Суперзвезда - Виктория Готти

Они помнили о субординации только в рабочее время. По ночам они были на равных.

— Кэсс, — прозвучал спокойный голос Рудольфо. Она почувствовала, как ее сердце успокоилось, сознание прояснилось. — Позвони мне, Кэсс. Надо поговорить.

«Поговорить — не очень подходящее слово в этой ситуации,» — подумала Кэсс. Ей нравились их тесные отношения, но Рудольфо хотел большего. Он жаждал более серьезной связи, зависимости — весь мир с усмешкой полагал, что эти глупые слова относились только к женщинам. Самым ненавистным словом Рудольфо было «обязательство», оно просто приводило ее в ярость. Сегодня вечером она об этом говорить не станет.

— Вообще-то я собиралась ложиться спать, — солгала она в аппарат. — Теперь не очень подходящее время, возможно, утром — в офисе, перед…

Он не дал ей закончить.

— Позвони мне, Кэсс… Я не отстану. — Его голос дрожал, в нем появились какие-то новые нотки. Горло Кэссиди сдавила холодная рука страха. Она открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что это бесполезно. Рудольфо никуда не уйдет.

Мягкий лунный свет проникал в просторную спальню, освещая силуэт Рудольфо под велюровым одеялом. Стоя у кровати, Кэсс долго смотрела на него. Его тело было расслаблено, он казался таким спокойным, таким умиротворенным. Эта картина так сильно отличалась от той бурной сцены любви, как всегда стремительной и неистовой, что произошла здесь раньше. У нее никогда не было хорошего физического взаимопонимания с мужчиной. Взаимное желание неодолимо тянуло их друг к другу. Затем, как только страсть утихала, Рудольфо начинал задавать вопросы, требовать ответы — но ей нечего было ему сказать.

Это была игра Кэссиди. Она устанавливала правила. Мужчина мог думать, что она контролирует ситуацию, но на самом деле это было не так. Лишь однажды она позволила ему взять верх, но это никогда больше не повторится.

Все еще рассматривая спящего Рудольфо, Кэссиди тихонько накинула плюшевый халат и вышла из комнаты. Осторожно закрыв за собой дверь, она, как призрак, бродила по комнатам своей квартиры. В этот вечер она не любила свой дом, который обычно был для нее убежищем от всех бед. Теперь она ненавидела его холод, его отгороженность от мира — от Лос-Анджелеса. Сегодня Кэссиди тяготила его тишина, которая заполняла пространство и растекалась по трем тысячам квадратных футов[1], такая тишина, что она могла слышать, как стучит кровь в висках.

Она прошла через маленькую кухню и открыла дверь в святая святых. В этой комнате, ее кабинете, висел огромный величественный портрет ее матери, заказанный отцом спустя год после их свадьбы. Кэссиди опустилась на стул с высокой спинкой и проверила автоответчик. Удивительно, но звонков не было, кроме одного пустого звонка, просто сигнала.

Она подумала, пригласили ли ее брата Джонатана к постели отца. Кэссиди знала, что он сумел втереться в дело Роджера. Она видела их снимки вдвоем. Джонатан просто ждал своего часа, чтобы захватить состояние отца. Она очень не хотела думать плохо о своем брате, но правда была в том, что их отношения никогда не были безмятежными. Фактически он не общался с Кэссиди в течение многих лет.

Джонатану исполнилось семь лет, когда родилась Кэссиди. С того момента, как она себя помнит, она знала о его неприязни, даже ненависти к ней. Это чувство было гораздо глубже классической неприязни и ревности, когда отец мальчика разводится с его матерью, чтобы жениться на «более молодой, стройной и красивой». Лана была именно такая, и даже лучше. И для Джонатана Кэссиди олицетворяла окончательный, неопровержимый разрыв между Роджером и его матерью, дамой из высшего общества Бетси Вандерли Турмейн.

Но помимо всего, Кэссиди оказывалась главным препятствием между Джонатаном и состоянием его отца. Конечно, Кэсс не была угрозой до того возраста, пока не осознает, что после смерти Роджера Турмейна его состояние будет составлять миллионы долларов. Большая часть этих денег была получена от тех инвестиций, которые были сделаны при жизни Ланы. Кроме того, Кэссиди догадывалась, что Джонатан завидовал ее успеху, которого она добилась самостоятельно, без помощи отца.

После бурной юности и ранней неудачной женитьбы Джонатан так ничего и не достиг в жизни. Карьера протеже Роджера была непродолжительной, и теперь на «Десмонд Филмз» его авторитет был не выше, чем у охранника.

