История усталости от Средневековья до наших дней - Жорж Вигарелло

усталость – когда человека охватывает экстаз, он «отрывается» от себя, и культура времени, за неимением адекватных ментальных механизмов, воскрешает в памяти его физические, а не духовные черты. Должно проявляться внутреннее изнеможение. Если невозможно описать его психологически, то можно постичь: неслыханное утомление великих мистиков – вещь «явная». Святая Дуселина «отдавала себя Богу с таким жаром, что ее тело изнемогало от этого духовного пыла, от которого она таяла»130.

То же самое находим у Вильгельма Тирского, историка крестовых походов XII века, который обнаруживает у нового короля Иерусалима Бодуэна II стойкое духовное рвение и бесконечные молитвы: «Он молился без устали, и его руки и колени были покрыты мозолями, потому что он постоянно стоял на коленях и налагал на себя прочие епитимьи»131. Так описывали физическое состояние и насилие над телом, действия и их результат, тогда как речь шла в большей мере о внутреннем усилии и напряжении духа. Как бы там ни было, остается это искупительное изнурение, высоко ценившееся в средневековом мире. Оно навязывало телу самые разнообразные страдания, среди которых бесконечные паломничества, беспрерывная работа монахов и монахинь, мучительная самоотдача мистиков. Неопределенный спектр усталости – как навязчивый и такой долгожданный признак искупления.

ГЛАВА 5. ПОВСЕДНЕВНЫЙ ТРУД: ОТНОСИТЕЛЬНОЕ «ЗАТИШЬЕ»?

Наконец, мы не можем игнорировать повседневный труд – четвертое «приложение» усталости в Средние века, после войны, путешествий и «искупления» грехов. Нет ничего менее явного и случайного. Усталость труженика не имеет ценности, в отличие от усталости путешественников, воинов или «святых», которым всегда воздается должное и чья усталость не остается незамеченной. Ежедневные действия работников не заслуживают внимания, они почти «забыты» в своей назойливости, унылые усилия потрачены впустую. Эти усилия – судьба безвестных людей, находящихся во мраке, на обочине жизни и очень далеких от какого бы то ни было величия или искупления.

«Тривиальность» деревенского труда

Подобное несуществование отправляет прежде всего в самые отдаленные времена, к статусу крепостного крестьянина X–XI веков, существа, «смиренно платящего оброк и отрабатывающего барщину», связанного «по рукам и ногам»132, перед которым стоят бесконечные задачи. Его зависимое положение множит эти задачи: его могут заставить делать «все что угодно». Его жизнь и легитимность зависят от «отсутствия границ запрашиваемых услуг… что ясно характеризует его положение как объекта»133, что не дает возможности обращать внимания на усталость. С тех пор повторяется одна и та же картина: «Крепостным – все лишения, вся боль и все беды»134. И безразличие: крайняя степень изнурения крестьян в расчет не принимается. Бертран де Борн в «Сирвенте» (XII век) даже оправдывает жестокость по отношению к ним: «Никогда не следует жалеть простолюдина, если он поранил руку или ногу или если он в чем-то нуждается»135. При этом нам нужно учитывать целиком условия жизни труженика, которому суждено быть бессильным перед законом, безжалостным законом, пришедшим свыше, само существование которого возводит усталость в ранг обязанности, не заслуживающей реального интереса.

В XII–XIII веках происходят, однако, некоторые изменения, не означающие, впрочем, что на усталость начинают обращать внимание и говорить о ней; разве что косвенно. В первую очередь благодаря самым эрудированным людям эпохи развивается техническая мысль. Появление водяных мельниц, распределительного вала, преобразующего круговые движения в возвратно-поступательные, механического измельчения и ковки позволяет сравнивать старый образ действия с новым, появляется возможность «освободиться от принуждения». Вот что писали в XIII веке монахи, работавшие в мастерских Клерво:

Река… поочередно поднимает и опускает тяжелые опоры, кувалды или, лучше сказать, деревянные ноги… и таким образом избавляет братьев от большой усталости. <…> Сколько лошадей могло быть загнано, сколько людей испытало бы смертельную усталость, делая работу, которую делает для нас милая река, которой мы обязаны и своей одеждой, и пищей. Усилия реки сочетаются с нашими136.

Другой пример – распространенность слова «инструмент» в Средние века. Инструменты и механизмы должны были «перехитрить» силу, прийти на помощь человеку, заменить его. В «Романе о Роллоне» говорится: «Инструменты помогают мастеру»137. Возникает новая категория акторов: «Наряду с ремесленниками, „людьми орудий“, появляются вместе со своими изобретениями „люди инструментов“»138. Машины те, безусловно, были весьма скромными, и человеческая рука оставалась очень активной, даже «давящей», но ощущение, что усталость преодолена и появился новый мир, дает возможность вспомнить, какими они были.

Отношение к сельским жителям, впрочем, изменилось, когда закончилось крепостное право, в XII–XIII веках. Экономический подъем позволил множеству крепостных выкупить свободу, и «бесконечная» работа трансформировалась в «ограниченную». Существование поденщиков, бригад, подряжающихся на работы, повышает эффективность труда; развивается торговля сельскохозяйственной продукцией: «В 1250–1260‐х годах люди интересовались производительностью труда, техникой»139. Складывалось разделение труда, зарождалось «управление»140 работами, начислялась заработная плата. Изнурительные работы еще упоминаются, но косвенным образом. Конечно, труд не оценивался по достоинству, разве что предпринимались попытки избежать усталости работников при составлении порядка работы. Труд оценивался интуитивно, в зависимости от предполагаемой эффективности, и, конечно, недостаточно: внимание обращали на качество выполненной работы. Пьетро де Крещенци в XIII веке предлагал при найме работника в первую очередь спрашивать у него о работах, «которые он уже выполнял», и о том, «что он делает охотнее всего и что вызывает у него наименьшую усталость»141. Цель этого – гармонизировать активность, сократить простои, с большей эффективностью использовать «ограниченное рабочее время»142. Ту же цель преследует другой опрос, придерживающийся критериев пространства и времени: «следует посмотреть, сколько каждый работник может посеять на единицу площади»143. Таким образом, впервые появляется понятие порога усталости, перейдя который человек не может продолжать выполнять поставленную задачу. Один и тот же вопрос ставился по поводу усталости как работника, так и его лошади – совмещались продолжительность работы и пройденное расстояние:

Следует узнать, сколько требуется плугов и сколько лье (какое расстояние) в день могут пройти лошади и быки. Один плуг не может вспахать более девяти акров144.

Наконец, те же вопросы касаются оценки земли, требующей обработки, и относительной эффективности лошадей, которые считаются более подходящими для «каменистой почвы», нежели быки (но платить за работу с использованием лошади приходится больше)145. Опрос носит практический, эмпирический характер и проводится для примерного определения количества рабочих дней, работников, которых предстоит нанять, вида тягловых животных, их стоимости. Ответы, повторим, приблизительные, расчеты сомнительные:

И надо вам знать, что пятеро мужчин за день могут скосить и связать в снопы пшеницу на пяти акрах,