Проклятая квартира - Светлана Игоревна Бестужева-Лада

вхождение в рынок, то-ce, моей зарплаты на все хватало, и жили бы мы с Петенькой припеваючи. Но если шестьдесят тысяч в месяц, да и те не платят — денег нет, а на молоко и хлеб в день около тысячи нужно выложить, поневоле задумаешься, как дальше жить. За мои самодельные будильники-таймеры да транзисторы много не давали, а на что-то более серьезное ни времени, ни сил не было. И так ради пяти — семи тысяч нужно было весь день на Тишинке простоять. В любую погоду. А там всё продают и почти никто не покупает.

А в тот день, помню, у меня вообще ничего не купили. Вечерело, а я все стоял, ждал. На лица давно уже не смотрю — неинтересно. В основном на ноги: кто во что обут. Ботинки о человеке многое могут поведать: о характере, о достатке и об ином прочем.

Вот стою себе, и вдруг передо мной пара шикарных мокасин. Американских. Новехоньких. Я голову поднял. Тут-то он меня окончательно признал. А я его вспомнил.

Мы с Севкой на работу одновременно пришли, в один отдел. Я со своим «красным» дипломом, а он — по протекции какого-то дядюшки, важной шишки в нашем министерстве. Балабон был Севка жуткий, и ни одного задания никогда не мог до конца довести. Зато организовать, достать, «выбить» — равных не было. В конце концов выбрали его в местком, и сделал он там головокружительную карьеру. В итоге перешел в ВЦСПС, и больше мы не встречались.

Севка очень изменился, я бы его первым никогда не узнал. Когда-то был худющий, почти как я, только на голову ниже. Шустрый, вертлявый. Баба Катя, когда его в первый раз увидела, определила, как припечатала: «Шпынь». Так вот этот самый «шпынь» превратился в ухоженного и выхоленного мужика. К тому же хорошо упитанного и одетого «с иголочки». Раньше костюмы его мало занимали.

— Старичок! — завопил он на всю толкучку. — Какого этого самого ты здесь делаешь? Сто лет не виделись, пошли, отпразднуем!

— Не могу, Севка, — попытался я открутиться. — Дома будут беспокоиться, да и с монетами у меня негусто, нужно хоть что-то продать сегодня. Так что извини, в другой раз.

— Монеты, старичок, — это навоз. Сегодня нет, а завтра — воз. Не бери в голову, на выпивку с закусоном у меня хватит. Собирай свои товары народного потребления — и пойдем. Что это ты продаешь? Сам, что ли, сделал? Ну да, ты же все мог соорудить, хоть космический корабль из консервной банки, хоть радиолу из табуретки.

Севка трещал без умолку и не дожидался моих ответов.

— Значит, так, старичок, эту партию я у тебя покупаю оптом. Почем штука? По две? Ты офонарел, по пять — и то даром! Вот тебе двадцать тысяч, закрывай лавочку — и по коням. Душа горит, да и поесть было бы неплохо. Ну, и за встречу за нашу, а как же! Было время, славно гудели. Сейчас, конечно, уже не те силы, но попробуем… Давай, давай, собирайся.

Севка кое-что перепутал: «гудел» он больше с девочками да с начальством — «на халяву». А ко мне приходил то за трешкой до получки, то за сигаретой, то за «алиби» для безумно ревнивой своей жены. Предполагалось, что вечерами мы с ним у меня «работаем над совместным изобретением». Но единственной его идеей, которую я осуществил для него и, надо сказать, ради него и с его почти конкретной помощью, было создание так называемого «суперключа», то есть устройства, с помощью которого можно было открыть все: от стандартного дверного замка до кодового сейфового.

Как-то Севка примчался ко мне бледный и перепуганный и сообщил, что у него стащили ключи. Всю связку, в том числе и от месткомовского сейфа. Он сплел какую-то леденящую душу историю, но я понял так, что Севка «позаимствовал» из казенных денег энную сумму, собираясь, правда, честно положить на место попозже. И вот тут-то у него ключи и пропали. А через неделю вернется из отпуска месткомовский казначей со своими ключами, и тут-то недостача и всплывет. Режим «почтовых ящиков» был достаточно суровым, а уж подобные «шалости» с деньгами вообще не поощрялись. На Севку было жалко смотреть, и я, просидев трое суток, сконструировал что-то вроде электронной отмычки. А поскольку моему приятелю в руки и молоток-то нельзя было давать — испортит, то я после работы пошел и открыл ему этот злосчастный сейф. И сам же потом закрыл. Под бурное Севкино ликование.

Все тогда обошлось, поскольку никто ни о чем не узнал. Севка клялся в вечной признательности, обещал «не остаться в долгу», да, видимо, замотался — забыл. Впрочем, никакой признательности я не ждал, зная характер этого балабона. Сам давно все забыл — да вот увидел Севку, и само вспомнилось.

А он все трещал и трещал. Мы уселись в его машину (я не очень разбираюсь в марках, то ли «БМВ», то ли «Мерседес») и куда-то поехали… У меня голова пошла кругом от Севкиной болтовни. Понял только, что из профсоюзов он вроде бы ушел и основал свое дело. Какое, понятия не имею, хотя он и распинался про это довольно долго. Вроде бы третий раз женат или второй раз развелся? В общем, все то же самое: «Я», «мне», «моя»… Но если раньше хвастался поездкой в Сочи с секретаршей шефа, то сейчас — отдыхом на неких островах с некой Викой. Предполагалось, что я должен эту Вику знать, поскольку «ее все знают, старичок, не прикидывайся». Да, Севка, он и на Багамах Севка. Или на Бермудах…

Он привез меня в какой-то погребок на Арбате. Понятия не имел, что в нашем городе есть такие местечки, как в кино из «ихней» жизни. Да и закусок подобных отродясь не пробовал, не говоря уже о выпивке. Конечно, меня позорно развезло. Но даже не от тепла и сытости расслабился — от того, что кого-то мои проблемы взволновали. А Севку они заинтересовали, да еще как! Он даже подобрался весь, будто боялся слово пропустить. Мне показалось, что зря я его так: балабон, балабон. Слушает, сочувственно спрашивает, в рюмку подливает, кивает…

Ну и рассказал ему, чего никогда никому не рассказывал. О том, как тоскую по Ларочке, как тяжело с маленьким ребенком без матери, как на работе не платят, а все дорожает. В общем, разнюнился. Севка же все выслушал, помолчал, а потом сказал:

— Значит, так, старичок, положение, конечно, хреновое, но не безнадежное. Все упирается в отсутствие бабок.