Петька из вдовьего дома - Пётр Заломов

Народу собралось много. Ели, пили, разговаривали, смеялись даже.

Специально для похорон были куплены громадные горшки и нанята повариха. Петька никогда еще не видал столько всевозможных кушаний. Тут и лапша, и жареная телятина, и пироги, и кулебяки, и кисели, и кутья, и вино… вино, вино! «Черти, а не люди! — враждебно думал Петька. — А еще живые! Тут тятька умер, а они жрут, смеются…» Он с отвращением смотрел на гостей, и в его сердце шевелилась злоба.

Все разошлись, а семья осталась без гроша денег.

ГЛАВА VI

Мать пошла в заводскую контору и слезно просила хозяина не оставлять сирот без хлеба. Хозяин смилостивился и за двадцатисемилетнюю работу Андрея Михайловича назначил многодетной вдове пособие — пять рублей в месяц. Хотя и маленькая это была помощь, но мать и за нее отвесила низкий поклон.

Горе сковало семью. В доме стало непривычно тихо — разговаривали и то вполголоса. Больше всех горевал старый дед. Плакал он почти беззвучно, и только его любимец Петька мог разобрать причитания:

— Антрюшка! Зачем помре? Мне надо помре… Я старичка!..

Теперь деду пришлось вернуться домой, к жене, и на старости лет снова заняться сапожным ремеслом, снова мучиться от своих болезней, которые усилились от непосильного труда и грубой пищи. Старик просил молока, белого хлеба, но Елизавета Андреевна только отмахивалась от него:

— Отец у нас барин! Не может кушать черного хлеба!

Семья Заломовых уменьшилась на два человека, но осталось семь ртов[25], а скоро у Анны Кирилловны должен был родиться еще один ребенок[26]. Из флигеля пришлось перейти на маленькую квартиру. Нужно было кормиться, одеваться, нужны были дрова, нужны были тетради, карандаши и перья для учившейся Оли.

Жизнь наступила тяжелая. Оле пришлось бросить школу. К счастью, старшие — Лиза и Саша — уже прошли все три класса церковноприходской школы и на очереди был пока один Петька.

Анна Кирилловна, едва оправившись от потери, занялась шитьем, стоившим очень дешево. Дочери тоже работали как могли — стирали по найму, носили воду, шили. Но что они могли заработать? Себе на хлеб… Нужда подступала все ближе.

Старшая дочь Лиза, которой уже было 15 лет, поступила к полицейскому приставу белошвейкой. Но через полтора месяца сбежала от любовных приставаний хозяина. Его жена наняла было в кухарки рябую и кривую девку, но та забеременела от барина, и Анна Кирилловна за вознаграждение в три рубля отвезла «дворянское дитя» в Московский воспитательный дом. И долго после этого не решалась отпускать дочерей в люди. Говорила: «Уж лучше им голодать дома, чем быть опозоренными на стороне».

Младшим в семье жилось все-таки сытнее: хлеб Анна Кирилловна делила на равные доли. На обед все получали по одинаковому кусочку хлеба, ели из общей глиняной чашки жидкую кашицу. Семь ложек мелькают в воздухе, и кашица быстро-быстро убывает. Чашка уже пуста, и все знают, что больше ждать нечего, но вылезать из-за стола не хочется, и все продолжают молча сидеть. Мать, скорбно вздыхая, встает первая.

Петька торопливо крестится на икону, бежит на улицу. Он легко переносит недоедание. Когда ему особенно хочется есть, он потихоньку от матери собирает на помойках заплесневелые корки, моет их в кадке с дождевой водой и съедает. Дома Петька соскребает со стенок горшка присохшую кашу, а бегая по оврагам, выискивает съедобные, по понятиям уличных мальчишек, растения: дикую редьку, щавель, лук. Любит Петька лакомиться и цветами пунцового клевера, который в изобилии растет по откосу набережной.

Правда, товарищи Петьки лазают еще по садам за яблоками, но сам он всякий раз от набегов отказывается. Вот за это-то его и прозвали трусом. Вообще-то кличка очень задевает самолюбие Петьки, тем более что он и сам считает себя таковым, потому что боится всякой «нечисти» и привидений. Но за яблоками он не лазит вовсе не потому, что боится.

Просто Петька давно уже решил, что никогда не будет вором. Ему кажется, что стоит украсть раз, чтобы на всю жизнь стать бесчестным человеком. Иногда, заглядывая через щель в ограде в сад, который примыкал ко двору, он деловито прикидывал: «До того двора сорок сажен. Перелезть забор — одна минута. Можно выследить, когда садовник уедет за кучера, старший сын Ванька — в ученье, младшему Яшке можно дать по зубам, а мать его толстая — не побежит.

