История усталости от Средневековья до наших дней - Жорж Вигарелло

путешественниках, бросивших вызов непростым маршрутам, всегда упоминаются и подчеркиваются трудности, с которыми они сталкиваются.

Повседневная жизнь опасна, несмотря на свою простоту. Путешествия – дело неизбежное, необходимое и в то же время «изматывающее». Коммерсанты и негоцианты ищут выгоду и ездят по ярмаркам, отстоящим на большое расстояние друг от друга: «Шампань, Лион, Кельн, Аугсбург, Майнц, Милан, Неаполь, Бриндизи»80. Это видно на комплементарной фреске Амброджо Лоренцетти «Последствия доброго правления», написанной в 1339 году на стенах Зала Девяти в Сиене: города с оживленными предместьями, толпы людей, нагруженные повозки, торговцы, продвигающиеся пешим ходом81. Все это создает впечатление одновременно движения и покоя. Надпись на картуше тем не менее косвенным образом намекает на опасность: «Пусть любой свободный человек путешествует безбоязненно»82. Пути-дороги явно представляют большие трудности. В текстах поэта XIII века Жиля Ле Мюизи чувствуются угрозы:

Чтобы могла страна всем нужным ей снабдиться,

Приходится купцам в поте лица трудиться,

Чтоб все, чего в ней нет, привесть со стороны.

Преследовать же их не должно без вины.

Поскольку, по морям скитаясь беспокойны,

Везут в страну товар, за что любви достойны83, 84.

Переписчики, служившие герцогу Бургундскому и сопровождавшие его во время путешествия в папский город Авиньон в мае 1344 года, официальным языком сообщают об упадке и болезнях. Болезни и в особенности смерти – это самые тяжелые невзгоды, с которыми им пришлось столкнуться во время путешествия: в период с мая по октябрь 1344 года заболели и были оставлены на месте пятьдесят четыре человека, четверо из них умерли; это около трети герцогской свиты85. Та же мысль косвенным образом подтверждается в письме Людовика VI королю Кастильскому, написанном в 1387 году: «две тысячи военных», которых он посылает тому на помощь, должны быть доставлены «как можно более аккуратно и с наименьшим ущербом для них»86.

То же самое можно увидеть в литании, посвященной путешествию Эсташа Дешана (XV век), в которой описано его крайнее изнурение, и в то же время в ней упоминается, наоборот, интерес к знакомству с миром для лучшей его оценки:

И не узнает домосед,

В ком духа странствий вовсе нет,

Какая боль людей терзает,

Какой их страх одолевает,

Как плещут море и река

И как чужого языка

Слова на слух и разум лягут.

Он не узнает тела тягот.

А путник, как бы ни устал,

Всё это подлинно узнал87.

В связи с этим символичным оказывается религиозное регламентирование, приветствующее ограничение путешествий. В Средние века архиепископ Рауль де Бурж «предостерегает» священников от слишком долгих переходов: те, кто живет дальше, чем «шесть или семь миль от города», должны «собираться в группы по десять человек и посылать к епископу одного из десяти в четверг на Страстной неделе, чтобы получить в три разные склянки миро для крещения и елей для новообращенных и больных»88. Визиты епископа строго регламентированы, всегда проходят торжественно, но «не часто»89 вплоть до XI–XII веков.

Были также паломничества – такие многочисленные и разнообразные, что считались «самой распространенной причиной перемещений»90. В религиозном мире это было способом «идти по следам Христа»91, который сам был странствующим проповедником, представлявшим собой «архетип путника»92. Паломничества стояли особняком, поскольку они полностью меняют банальный смысл усталости: паломники не терпят усталость, но желают ее, их страдания не случайные, а желанные; достигнув же цели, они обретают «величие». Босой пилигрим с посохом и сумой – не только средневековый образ искупления, даваемого посещением святых мест и реликвий, это также образ стойкости, вырабатываемой странствиями. Усталость имеет нечто общее с искуплением: «Любое средневековое паломничество в силу трудностей путешествия (усталость и опасности, поджидающие в дороге) до некоторой степени представляет собой акт покаяния»93. Это лаконично формулирует Альфонс Дюпрон: «Пилигрима создает испытание пространством»94. Те, кто путешествовал на Восток, кто шел по горе Синай в сторону гроба Господня, с жаром говорили об искуплении грехов, ни о чем другом, кроме как о тяготах и их конечном смысле – созидании:

Мы с трудом, ценой очень больших усилий, карабкались до ее вершины, некоторые переходы были настолько трудны и опасны, что в это трудно поверить. О, усталая человеческая плоть! Сколько же страхов и невзгод приходится тебе выносить, чтобы достичь божественной благодати95.

Парадоксальным образом находились и те, кто был готов платить, чтобы другие «терпели лишения» за них. Скончавшийся Ги де Дампьер, в 1251 году ставший графом Фландрии, отписал в завещании «сумму в восемь тысяч ливров тому, кто, в случае если граф не сможет осуществить свое желание посетить Святую землю, совершит за него это паломничество»96. Это была значительная сумма, если учесть, что капеллан Ги «ежедневно получал овес для двух лошадей; шестнадцать ливров на сукно и двадцать ливров годового содержания»97. Существовала практика индульгенций, финансовых компенсаций за грехи, разрешенная каноном от 992 года98; суровость противостояния зависела от ассигнованной суммы.

Первый симптом – усталость ног

В середине периода Средневековья у добровольно принимаемых тягот существовали свои особенности. Образ страданий здесь – особые стигматы, раны, еще раз демонстрирующие разнообразие изнурения: они сконцентрированы на определенных участках тела, внимание обращено на стертые в кровь ноги паломника. В первую очередь это механические повреждения: «в Средние века не существовало специальной обуви для ходьбы»99. Башмаки, как правило сшитые из цельного куска кожи100, не защищали ни от неровностей дороги, ни от долгой ходьбы. Но полученные ранения облагораживают, добавляя к добровольно принятым страданиям новую боль. Отсюда – переходы, которые совершались босиком. Святой Гийом из Верчелли в XII веке «прославился тем, что в пятнадцатилетнем возрасте именно так дошел до Компостелы»101. Сцены покаяния или процессии паломников, идущих босиком, стали общим местом, они часто изображались на капителях колонн церквей XII–XIII веков102. Говоря о покаянии Персиваля, Карин Уельчи называет это явление «повсеместным умерщвлением плоти»103. Эту же мысль подтверждает и Людовик Святой, во время взятия Дамьетты (Думьята) в 1249 году приказавший очистить город «от останков людей и животных и прочих нечистот», после чего совершить переход через город, причем «для пущего благочестия все должны быть босыми, как бароны, так и простолюдины»