В теле пацана. Книга 2. Взрослые игры - Игорь Павлов

о том, что даже самые крутые воины и самые соблазнительные барышни на моём пути легко могут обосраться.

— Помнишь, как торговать учил? — Уточняю на всякий случай у гарпии.

— Да, Кристиан, — отвечает с видом, будто вспоминает заученное. — Свинку утащила, монетку бросила, если крупная свинка — две, если сломала жилище свинки — три. Если кончились доны, не ворую. Жду новых.

— Всё верно, — хвалю и на фелисов: — в игровой дом Кириан ни ногой. Обчистит, без трусов и шкур останетесь. Причём собственных.

— Знаем, Крис! — Козырнули бойцы браво, предвкушая гулянку.

— И следите за воинами, чтоб без драк, а тем более убийств, вы должны быть самыми вежливыми фелисами в Леванте, ибо вежливость не слабость, а ещё большая сила, — наставляю верзил.

— И в кого ты такой умный, Крис? — Ухмыляется Тамир.

— В батюшку короля, — брякаю, хмуря нос. — И не смотрите, что на вид юнец. Смотрите, что удалец.

Посмеиваются.

— Учтём, лорд, — отвечает Рокон серьёзно.

— В десять утра доклад, Рокон, — говорю важно, обозначая срок увольнения.

— Нуууу, — завыли десятники.

— Ладно, к полудню, — смягчился. Пусть выспятся.

Фелисы сердечно поблагодарили и намылились скорее валить, ночь не резиновая! Распрощался с соратниками и пернатыми и в свои покои двинул с беспокойством на сердце. И не ясно до конца, отчего тревога. Быть может, потому, что мир скоро рухнет у меня на глазах. А я с этим мириться не могу.

И не буду.

Встал уже на повороте. Два фелиса у дверей моих караулят, щедро факела по колоннам морды их грозные освещают. Смотрят неотрывно, услышав ещё на подходе. Не шевелятся, но в глазах вопрос, не узнали, небось.

Надо проверить кое — что, пока в мозгу не замылилось. Вспоминая комбинацию на пальце короля, когда он трещину увеличивал, являю свою на подушечке указательного.

Только зелёный цвет. Главное не переборщить, как я прежде делал, являя все цвета подряд. Оттого сил уходило в разы больше. Крупинки заиграли на подушечке в восьмёрках, словно лепестки цветка. Нацеливаю палец на камень в стене, представляю трещинку. И с треском поползла!!

Ахнул, отдёргивая палец. За секунду сантиметра в три щель сделалась. При том, что даже ничего в груди не ощутил. Хотя научился быть чутким к своему резерву.

Так, а как заделывать обратно? Вот незадача, надо бы узнать схему.

Но это всё потом, потом...

Выхожу уверенно с балконного перехода, ныряя в зал с колоннами.

— Лорд, назовите себя! — Ощетинились фелисы принцессы.

Точно не узнали.

— Лорд Кристиан Везучий, — представляюсь. — К невесте пустите переночевать?

Переглядываются с недоумением. Может, я этаж спутал?

И тут резко открывается дверь! С такой силой, что бьётся ручкой о внутреннюю стенку комнаты. В проёме повзрослевшая Нелли! В ночной сорочке до колен, явно без белья, ибо первое, что в глаза бросилось, это как сиськи размера четвертого всколыхнулись! Ничего себе выросли, да и сама покрупнела. Ростом почти с меня, хотя я хорошо уже вытянулся. И теперь думаю, что мою «кошечку» Нелли «кошечкой» уже не назовёшь. Тигрица! Волосы темно — русые растрепаны, смотрит исподлобья своими ярко — зелёными щёлочками так хищно! И куда те детские глазки салатового цвета делись? Грудь ходуном, будто километры бежала.

То ли злая, то ли ещё не поняла, кто к ней пришёл.

Улыбнулся ей и только собирался поздороваться, а она как рванёт! Прямо босиком по каменному полу, шлёп — шлёп — шлёп! А глаза от слез вдруг заблестели, губу закусила, видимо, чтобы не разрыдаться вообще. Набрасывается с прыжка! Таранит сходу. Еле удержался на ногах, отшатнувшись. Ногами и руками обхватывает, оторвавшись от земли, будто обезьянка. Килограммов пятьдесят в ней теперь, хватаю под задницу, чтобы помочь удержаться, а то задушит. Такой хват сильный, словно боится в пропасть улететь.

Прижимается всем телом, головой к уху. Горячая такая, с постели явно встала, чувствую сильное и одновременно ласковое тело, крепкую спину, тугие сиси и крепкие ляжки. Сопит прямо ухо. Плачет тихо, пошмыгивая.

— Ну, тише, тише, малышка, — одной рукой глажу по спинке. Ох, а талия осиная.

Тяжело такую дылду держать, если бы не качался, снесла б к чертям собачьим. А так хоть не ударил в грязь лицом перед фелисами — охранниками.

— Прости, — шепчет.

— Всё хорошо, малышка, — отвечаю, а самому горько отчего — то.

— Нет, — раздаётся сквозь зубы. — Я должна была разделить твою участь. Но не сумела ослушаться отца.

— Давай уже спускайся, тяжело тебя держать, — шепчу.

— Прости, — ставит на пол ноги. Голову опускает, как нашкодившая.

— Пойдём уже... — бурчу, хватая за лапку.

Внутри всё, как прежде. Шкаф слева, столик, дверь балконная за шторами, кровать боком напротив входа у стены, слева диван с камином и ещё одним столиком. Кажется, что места поменьше стало. Или я привык к пустующим залам трехэтажного особняка.

Да, так и есть, Нелли с постели встала: одеяло на полу валяется. И ведь учуяла же.

Помчала поднимать, засуетилась. Только стал у шкафа раздеваться, метнулась помогать. В глаза вообще не смотрит, рассматривает украдкой. Но стоит в ответ взглянуть, сразу прячет глазки раскосые. А вот розовые щёки спрятать не удаётся.

Нелли явно меня стесняется. Ещё бы! Пришёл такой добрый молодец, на голову ещё вымахал. Я ведь уже не тот дохлый щегол с внешностью мальчишки. Всё сделал, чтобы им не выглядеть.

Внутри теплота разливается и нежность. Эта девочка два года в четырёх стенах ждёт тебя, парень. И что мне делать с тобой? Ты хорошая, чувствую. Но тебя совсем не знаю. Мира твоего внутреннего не познал. Наверное, не хотел, или ты ещё малышкой сама не раскрылась. А теперь и не знаю, как с этим быть.

— Скучала? — Спрашиваю, чтобы хоть немного разбавить неловкие моменты.

— Угу, — кивает скромница.

Минут двадцать пытался раскрутить хоть на какой — то разговор. Нелли смущается и кивает. А такие письма писала! Люблю, скучаю, жду пусть вечность...

Ванну принесли, хотя и не просил. Две служанки фелиски хлопочут, два «кошака» мне незнакомые воду носят горячую, наполняя деревянное корыто.

Разделся полностью и погрузился, после чего Нелли вообще спряталась, вжавшись за спинкой дивана. Да что с ней?!

Так, похоже, секса не будет. Моюсь сам, хотя утром ещё в поместье искупался.

К чаю приготовленному подгрёб распаренный, халат накинул, пожалев впечатлительную невесту,