстраняя Анджелову и не обращая внимания на ярость, появившуюся на ее лице. — Ух ты! — Он широко расставил ноги, чтобы не потерять равновесие, и рассматривал рисунок с выражением величайшего изумления. — Во дает девка! Прямо как живой!