Сага о Гудрид - Кирстен Сивер

Гудрид пришло в голову, что Орм, возможно, предпочел бы воззвать к Тору, но отцу лучше знать. А Халльдис никто об этом не спросил: она была слишком слаба и даже не поняла, что мужа ее больше нет в живых.

На следующее утро, проснувшись, Гудрид увидела, что Халльдис смотрит на нее своим обычным, спокойным взглядом. Сердце девушки забилось от радости. А Халльдис медленно, но твердо произнесла:

– Сегодня я умру, дитя мое. Я так любила тебя, словно ты была мне родной, и я научила тебя всему, что умела сама. Будь благоразумной. Позови сюда Торбьёрна и всех остальных, я хочу попрощаться с ними.

Все собрались вокруг Халльдис, и она отдала Торбьёрну последние распоряжения относительно вещей, которые оставались после нее с Ормом. Торбьёрн получал Харальда Конскую гриву и другого раба, Стотри-Тьорви, но он должен пообещать им свободу вместе с собственным рабом Кольскегги. Гудрид доставались все личные вещи Халльдис, а также бронзовое зеркало и янтарное ожерелье, и только фламандское шерстяное платье было завещано Торкатле. Скот, который принадлежал им с Ормом и находился тут же, на корабле, должен быть поделен между Белым Гудбрандом и Ульвом Левшой поровну. А Гудни и Олав получат горшок с английским медом.

Охваченная отчаянием, Гудрид стояла у поручней и смотрела, как тело Халльдис погружалось в темную толщу воды. Она чувствовала себя такой же маленькой и беззащитной, как в тот день, когда она после смерти матери уезжала из отцовского дома вместе с Торбьёрном и кормилицей.

Ноги, к которым был привязан камень, начали погружаться первыми, но прежде чем завернутое в дерюгу тело исчезло насовсем, веревка вокруг головы Халльдис развязалась, и Гудрид увидела напоследок длинную прядь седых волос, развевающихся по ветру.

Когда Гудрид пришла в себя, Торкатла начала уговаривать ее поесть. Но Гудрид могла думать только об одном: сколько же таких свертков с телами покойников спущено за борт с «Морского коня», да и с других кораблей тоже. И все эти умершие лежат теперь на морском дне, и камни, привязанные к ногам, не пускают их наверх; волосы их ласкают волны, и покойники смотрят перед собой невидящими глазами.

Питьевой воды и продовольствия оставалось совсем мало, но люди на корабле не теряли надежды, ибо теперь установилась хорошая погода. Похоже, что и мор на борту корабля прекратился.

Внезапно смерть сразила Гандольва. Он упал прямо на палубе, когда они с Харальдом занимались животными. Торкатла склонилась над ним, взяв его голову в руки. А потом сказала:

– Он говорит, что у него будто в груди что-то лопнуло. Это конец.

Дул восточный ветер, и корабль шел вперед, но потом ветер переменился на западный, и Торбьёрн жестко экономил питьевую воду. Эйольв Баклан делался все веселее, хотя Гудрид подозревала, что в глазах у него появился лихорадочный блеск. Лоцман был уверен, что вскоре они достигнут материкового льда вблизи Гренландии: многие знаки указывали на то, что земля уже недалеко. Вокруг появлялись хохлачи, а рядом с кораблем виднелись бутылконосы и киты-касатки.

После обеда Эйольв подошел к Торбьёрну и выкрикнул ему:

– Прислушайся! Это лед, настоящий лед – слышишь, как скрипят льдины, сталкиваясь друг с другом! Ну, что я говорил? Веди корабль так, чтобы льдины были рядом, и они заслонят нас от волн и ветра. У меня есть девочка в Кетилевом Фьорде, и она заметит, что я возвращаюсь к ней на нашем корабле!

На следующий день путешественники увидели первый красноватый отблеск восходящего солнца на покрытых льдом берегах. Но сам Эйольв Баклан уже не застал ни веселья, ни радостных возгласов. Исчезнувший было мор поразил и его. Торбьёрн опустил своего умершего лоцмана в царство льда, которое тот знал и любил.

Они старались приблизиться к суше как можно ближе, но ветер и быстрое течение то и дело относили их назад в море. Каждое утро Гудрид, просыпаясь, со страхом ждала, что вот-вот над ними снова сгустится туман, в котором будут слышаться лишь их собственные голоса, да еще медленное поскрипывание и затем гулкие удары льдин, которые раскалываются друг об друга. Но каждый день «Морской конь» делал рывок к большой, неприветливой стране справа от борта, не теряя ее из виду.

Гудрид стояла рядом с отцом, когда тот выкрикнул Белому Гудбранду, у штурвала:

– Я уверен, что перед нами Хварфкнипа! Пока возможно, держи курс прямо на север. Только бы нам не пропустить Херьольвов Мыс!

