Свидетели живут недолго - Наталья Александрова

Надежда слушала ее и не могла понять, действительно Ленина свекровь считает себя во всем правой или старается убедить в этом ее, Надежду? До свекрови между тем дошло, что речь идет о покойнице, и она сбавила тон:

– Вот и в последний день, пришла она утром из больницы, я ей позавтракать предложила, она крошки в рот не взяла, потом прихожу я из магазина, а она вся накрашенная бежит по лестнице сломя голову. В поликлинику, говорит, больничный закрывать, а больничный-то, вот он, я у нее в сумочке нашла, закрытый он, не надо было ни в какую поликлинику ходить. А я утром звонила в поликлинику участковой нашей, так та говорит, что у нее вчера и приема не было. А потом, я жду-жду, не идут они с внуком из сада, я сама пошла, взяла его, смотрю – бежит с другой стороны совсем, а там машина отъезжает, синяя такая. Вот кто ее, интересно, подвозил и откуда? А сын со мной не разговаривает, и соседи тоже косятся.

– А милиция интересовалась чем-нибудь?

– Мы в милицию заявлять не будем. Зачем это, чтобы нашу фамилию везде трепали?

Свекровь сообразила, что разоткровенничалась с совершенно незнакомым человеком, и теперь рассматривала Надежду с подозрением.

«Все ясно, – подумала Надежда, – тебя не совесть мучает, а заботит, что соседи скажут».

Она собралась уходить. В прихожей зазвонил телефон. Свекровь послушала, потом положила трубку и нехотя сообщила, что свидетельство о смерти сыну выдали и что в графе «Причина смерти» там сказано: «отравление неизвестным ядом». А похороны будут не раньше понедельника, пока все бумаги соберут и родственники из Новгорода приедут.

Валя маялся в машине, смотрел виновато. Надежда вкратце сообщила ему о разговоре и о синей машине. Валя отмахнулся:

– Знаешь, ерунда все это. Судя по твоим рассказам, эта свекровь такая зараза, что могла нарочно все про Ленку придумать и про машину тоже.

– Может быть, может быть. Да, до смерти довести человека такой бабе раз плюнуть. Жалко Ленку! Давай вези меня домой – поздно уже, мои там голодные сидят.

– Ух ты, как она мужа боится!

Дома на диване сидели муж и кот с одинаковым выражением на лице и морде и дружно обижались на Надежду. Наконец муж повернулся и строго спросил:

– Случилось что-нибудь, что ты так поздно?

– Случилось много всего, потом расскажу.

Она прижалась к нему, потерлась щекой о плечо.

– Все, ни о чем плохом не хочу думать, впереди два выходных, будем только вдвоем.

– Втроем, – мяукнул кот.

К понедельнику подморозило, на кладбище было скользко и холодно. Стоя у открытой могилы, сотрудники перешептывались, всем не давала покоя история с отравлением, все ломали голову, что же там случилось. Приехали из Новгорода Ленины мать и сестра, а отец приехать не смог, сердце у него больное, как узнал, что дочки не стало, свалился в предынфарктном состоянии. Сестра плакала тихонько, а мать стояла, невидяще глядя перед собой. Всем распоряжалась свекровь. Повязав на рыжую копну волос черную косынку, она даже не делала вид, что скорбит, а только расставляла всех по местам, договаривалась с могильщиками и командовала, куда класть цветы. Всем было противно.

Надежда подошла к Вале Голубеву и сказала вполголоса:

– Елистратыч, готовься, речь будешь говорить, какая наша Лена была хорошая.

Валя встрепенулся:

– А почему я? Когда Никандрова хоронили, Синицкий же говорил.

– А ты на Синицкого посмотри.

Валя оглянулся. Действительно, было видно, что Леонид Петрович речь говорить не в состоянии. Лицо у него было абсолютно серое, щеки обвисли, что делало его похожим на больного бульдога, и постарел он лет на десять, если не на двадцать. Валя присвистнул:

– Это ж надо, с чего его так разбирает?

– Потом скажу.

Валя промямлил речь, она вышла неудачной. Вытирая пот со лба, он мрачно пообещал:

– На поминках напьюсь в стельку!

Все цветы были положены на свежую могилу, люди потянулись к выходу. Надежда задержалась: на этом кладбище были похоронены ее родственники, бабушка и тетя, ей хотелось взглянуть хоть мельком, все ли в порядке на могилах. Она свернула в сторону, убедилась, что все аккуратно, постояла минутку, вспомнив бабушку, потом заторопилась, хотела срезать путь, но свернула не в тот проход и вышла к воротам, когда похоронный автобус уже уехал.

«Вот те раз, что же делать?» – подумала Надежда, но тут увидела, как Леонид Петрович Синицкий отпирает синюю «девятку».

Надежда подбежала к нему, окликнула:

– Леонид Петрович!

Он вздрогнул, оглянулся, в глазах мелькнул страх.

– Леонид Петрович, подвезите меня хоть до метро, я не успела на наш автобус.

