В нашу пользу : рассказы - Борис Раевский

Вялость мигом слетела с Бирюкова. Он полной грудью жадно хлебнул холодный воздух и, энергично оттолкнувшись палками, стремительно понесся вниз с горы. Но мчаться вниз легко. Это все умеют. Выигрывать время надо на подъемах — трудных и крутых.

Спуск кончился. Бирюков, не ожидая, пока иссякнет инерция, побежал в гору.

«Потей… Потей!» — упрямо твердил он себе, ожесточенно работая палками.

И действительно, вскоре свитер прилип к взмокшей спине.

Через несколько минут он увидел впереди лыжника. Просвет между ними быстро сокращался, Надо было уже обходить «противника», но Бирюков растерялся. Нечасто случалось ему обгонять соперников. И, хотя он знал, что передний обязан уступить ему дорогу, он не потребовал лыжню, а сам сделал крюк и обошел «противника».

Матюшенко — лыжник из его же команды — изумленно проводил глазами быстро уменьшающуюся вдали фигуру.

«Неужели это Бирюков?» — спрашивал он себя.

А Бирюков бежал все стремительней. Вскоре он насел на пятки еще одному лыжнику. Теперь Бирюков не стал делать крюк, а негромко и вежливо попросил:

— Потеснитесь, пожалуйста, немножко! Удивленный таким многословием, лыжник обернулся, но потом послушно уступил лыжню.

Третьего лыжника Бирюков настиг на самой вершине горы. Предстоял крутой, рискованный спуск. Впереди идущий мог затормозить бег их обоих. На этот раз Бирюков уже не колебался.

— Лыжню! — гаркнул он на всем ходу и, не глядя на отскочившего вправо лыжника, вихрем ринулся вниз.

Первый круг — пятнадцать километров — кончился, но Бирюков почти не заметил этого. На девятнадцатом километре, под огромной мохнатой елью по-прежнему стоял знакомый курносый паренек-контролер.

— Пятым идете! — сложив руки рупором, радостно крикнул он. — Впереди Брегвадзе, Коневский, Ивлев…

Ивлев? Бирюков чуть не остановился от удивления. Но через секунду снова вошел в свой стремительный темп. Напутал, конечно, шпингалет! У Ивлева же сломана лыжа.

Он вдруг всем телом почувствовал сильную усталость. По привычке хотел уже сбавить скорость, но тотчас вспомнил, что он теперь не «внезачетник», на него надеется весь институт, и заставил отяжелевшие ноги двигаться в прежнем ритме. Он чувствовал: в нем еще много сил, но они дремлют, таятся где-то в глубине тела. Надо разбудить их, вызвать на помощь.

На двадцать седьмом километре снова еще издали он увидел малиновую куртку Левчука. Тот суетился возле лыжни. Снег около него весь, словно ржавчиной, был покрыт бурыми пятнами.

«Ишь сколько благодати пролил!» — мелькнуло в голове Бирюкова, и он снова почувствовал на губах освежающий вкус какао.

А Левчук уже отвинчивал крышку термоса и торопливо наливал в нее темный густой напиток.

Он бежал рядом с Бирюковым, и пока тот на ходу жадно пил, Левчук кричал:

— Жми, сильнее, Ванечка! Еще немного… Ивлев-то сошел!

Бирюков бросил ему пустой стаканчик, Левчук не успел подхватить его, и тот мягко шлепнулся в снег. Не поднимая стаканчика, Левчук бежал за Бирюковым и кричал:

— Жми, дорогой! Замени Ивлева! Не подведи институт!

Глоток какао придал Бирюкову новые силы. Послушные лыжи скользили легко. Еще… Еще немного… Вдали, на финише, уже слышался шум толпы болельщиков.

…Когда Бирюков, как экспресс, пыхтя и отдуваясь, влетел на стартовую площадку, над которой теперь трепетал кумачовый плакат «Финиш», — его встретили криками и аплодисментами. И первым, кого увидел Бирюков, был Ивлев. Разгоряченный, тяжело дышащий, Коля Ивлев расстегивал крепления на лыжах.

Не веря глазам, Бирюков медленно направился к нему.

— Ты? А почему лыжа не сломана? — не чувствуя нелепости своих слов, растерянно спросил Бирюков.

Ивлев засмеялся.

— А я вовсе не обязан ломать лыжи!

Бирюкова окружила плотная толпа. Десятки рук одобрительно хлопали его по спине, плечам и груди.

Растолкав болельщиков, в круг ворвался Миша Левчук.

— Поздравляю! — кричал он и, поднимаясь на цыпочки, пытался обнять Бирюкова, но огромный термос, сползший на живот, мешал Левчуку.

— Ты не сердись на меня, Ваня! — захлебываясь словами, радостно оправдывался Левчук. — Схитрил я… Насчет сломанной лыжи… Но зато теперь в тебе бьется настоящее сердце спортсмена Наконец-то ты перестал быть вечным «внезачетником».

Вдруг все затихли.