Когда они находились еще далеко от берега, Гудрид наконец заметила долгожданный Мыс, и постепенно стали различимы дома и лодки на покатом берегу. Она стояла у поручней вместе с Гудни и Торкатлой, не замечая ни ветра, ни холода, силясь рассмотреть людей или овец на берегу. Ей казалось, что она прежде не видывала ничего прекраснее берез, пламенеющих в низинах, или зеленой травы, которая покрывала отлогие горы. Приближалась зимняя ночь.

Порыв южного ветра увлек их к Херьольвову Мысу, и корабль причалил к берегу. Когда подошла очередь Гудрид сходить на сушу, она, спотыкаясь, преодолела трап, и повернулась лицом к людям, которые собрались встречать прибывших. Было так трудно и непривычно ступать по твердой земле, и одежда Гудрид загрубела от соли, так что разъедала ей кожу.

Сильные руки помогли ей подняться, когда она опустилась на колени перед бревнами, выловленными из воды и поблескивающими морской травой. Гудрид и еще четырнадцать человек пережили это плавание.

ПРОРИЦАТЕЛЬНИЦА НА ХЕРЬОЛЬВОВОМ МЫСЕ

– Гудрид! Гудрид дочь Торбьёрна!

Гудрид крепче взялась за свою поклажу и отвела взгляд от темнеющей бухты, где стоял отцовский корабль, а белая пена вдоль берега светилась последними бликами догорающего дня. Девушка внезапно схватилась за пояс, чтобы удостовериться, не потеряла ли она ключ от кладовой, доверенный ей суровой экономкой Херьольвова хутора.

– Гудри-и-ид!

Голос слышался ближе, и в нем звучало нетерпение. Гудрид повернулась спиной к холодному соленому ветру и медленно пошла к домам, стоящим у подножия невысокой горы. Навстречу ей по дороге сбегала Рагнфрид дочь Бьярни, махая Гудрид, чтобы та поторопилась.

– Мой брат попросил отыскать тебя: они вместе с Торбьёрг-прорицательницей спорят из-за тебя с твоим отцом.

Гудрид почувствовала в душе глухую досаду. Рагнфрид была всего на год старше ее, но с первого же дня она повела себя так, будто Гудрид намного старше. Гудрид подумала, что эта молодая девчушка, наверное, чувствует себя неловко. Всю свою жизнь она провела здесь, в Гренландии. И Гудрид почему-то пришло в голову, что Рагнфрид так и останется большим ребенком для своего отца и брата, да и для статных исландских и норвежских мореплавателей, которые за эти годы приставали к берегам Гренландии.

– Спорят обо мне? – удивленно переспросила Гудрид. – Отчего же, ты не знаешь?

– Мне они не сказали. Лучше будет, если ты сама сходишь к ним: они ждут тебя на дворе, несмотря на мороз! – Рагнфрид подняла глаза на горные вершины и вздрогнула, будто сама находилась на одной из них. – Торкель даже не дал мне одеться потеплее. Мне надо скорей возвращаться к ткацкому станку! – И она побежала к главному дому, над которым вился дымок.

Обремененная ношей, Гудрид медленно взбиралась по склону наверх, не сводя глаз с трех фигур у южной стены дома, – отца, коротенькой и толстой прорицательницы и кряжистого Торкеля сына Бьярни, хозяина дома.

Торбьёрг-прорицательница была одета все в тот же синий плащ, в котором она пришла на двор вчера вечером. Белая кошачья шапочка делала ее морщинистое печеное лицо похожим на младенца. В слабых сумерках поблескивали разноцветные камушки и бусины на ее одежде, а также латунные гвоздики на посохе.

Подхватив Гудрид под руку, Торбьёрг притянул ее поближе, и девушка ощутила, что эти трое только что ссорились.

– Давайте послушаем, что скажет она сама! – воскликнула прорицательница, бросив косой взгляд в сторону Торбьёрна.

– А я снова тебе скажу: петь заклинания – не дело для дочери христианина! Она крещеная и воспитывалась в другом духе, чем местные дикари! – Торбьёрн словно бы выплюнул последние слова.

– Я слышала, что Гудрид обучена и старым, и новым премудростям, – невозмутимо продолжала прорицательница, – и ее приемная мать Халльдис из Арнастапи научила девочку тем же самым заклинаниям, которые мы с матерью Халльдис вместе пели в Исландии. И я хочу, чтобы девушка спела эти заклинания, так чтобы я увидела нашу судьбу, как просит Торкель.

Она повернула голову и посмотрела на сердитого Торбьёрна, а потом мягко сказала Гудрид:

– Ты ведь сделаешь это, не правда ли? Ты умеешь это, как никто другой.

– Не морочь ей голову! – произнес Торбьёрн низким раздраженным голосом. – Она поступит так, как я скажу. Она должна выйти замуж за достойного человека и родить ему детей, так что не думай, что она пойдет по твоим стопам и будет предсказывать будущее. Она не будет петь для тебя.