Трус!.. И совсем-то не страшно! Лезь как в свой карман. Никто не увидит и не узнает… Нет, не полезу!» — Петька отходит от забора.

Но однажды Петьку все-таки обозвали вором, и сделала это его мать.

Часть громадного двора была сдана под склад песка. Петька вместе с другими ребятами целыми днями копался в нем. Как-то он заметил, что через пятиаршинный забор владельца механической лесопилки Грибкова свешиваются ветви вишен.

— Ишь, сам лезет на чужой двор! — возмутился хапугой Петька. — Мало ему своего сада! Вот оборвать все ягоды! Раз ветки у нас — значит, и вишни наши!

Не долго думая, Петька и четверо его друзей забрались на забор. Сорвав штук по пять зеленых еще вишен, принялись играть ими вместо камешков.

— Ишь какой! Насажал около самого забора, чтобы задарма чужим двором пользоваться! — распалялся Петька. — По закону еще и ветки надо все пообрубать.

О законах Петька ничего не знает, но убежден, что богач Грибков влез на чужой двор со своими вишнями нечестно.

— Петька, иди, мама зовет! — неожиданно раздается крик Ольги.

Петька прерывает игру. «Верно, в лавку», — думает он. У него всегда бывают столкновения с сестрой из-за лавки. Когда мать посылает ее за хлебом, она ссылается на Петьку, и тот, недовольно ворча, отправляется в лавку Нищенкова.

Нищенков вообще-то самый дальний лавочник, но мальчик знает, что только к нему можно идти без риска, так как он всегда отпускает хлеб с довесками. Мать разрешает «за ходьбу» съесть довесок, если таковой окажется.

— Ты что же это! Воровать вздумал? — встречает сына грозным окриком мать.

— Что воровать? — переспрашивает Петька в полном недоумении.

— Думаешь, я не видела, как ты лазил на грибковский забор.

— Я знаю, что видела, окна напротив! Но я ничего не воровал и ничего не ел! — уверенно отвечает Петька.

— А вишни?

— Они же зеленые. Разве их можно есть? Еще холера сделается!

— Да ты-то их рвал!

— Знамо, рвал! Вот они! — спокойно отвечает Петька, вытаскивая вишни из кармана.

— Как же ты говоришь, что не воровал? — все более и более горячится Анна Кирилловна.

— Не воровал! Я рвал с веток, которые на нашем дворе…

Штаны с Петьки все равно решительно спущены, и в воздухе свистят розги. «Не воруй! Не воруй!» — приговаривает Анна Кирилловна. Петька пронзительно визжит. После ударов тринадцати запыхавшаяся Анна Кирилловна заставляет Петьку просить прощения. У мальчишки сердце зашлось от жгучей боли, но он упрямо твердит, всхлипывая: «Я не воровал». И снова свистят розги, и снова отчаянно кричит Петька. А после порки, задыхаясь от обиды, продолжает настаивать на своем:

— Я не воровал, не воровал! Вишни на нашем дворе!

— Да и двор-то не твой! Бесстыдник ты эдакий! — говорит плача Анна Кирилловна. — Господи! Что же это такое! Хоть живая в могилу полезай. Отец никогда не воровал! А сын воровать учится!..

Мать горько рыдает.

— Ладно. Не буду… — бурчит Петька и убегает в темный чулан.

При упоминании об отце обида Петьки мигом прошла. Его охватывает мучительное беспокойство: «А что сказал бы отец? Неужто я вправду украл? Мать говорит, что двор не мой. Но хозяйка двора, тетя Саша, — сестра матери, значит, двор наш!..»

Вечером, когда стемнело, Петька идет к грибковскому забору и, перебросив через него пять зеленых вишен, злобно шепчет:

— Нате! Подавитесь своими вишнями!

Петьке очень хочется обломать все «незаконно» свешивающиеся через забор ветки, но теперь он не решается это сделать. Его понятие о законности слезы матери сильно пошатнули. «А вдруг им и вправду все дозволяется!» — думает он с тревогой.

На мать Петька совсем не сердится. «Она баба и законов не понимает! — размышляет он. — Считает, что я украл! А я не вор и никогда им не буду! Как тятя…» При воспоминании об отце тоска подступает к сердцу мальчишки, и он воет без слёз, как волчонок. Тоска об отце настигает Петьку обычно по вечерам. Тогда он убегает подальше от дома, не в силах сдержать крик, рвущийся из груди.

Бегая по городу, Петька иногда встречается с бабушкой Елизаветой, возвращающейся с базара.

— Сиротка бедный! — говорит, всхлипнув, старуха и сует Петьке монету. — На-ка вот тебе семишник![27] Купи себе калачик! Чай, есть хочешь?