Уникальный роман - Милорад Павич

На следующий день мадам Лемпицка покупает для своего «сна из будущего» гондолу. Настоящую венецианскую гондолу из лакированного черного дерева, способную плыть по воде. Продавец подвешивает ее на цепях к потолку спальни, а Лемпицка бросает в нее несколько разноцветных подушек. Вечером принимает ванну из пены, надевает новую ночную рубашку, душится духами «Addict Dior», которые сегодня почему-то пахнут арбузом, что ей совершенно не нравится, и забирается в свое «плавучее гнездо». Все, что она когда-либо слышала о сновидениях, свелось сейчас к одному, и она, засыпая, повторяла про себя фразу: «Во сне нельзя быть глухим. Нужно запомнить все, что там будут говорить…»

Как только мадам Лемпицка заснула, она превратилась в мальчика. Мальчик жил в большом доме своих родителей. Он спал на втором этаже, в комнате, которая находилась в другой комнате, большей по размерам, – столовой. То есть это была комната в комнате. В ней имелось два окна с красивыми шторами, через которые можно было рассмотреть домашних и гостей, если они сидели в столовой, а мать могла вечером заглянуть к мальчику, чтобы узнать, заснул ли он.

Мальчик засыпал не всегда. Он зажмуривал глаза и слушал. Всегда одно и то же. Возле той стены, на которой не было окон, стоял огромный шкаф. Словно третья комната в комнате. И из него иногда доносились звуки шагов. Кто-то расхаживал внутри шкафа в детской комнате. Правда, не всегда. Но слышно было хорошо… Иногда эти шаги за двустворчатой дверью деревянной громады были частыми и торопливыми, однажды они стали постепенно удаляться, а потом где-то вдалеке перешли в бег. Мальчик перепугался и напряженно вытянулся в своей кровати…

На этом месте сон мадам Лемпицкой прерывается, и она, разочарованная, отправляется утром к «торговцу будущим» – узнать, что все это значит. Мадемуазель Сандры в храме «Symptom House» нет. Мадам Лемпицка застает там молодого господина с гладко выбритой головой и усиками, в лакированных черных мокасинах, голубой рубашке и джинсах. От него пахнет «Envergure», и он подбрасывает на ладони золотую табакерку-яйцо покойного Матеуса Дистели. На брови он носит серьгу. Лемпицка прямо с порога обрушивает на него свой гнев:

– Так, значит, вы – это мадемуазель Сандра? И почему я должна верить, что вы меня не обманули? Это был совершенно ни с чем не связанный и очень короткий фрагмент сна!

– Разумеется, но это была ровно семьдесят одна секунда вашего будущего. Самое начало того сна, который приснится вам через семь месяцев, в марте следующего года. Тогда вы увидите продолжение.

Мадам Лемпицка настолько взволнована, что не замечает, что торговец снами ведет себя так, словно они встретились впервые, словно он никогда не был мадемуазель Сандрой, с коленями, разведенными в стороны под столом, словно всего день назад они не обращались другу к другу на «ты».

– Что означает этот сон?

– Об этом меня не спрашивайте. Специалисты сказали бы вам, что все можно истолковать с помощью ассоциаций, которые ведут ко сну (Юнг) или уводят ото сна (Фрейд)… Но вам следует знать, что я не психиатр, я никого не лечу, в том числе и вас, я не истолковываю сны, я просто их продаю. Если вы хотите получить продолжение того сна из будущего, который вам уже частично приснился, если это продолжение нужно вам прямо сейчас, то необходимо заключить новый контракт. В таком случае вам придется оплатить следующие семьдесят одну секунду из вашего будущего, а процедура будет точно такой же, как и была.

– Да мне и в голову бы не пришло продолжать все это. Я считаю, что стала жертвой. И передам дело адвокатам. Да кто вы, в сущности, такой? Торгуете якобы снами, причем на погонные метры, а сами украли вот это золотое яйцо у оперного певца Дистели, когда влезли в его квартиру!

При этих словах мадам Лемпицкой Алекса Клозевиц, он же Сандра, начинает напевать Мусоргского, открывает табакерку-яйцо и из нее пудрит себе нос. Золотое яйцо, в котором Дистели держал нюхательный табак с кокаином, служит Алексе Клозевицу пудреницей.

4. «Addict Dior» + «Dolce&Gabbana»

Маркезина Андросович-Лемпицка применяет средство «antiage» – на основе икры осетровых рыб, и наносит на ногти «умный лак», который меняет цвет, как только у нее подскакивает или падает температура. Подготовившись таким образом, она вместе со своим новым любовником, господином Морисом Эрлангеном, отправляется в Каир. Когда самолет приземляется, ее фиолетовые ногти приобретают цвет белых роз, а господин Эрланген отвозит ее в отель «Mena House». Когда они у себя в номере открывают дверь на террасу, огромная пирамида Хеопса оказывается совсем рядом с их кроватью. До пирамиды цвета красного песка, кажется, можно дотянуться рукой. С запахом пирамиды мешается запах их тел, дамских духов «Addict Dior» и мужских «Dolce&Gabbana».

