Бегство из психушки - Георгий Богач

– Как себя ведут буйные больные? – спросил Фильчаков, словно не расслышав оправданий Седовой. – Вы за ними наблюдали?

– Ведут себя тихо. Спят, наверное.

– Наверное! Точно вы, конечно же, не знаете. Вот сейчас мы и посмотрим на творческий союз сумасшедшего художника с умалишенным поэтом!

Фильчаков решительно пошел ко второй палате. Все пошли вслед за ним.

– Открывайте, – сказал Фильчаков Софье.

– Путь поспят, я к ним утром зайду. Не надо их будить.

– Уже утро. Открывайте!

Софья открыла дверь.

Палата была пустой. Все уставились на аккуратно застеленные койки.

– Как это понимать, Софья Николаевна? Где вверенные вам больные? – спросил Фильчаков.

– Меня здесь с утра не было. Как вы знаете, я сегодня дежурю по больнице. На отделении была только медсестра Седова.

– Галина Ивановна, вы слышали какой-нибудь шум? Не могли же буйные больные исчезнуть беззвучно.

– А чего тут гадать? – заговорил Изеринский. – По-моему, тут усё ясно. Когда Галина делала укол одному буйному, другой буйный под шумок вытащил у ней из кармана ключи. Она впопыхах этого даже не ощутила. Видать, он бывший фармазон, в смысле щипач, ну этот, который по карманам шастает. Мы тут таких, как он, видали-перевидали. Хоть он и псих, а прежнюю прохфесию не забыл. Недаром говорят, что талант не пропьешь. Надо этих чудиков вокруг больницы пристально поискать, далеко они уйти не могли. Ночью автобусы не ходют. Думаю, что они где-нибудь у кустах прячутся, а утром на восьмичасовом автобусе постараются смыться, чтобы улизнуть, а потом исчезнуть и пропасть. Помню, у нас у армии тоже один случай, – он сделал ударение на втором слоге, – был – пропал замполит полка, так мы его у жены полковника прямо у теплой койке нашли. Что было – словами не опишешь! Этот самый полковник Рясновский достает из кобуры…

– Александр Петрович, об этом вы расскажете нам в другой раз, – перебил его Фильчаков, – а сейчас мы пойдем искать беглецов.

– Разрешите мне, как человеку, служившему у армии фельдшером у звании старшины и повидавшему не только учения, но и боевые действия, организовать поимку беглых больных. Для начала надо мобилизовать санитаров и фельдшеров у количестве не менее шести человек и каждому обозначить сектор поиска. Как нас учит боевой опыт, меньше шести секторов эхфекта не дают, но и большее количество этих самых секторов нецелесообразно, потому что поисковики начнут путаться друг у друга под ногами и мелькать перед глазами, заслоняя обзор поиска. Сектора, соприкасающиеся друг с другом радиусами, уходят у пространство, окружающее больницу, на расстояние, увеличивающееся по мере поиска беглецов до тех пор, пока мы их не обнаружим и не обезвредим. Согласно двенадцатому пункту устава, так ведется поиск объекта, перемещающегося по пересеченной местности у неизвестном направлении вне зоны видимости и вне зоны досягаемости. Устав и будет служить нам руководством к действию, потому что он, несмотря на краткость, охватывает усе стороны не только армейской, но и цивильной жизни. Анатолий Иванович, вы как ответственный дежурный по больнице, я бы даже сказал, ночной главврач, силой убеждения, а если потребуется, то и принуждения, в смысле – приказа, соберите санитаров на исходной позиции у седьмого отделения, руководимого доктором Валко Софией Николаевной, ее воинского звания не знаю.

– Раз уж вы вызвались организовать поиск беглецов, то сами пройдитесь по больнице и отберите толковых санитаров и фельдшеров. Только Мишку Березняка не брать: он слишком туп и умудряется развалить любое дело в самом начале. Кроме того, Березняк слишком высок и будет издалека заметен, словно каланча. Ему бы только в волейбол играть. И скажу вам откровенно, что его писклявый бабский голосок, которым он постоянно повторяет «более не менее», меня раздражает.

Фельдшер Изеринский пошел к корпусам больницы отбирать команду для поиска беглецов.

Через два часа отобранные им санитары и фельдшеры стояли у седьмого отделения. Среди них особо угрюмым видом выделялись Стас Мазур, Николай Ковба и Юрий Портнов. Фельдшер Виталий Литвак стоял в сторонке.