Он молча распахнул перед ней дверцу. Когда он наклонялся, чтобы помочь ей пристегнуть ремень, она почувствовала, что от него пахнет спиртным. Синицкий слыл в институте непьющим человеком, поэтому она удивилась, а увидев, как дрожат его руки, лежащие на руле, забеспокоилась: «Не влететь бы с ним в аварию. Надо же, как он переживает смерть Лены, видно, правду бабы болтали, что у них роман. Точно никто ничего не знал, сама Лена никому ничего не говорила, и никто их не заставал обнимающимися в кабинете, но НИИ – это большая деревня: все про всех все знают. У нас ведь как: парочка еще только смотрит друг на друга, и чай они вместе пьют без всякой задней мысли, а наши дамы уже знают, что у них роман, и сколько он будет продолжаться, и кто кого первый бросит».

– Где вас высадить? – спросил Синицкий.

– Да мне вообще-то на поминки домой к Лене. Но вы довезите до проспекта, я там дворами дойду.

Машина остановилась.

– Спасибо большое, Леонид Петрович, всего доброго.

Но он даже не ответил.

На поминках выпили, посидели, вспомнили Лену, и хоть свекровь через два часа недвусмысленно дала всем понять, что пора уходить, Валька успел напиться если не в стельку, то все-таки набрался порядочно. В метро его развезло, он начал задремывать, а Надежда не смогла удержаться и стала его воспитывать, что начальники так себя не ведут, что на поминках вообще не напиваются и так далее. Он вяло оправдывался:

– Ну что ты, Надя, ну ты прямо как жена пилишь.

– Подожди, жена тебя еще не так пилить будет, – злорадно сказала Надежда, хотя все знали, что характер у Валиной жены был хороший и пилила она мужа крайне редко.

Валька вдруг встрепенулся:

– А ты куда едешь, ты же свою остановку уже проехала?

– Тебя до дому провожаю.

Валька растрогался, полез целоваться, Надежде стало смешно. На его станции Валя торжественно поклялся, что поднимется сам и сразу же пойдет домой. Надежда поехала к себе и, войдя в квартиру, позвонила Валькиной жене:

– Привет, Марина, дошел твой муж до дому?

Маринка хохотала в трубку:

– Явился, голубчик, такой гордый, говорит, что его женщины до дому провожают. Кто провожает, ты, что ли?

– Ну да, я.

– Я так и думала, кто еще на него польстится?

Они еще немного поговорили о детях и Надеждиной внучке и расстались.

Напротив дома на улице Верности у магазина сутулый мужик в рваном ватнике и шапке, надвинутой на глаза, скалывал лед. Пришел он часа в три, принес лом, скребок, работал не спеша, часто присаживался на лавочку покурить. В один из таких перекуров проходившая мимо пенсионерка взялась учить его правильно скалывать. Он поглядел на нее из-под шапки и миролюбиво сказал:

– Проходи, бабка, не мешай работать.

Так прошло часа полтора. В половине пятого в наступающих сумерках показалась пара: мужчина, росту невысокого, но коренастый и пузатый, и женщина, высокая, хорошо одетая, с надменным выражением лица. Так и есть: они! Ишь ты, какая баба. Из себя видная, в ушах цацки дорогие висят. Себя высоко ставит, всех людей мелко видит. А кто ты есть-то? Шалава, да и только. Спишь с мужиком за деньги, ни за что не поверю, что с этаким козлом по любви можно. Он ею попользуется сейчас да к жене пойдет в семейный дом, а эта туда же, строит из себя королевну! Чего же это они на автобусе приехали? Наверное, не хочет машину здесь ставить рядом, чтобы никто не увидел.

Мужик посмотрел на часы и стал неторопливо собирать свой инструмент. Вот хорошо сейчас, никому ни до кого дела никакого нету, не то что раньше в советские времена, сразу бы прибежали: кто такой? Дворник? И какого ЖЭКа? Он зашел во двор магазина и бросил лом и скребок за ящики, потом перешел улицу по переходу на зеленый свет и зашел в нужную парадную. Так, минут сорок прошло, надо думать, они уже в постели. Ох уж эти пятиэтажки, вечно кто-то по лестнице шастает. Он подошел к двери квартиры на третьем этаже и прислушался. Днем он уже проверил эту дверь, смазал петли растительным маслом, поэтому они и не скрипнули. Проникнув в коридор, Халява замер и прислушался. Из комнаты доносились недвусмысленные стоны и вскрики. Он ухмыльнулся: пускай себе последний раз потешатся. Увидев в прихожей стул, передвинул его в темный угол за вешалкой, где его нельзя было заметить, и тяжело опустился на стул, приготовившись ждать. Что-что, а ждать он умел. Минут через двадцать в комнате стихли стоны и крики сменились умиротворенным воркованием. Судя по интонации, мужчина чего-то попросил. Скрипнули пружины дивана, женские шаги приблизились к двери. Халява поднялся со стула, подобрался. В дверях показалась обнаженная женщина. Белая кожа светилась в полутьме прихожей, темные волосы змеились по плечам.