– Сколько лет этому чудовищу, которое заглядывает к нам под одеяло? – спрашивает Лемпицка.

– На самом деле с пирамиды содрана кожа, и сейчас мы видим только ее мясо. Через миллион ночей после своего рождения она выглядела по-другому. И спустя десять миллионов ночей она все еще не была такого цвета. Потом над ней пронеслось еще несколько сотен миллионов ночей, и тогда, после нескольких приступов старения, она постепенно начала приобретать нынешний вид и цвет. Таким образом, она стареет и седеет.

– Ты меня пугаешь, – говорит мадам Лемпицка. Господин Эрланген обнимает ее, чтобы утешить, и обещает отвести на старый каирский «сук», где пьют обжаренный арабский чай…

Эрланген – неотразимый соблазнитель, и они как безумные целуются среди бедуинов с верблюдами, взгляды которых словно стегают их. По вечерам он шлепает по соскам ее груди и лижет позвоночник, а днем у нее наконец-то есть кто-то, кто прямо на улице, среди коз и корзин с египетскими лепешками, щиплет ее за грудь. В коптской части города господину Эрлангену подают кальян, и он курит через воду ароматизированный табак «Два яблока», пока старуха при помощи палочек красит Лемпицкой глаза в древнеегипетском стиле: теперь они такие, какие были в моде в 1350 году до Рождества Христова, и Лемпицка с ними похожа на бога Ра. Сейчас ее глаза – это восточная и западная область души… Правый представляет Солнце, бровь над ним черная, так же как и черта, обводящая глаз, а веки светло-зеленые. Левый глаз представляет Луну, его бровь и черта вокруг него темно-синего цвета, а веки темно-желтые, как песок. Этот глаз – глаз ночного света…

Закончив работу, старуха говорит:

– Теперь слушай, дитя мое, что скажет тебе старая Зоида. У тебя глаза красного цвета, словно ты богиня. Скажи своему мужчине, чтобы купил тебе красный драгоценный камень, и вставь его в пупок. Богини так носят.

Эрланген восхищен, в первой же ювелирной лавке он покупает рубин, который Лемпицка вставляет себе в пупок. Эрланген берет ее в самых невероятных местах, на людях. В такси, в лифте, в одной из малых пирамид, полумертвую от страха, в мужском туалете Египетского музея, на старом каирском кладбище, где живут живые…

За завтраком Лемпицка говорит своему любовнику:

– И ты, и я в Африке выглядим гораздо лучше, чем в Европе!

– Не верь зеркалам, – отвечает он, – арабские зеркала устроены так, что показывают тебя более стройным, чем на самом деле.

– Неправда. Цветы, известные мне по Европе, здесь огромны, они выше меня, а запах у них в три раза сильнее. В Египте и люди, и ослы, и козы постоянно подвергаются действию благодати фитотерапии и целебных испарений. Здесь в тени март, а на солнце июль…

На старом «суке» они с трудом находят место на улочке, заставленной столиками и стульями, где сидят люди со всех четырех сторон света, смеются одновременно на ста языках и пьют чай. Какой-то бельгиец взбирается на стол и с высоты более двух метров из заварного чайника наливает чай точно в свой стакан, стоящий на тротуаре. Маркезина и Эрланген аплодируют ему, он берет стакан и садится прямо на землю возле их ног. Представляется как Вим Ван де Кебус и спрашивает:

– Вы слышали притчу о траве? Если нет, то я расскажу. Находясь в Каире, нельзя не услышать ее!

Лемпицка, сидя на коленях у Эрлангена с его пальцем в себе, в полудреме пьет обжаренный чай и слушает, что нашептывает бельгиец…

Каир, окружающий Лемпицку и Эрлангена, дышит, вздымая и опуская свою огромную грудную клетку, принимая каждую ночь два миллиона человек и теряя столько же каждым утром. Глаза Лемпицкой подернуты дымкой, они не видят, где север, где юг, что слева, что справа. Март в этих краях – прекраснейший месяц в году, но мадам Лемпицка не знает, какое число, и не смотрит на часы. И так до тех пор, пока однажды ночью здесь, в Каире, не снится ей один сон. Да это и не сон, это продолжение того сна, который она хорошо помнит.

Стоит ей погрузиться в сон, мадам Лемпицка превращается в мальчика, который сидит в своей комнате и прислушивается к таинственным шагам в шкафу. Одним словом, она даже так, во сне, узнает, что этот сон уже когда-то ей снился и что он повторяется. Но в тот момент, когда мальчик от страха старается проснуться, сон продолжается!