С площадки доносился усиленный рупором голос диктора…

Первым в команде Института живописи пришел Брегвадзе, вторым — Ивлев, третьим — Бирюков…

Командное первенство завоевал Институт живописи.

Эту историю, происшедшую два года назад, рассказал мне однажды вечером на лыжной станции нынешний чемпион института Иван Бирюков.

Вернее, рассказывал не Бирюков, а его друзья — Ивлев, Левчук, Брегвадзе, Коневский. Мы все сидели у печки в небольшой «летней» дачке, служившей лыжной базой. За окнами мела вьюга. Бирюков, смущаясь и запинаясь, излагал только основные факты, а его товарищи, перебивая друг друга, весело и шумно сдабривали рассказ живописными подробностями. Все дружно смеялись.

— Да не к чему и вспоминать, — улыбаясь, гудел Бирюков. — Было и быльем поросло…

А я смотрел на него, и мне даже не верилось. Неужели стремительный лыжник, опередивший в сегодняшнем кроссе всех своих товарищей, и есть тот самый медлительный, добродушный «теленок»?

ЧТО ТАКОЕ «НЕ ВЕЗЕТ»

Если бы Глеба Чапыжного ночью вдруг, встряхнули в постели и спросили:

— Ну, быстро, — чего ты хочешь?

Даже спросонья, не разлепив склеенные веки, он выпалил бы:

— Обойти Викулайнена!

У каждого настоящего спортсмена есть своя мечта. Один — прыгун — хочет перейти за два метра, другой — боксер — стать чемпионом города. У Чапыжного тоже был свой «пунктик»: победить знаменитого Викулайнена.

Давно и пристально наблюдал Чапыжный за прославленным финном. В толстую тетрадку с клеенчатым переплетом у Чапыжного были вклеены фотографии и вырезки из газет: сплошной Викулайнен. Вот он, длинный, сухой, в полосатом свитере, на тренировке; а вот, по пояс голый, стоит на лыжах где-то в горах, щурясь от солнца. Ничего не скажешь — симпатичный парень. Только, пожалуй, подбородок слишком массивен, а рот узкий, как щель.

«Словно ножом прорезан», — как-то подумал Чапыжный.

Он уже так хорошо заочно знал своего далекого соперника, что иногда, шагая по улице, вдруг замечал его в снующей толпе. Но, приглядевшись, видел: нет, не он. У Викулайнена нос прямее и волосы ежиком.

Глеб Чапыжный жаждал встречи с финном. Нет, конечно, не случайной встречи на улице, а поединка на лыжне. Сколько раз во время тренировок, на прогулках и, неожиданно просыпаясь, по ночам представлял себе, как он и Викулайнен бегут «полусотню». Мысленно Чапыжный до мельчайших подробностей видел, как они проходят отдельные отрезки пути, как берут трудные подъемы, стремительно скользят по отлогим спускам.

Чапыжный не скрывал зависти к штангистам, прыгунам, метателям. Хорошо им: могут состязаться заочно. Штангисты, например, вступают в поединок, находясь даже на разных полушариях. Вырвал на килограмм больше, — значит, бесспорно победил.

«Нам хуже всех», — хмурился Чапыжный.

И действительно, у лыжников даже не фиксируются рекорды. Ведь результаты гонщиков зависят от множества причин: как проложена трасса, сколько в ней холмов и буераков, какая погода, какой снег. Только в личном единоборстве могут лыжники помериться силами.

«В личном единоборстве», — Чапыжный кисло усмехался.

А как быть, если этого самого «личного единоборства» не получается? Если, хоть тресни, никак не встать на одну лыжню с Викулайненом?

Прошел год, и два, и три… Встретиться со знаменитым финном не удавалось.

«Видно, не судьба», — уже решил Чапыжный.

И вот — наконец-то!..

Это случилось в Финляндии, в маленьком чистеньком городке с аккуратными, словно игрушечными, домиками. Даже названия его еще месяц назад никто, кроме окрестных финнов, не знал. А теперь болельщики всех стран повторяли: «Манти, Манти, Манти…». Крохотный городок на несколько дней вдруг стал спортивным центром всей земли, «лыжной столицей мира», как изящно выразился один французский корреспондент.

…Лыжня, петляя по холмам и низинам, двумя тонкими ниточками стремилась вперед. Уже больше двадцати километров пробежал по ней Чапыжный. А впереди еще тридцать.

Финны-болельщики, поглядывая на Чапыжного, не вынимая трубок изо рта, неторопливо перекидывались односложными насмешливыми замечаниями. И в самом деле, Чапыжный невысок и не широк в плечах. Среди лыжников — обычно рослых, здоровенных парней — он уж никак не производил впечатления богатыря.

В свое время еще тренер, мастер спорта Барышников, впервые увидев белобрысого, скуластого пятнадцатилетнего паренька со смешной нашлепкой на носу, подумал: «Щупловат». Но Глеб Чапыжный вырос на севере, в засыпанном снегом селе возле Архангельска. Там лыжи были главным и, пожалуй, единственным средством сообщения. Без лыж — ни в школу, ни на станцию, ни в клуб. И Глеб с детства привык к ним.