Возрождение Феникса. Том 1 - Григорий Володин

Хотя в России принято выражение «госпожа». В общем, черное элегантное платье ей идеально подошло.

За рулем устраивается наш бессменный мастер на все руки. Бедный мужик, и меня нянчит, и Феньку с Доськой строит, и развозит барыню по делам. Ничего, за хорошую службу он будет щедро вознагражден. Ведь теперь Тимофей работает на Префекта Легиона Фениксов.

— Заедем в город, Тимофей, — распоряжаюсь, набирая в поисковике «Мастерская по дереву». — Адрес — Минская, семь.

Мама удивленно посмотрела, но промолчала.

Восемь минут пролетают с ветерком, и «Волга» останавливается прямо напротив вычурной двери, у невысокого крыльца. Стуча по ступенькам костылем, я поднимаюсь внутрь, Елизавета следует за мной.

— Сынок, ты уверен, что сейчас самое время для этого? — оглядывает она витрину с тростями.

— Уверен, — коротко отвечаю и поворачиваюсь к продавцу. — Покажите экземпляры с резными рукоятками.

— Прошу сюда, сударь, — указывает продавец на витрину у окна и начинает с гордостью нахваливать товар. — Эти шедевры вырезает лично мой дед, опытный резчик и член гильдии ремесленников. Баланс каждой выверен до грамма.

Позвенев ключами, он открывает замок витрины и поднимает стеклянную крышку.

Мое внимание сразу привлекает черная трость с белым навершием в форме парящего орла. Беру это произведение искусства в руки. Поверхность трости гладкая. Взвешиваю товара на ладони. Правда, идеальный баланс.

— Отличный выбор, господин, — улыбается продавец. — Трость предназначена для постоянного использования. Резьба по дереву. Материал эбен. Навершие выполнено в виде парящего Феникса, птица вырезана из слоновой кости, рукоять эргономична, удобно помещается в ладони.

Я хмурюсь. Феникс — птица, безусловно, хорошая. Но эбен и слоновая кость — дорогие материалы. Трость будет стоить не меньше трех тысяч рублей, на эту сумму можно купить бюджетный автомобиль. С нынешним достатком незачем позволять себе такую роскошь. Тем более, что больше недели с тростью я не прохожу. Просто не могу себе позволить даже столь короткое время выглядеть никчемным инвалидом.

— Прекрасно, но мне не подходит.

Откладываю «феникса» обратно на бархатное ложе. Продавец разочарованно опускает плечи. Усмехаюсь — поди уже выбрал жаркую страну, куда сгонять на отдых. Я выбираю трость попроще и поднимаю взгляд на продавца:

— Эту.

— Материал: кедр плюс берёза, трость комбинирована, — да он едва не плачет. — Навершие без резьбы, стеклопластик. Всего шестьдесят рублей.

— Возьмите, — Елизавета протягивает кредитку. Усмехаюсь. Давненько мне женщины ничего не покупали.

Уже на улице я выбрасываю костыль в мусорную корзину у лестницы.

— Сынок, ты уверен? — волнуется мама. — С тростью сложнее ходить, чем с канадкой.

— Не беспокойся. Просто нужно иметь сильные руки, — открываю дверь машины и пропускаю даму. — У меня их целых две.

Захлопнув за мамой дверь, я ощущаю первый результат моего внешнего преображения. Девочки-подростки в цветных кофтах и коротких джинсовых юбках остановились и игриво заулыбались мне. Отвечаю куртуазным кивком и, больше не обращая внимания на прелестниц, обхожу машину, чтобы сесть с другой стороны.

— Теперь можно и к Свиридовым, — задаю направление нашем водителю.

— Сень, ты чего удумал? — бросает Тимофей взгляд через плечо на мою обнову из кедра и березы. — Зачем это?

— «В человеке должно быть все прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и палка, с которой он таскается», — перефразирую я аборигена-классика.

Покачав головой, Тимофей выруливает на дорогу. Мама ничего не говорит, лишь смотрит на меня беспокойно.

Проходит еще пятнадцать минут, и мы добираемся до усадьбы Свиридовых. Елизавета надевает хладнокровную маску, только все равно не удерживается от пары завистливых взгляд. Наш дом не уступает в величине и красоте фасада, но людей для обслуживания поместья у наших оппонентов больше в разы. Тут и садовник, и охрана, и снующие между строениями слуги. Что же, логично, этот род не проиграл в войне с Выборгскими почти всё свое состояние.

Тимофей, как слуга, остается у машины. Миловидная служанка провожает нас с Елизаветой до дверей кабинета.

— Вам сюда, Ваше Благородие, — девушка обращается к матери, как к старшей гостье, бросив быстрый взгляд на меня. Успеваю перехватить его и легкой улыбкой задержать на себе внимание. Служанка краснеет и отступает в сторону.

— Позволь мне первому войти, мама, — не дожидаясь ответа, я толкаю ажурную, в вычурных врезках дверь. Первым, что увидят собравшиеся внутри, будут моя трость и хромающая нога. Пускай исправник и доктор лицезрят, кого обвиняют в избиении здорового лба.

В кабинете я оглядываю пятерых мужчин. Во главе дубового стола откинулся в кресле, должно быть, сам Анатолий Свиридов, насупленный господин за сорок. В руках Анатолия незажженная трубка, подле руки графин с водой. За приставным столом сидят доктор Николай Амосов и исправник Юрий Давыдычев. Обоих я узнал, так как Арсений их видел не единожды. Ну а на диванчике у стены уселся уже лично мой знакомец, а рядом с ним — наследник рода Павел. Последнему лет девятнадцать-двадцать, вид у наследника какой-то кровожадно-азартный. Виктору уже исцелили и нос, и руку. Его розовое лицо пышет здоровьем, а глаза горят злым весельем.

Во мне загорается огонь. Да, парниша, ты прав. Сейчас будет очень весело.

Когда я вхожу вперед Елизаветы, все удивленно приподнимают брови. Анатолий фыркает.

— Молодой человек, вас не учили пропускать даму первой? Тем более, вышестоящего члена рода, — упрекает старший Свиридов. — Елизавета Юрьевна, смотрю, процесс воспитания в роде Беркутовых сильно хромает.

— В роде Беркутовых хромает лишь моя нога, Ваше Благородие, — я сам отвечаю на оскорбление. — Что касается того, кто должен входить первым, вы тоже ошибаетесь, Анатолий Игоревич. Ибо не тот случай. Мы попали далеко не в благодушную атмосферу. В целях безопасности я решил сначала удостовериться, что ваш кабинет не таит угрозу жизни моей матери. — После этих слов низко киваю господам согласно этикету. — Юрий Иванович, Николай Викторович.

— Елизавета Юрьевна, Арсений, — добро улыбается мне доктор. Земский исправник обходится равнодушным кивком.

— Угрозу жизни?! — резко свирепеет Анатолий.