Через три года после того, как Кэссиди покинула Калифорнию, Джонатан повстречал состоятельную женщину вдвое старше его, влюбился, женился и переехал в Чикаго. Несколько раз Кэссиди пробовала написать ему, но он ни разу не ответил, тогда она попыталась связаться по телефону. Тот разговор до сих пор остался для нее загадкой.

— Не звони больше никогда, Кэссиди, — резко ответил Джонатан.

— Но… — сопротивлялась она.

— Нет, никогда. У меня есть на то причины.

— Какие причины? — настаивала она. Не успел он ответить, как она сказала: — Если ты мне все сейчас не объяснишь, я приеду и устрою тебе скандал. Джонатан, мы же выросли вместе. Что произошло? Скажи, я постараюсь понять.

— Ты не можешь. Хочу сказать, дело не в тебе…

— А в чем же?

— Это папа. — Джонатан тяжело вздохнул. — Он говорит, что мне лучше прекратить с тобой любые отношения.

— Джонатан, почему? Это ненормально. — Вот все, что могла сказать Кэссиди.

— Так будет лучше.

Потрясенная и растерянная, Кэссиди отступила. У нее больше не было сил возмущаться.

Спустя два года Кэссиди, просматривая журнал «Таун энд кантри», увидела на снимке Джонатана. Он стоял рядом с отцом. В те дни она встречала их фотографии чуть ли не в каждом журнале.

Забавно, но, сидя за письменным столом и вспоминая, она поняла, что есть связь между тем, какими они были в детстве и какими стали теперь. И она и Джонатан были напуганы, в детстве они оба испытывали невероятный ужас. Не этот ли страх разрушил семью Турмейнов? Но что же связывало их теперь, несмотря на разлуку во времени и пространстве?

В этот момент сильная боль, постоянно живущая в ее сердце, казалось, ослабла. Решение было принято. Кэсс вышла из кабинета, затем тихонько, чтобы не разбудить Рудольфо, прошла в кухню. Она отыскала в мусоре письмо от Джеймса, расправила его, очистила от листьев брокколи и остатков тофу с чесночным соусом. Она так сильно сжала письмо в руках, что пальцы ее побелели. Вернувшись в кабинет, она была готова позвонить Джеймсу. На побережье было еще раннее утро. Старые воспоминания мучили Кэсс. Она взглянула на мамин портрет, на ее немного упрямые красивые губы. Кэссиди была готова встретиться с отцом, даже если его сердечный приступ был хитрой уловкой. Отец никогда не смог бы восстановить свою карьеру, если бы не был мастером манипуляции. Но Кэссиди была уверена, что он не рискнет совершенно сбросить ее со счетов — никто не смог бы этого сделать.

Да, она поедет к нему, выполнит просьбу отца и в то же время уладит с ним некоторые вопросы. И тогда она будет совершенно свободна.

ГЛАВА 4

«Вонючая обезьяна», модный клуб на Голливуд-Хиллз, по вторникам был переполнен, но столпотворение и привычные звуки музыки были для Челси Хаттон всего лишь бледным шумом. С высокого стула у барной стойки она следила за танцующей толпой — шоу-продюсеры, директора картин, модели, старлетки и скучающие домохозяйки с Беверли-Хиллз. Все как всегда. В слабом свете зала извивающиеся тела казались нереальными — пляшущие тени на темном фоне. Челси казалось, что она застряла между двумя мирами.

Она потягивала мартини с водкой, который официант поставил перед ней, и не могла вспомнить, была это третья порция или четвертая. Как всегда говорил ее последний муж Эдвард Рольф Кинкейд Третий, для женщины она могла выпить немало. Челси знала, что ее таблетки помогали ей пьянеть медленнее, но с Эдвардом она своей тайной не делилась. Он бы ее не понял.

Эдвард понимал лишь то, что он ей нужен. Он был на двадцать лет старше ее, зануда и патологический ревнивец. По логике, она должна была бы испытать облегчение после его смерти, как если бы избавилась от тяжкой обузы, но она действительно тосковала по Эдварду и всегда помнила, что именно он спас ее, вытащил из ниоткуда, избавил от судьбы второсортной модели и актрисы, а также девушки для эскорт-услуг на кругосветном лайнере. Она выбралась из трущоб восточного Лос-Анджелеса, но к моменту встречи с Эдвардом смогла добиться лишь маленькой — как коробка для конфет — квартирки в западной части Голливуда на бульваре Санта-Моника. Кто-то другой, может быть, и был бы доволен такой жизнью. Случайная работа давала Челси кое-какие средства к существованию. Но она хотела большего, гораздо большего. Она искренне верила, что случай поможет ей взойти к сверкающей вершине Голливуда. И она со всем справится сама.