Изеринский с легким матерком, как и положено старшине запаса, объяснил санитарам и фельдшерам обстановку и определил каждому их них сектор поиска.

– Я в этих секторах не очень-то понимаю, ты мне лучше по-простому скажи, от чего и до чего мне искать бежавших психов. Скажем, от этого дерева вон до той калитки, – сказал Изеринскому Стас Мазур, не отличавшийся развитым пространственным воображением.

Изиринский подошел к нему и что-то тихо прошептал, щекотно дыша в самое ухо.

– Нет, нет, не надо, я и так все понял, – ответил Мазур и вприпрыжку побежал к своему сектору поиска, поблескивая потной лысиной.

Нежков, Соколов, Фильчаков и Софья расположились в кабинете врача седьмого отделения у зарешеченного окна, выходящего на озеро.

– Вялотекущая шизофрения может обостриться от любого, даже незначительного фактора, поэтому с такими больными всегда надо быть начеку, – начал свой обычный словесный понос Фильчаков. – То, что у нормального человека вызовет лишь легкую улыбку, у вялотекущего шизофреника может вызвать бурю реактивных отклонений, которые можно разделить на неврозы и психозы. Грань между ними настолько хрупка, что…

Высоконаучные рассуждения Анатолия Ивановича прервал стук в окно. Все повернули к нему головы.

Сплющив о стекло нос и губы, в окно смотрел фельдшер Александр Петрович Изеринский.

– Они утопли у водах Добываловского озера! – прокричал он. По его лицу стекал пот с кровью.

– Сейчас вам откроют, – сказал Фильчаков.

Софья пошла к входной двери и впустила Изеринского в седьмое отделение. Он вбежал в кабинет врача. От него несло, как от взмыленной лошади.

– Вот их больничная одежа – нашел на берегу озера. Вот ключи – слямзили у Седовой, а это их прощальная записка, – он бросил на пол больничную одежду и протянул Нежкову ключи и записку.

Нежков прочитал записку, аккуратно ее сложил и спрятал в карман. Потом он уставился на Изеринского, окровавленный нос которого был сплющен.

– Пойдемте на берег озера к месту, где вы нашли вещи и записку, Александр Петрович. Нам с вами надо уточнить кое-какие детали, – они вышли из отделения во двор. – Что с твоим носом, Саша?

– Поскользнутся о мокрый камень на берегу, упал и ударился лицом о другой камень.

– Я как-нибудь отличу удар от падения. Удар был профессиональный. Называется «кошачья лапка». Бьется сверху вниз костяшками согнутых пальцев по спинке носа. При этом его кости ломаются. Кошкаров служил в ВДВ и занимался рукопашным боем. Это он тебя ударил? Говори!

– Когда я увидел одежу и записку на берегу озера, то понял, что это подстава. Топятся одетыми. Ну, перед тем как топиться, могут, конечно, снять, скажем, рубашку и штаны, но не трусы. Следы вдоль берега привели меня к дому в деревне Яблонька. Из дому выбежал этот сумасшедший поэт Вородкин и обрадовался, увидев меня. Уведите, говорит, меня обратно в палату. Там мне хорошо пишется, и я хочу дописать грандиозную поэму, состоящую из двенадцати баллад. Когда мы проходили мимо озера, я сделал ему боковую подсечку, и он упал лицом в воду. Я прижал его голову к илу на дне, чтобы он от души его нахлебался, и подождал, пока он перестанет дрыгаться. Потом я оттащил его на глубину и оттолкнул подальше от берега. Из-за этого поганца я весь измочился и, кажется, даже простудился, – Изеринский неуверенно кашлянул. – Потом я вернулся в дом за Кошкаровым. Он спал. Я его культурно разбудил и сказал, что нам с ним надо пройти на берег, чтобы помочь притащить в дом его друга, который сломал ногу, поскользнувшись на мокром камне.

– Кошкарова ты тоже утопил? – спросил Нежков, стараясь не смотреть на Изеринского.

– Я довел его до берега, схватил за горлянку, ударил коленом в яйцы, но он, гад, извернулся и ударил меня своей грабалкой по носу.

– Ну?

– Баранки гну! Я очнулся, лежа на спине, а он, мудак, стоял надо мной и разглядывал, жив я или нет. Я его пяткой под коленку ударил, и он упал. Я поднялся, прыгнул ему на грудь, так что ребра хрустнули, и он затих. Потом я его в воду отнес. А он легонький такой, как воробышек. Я его топлю, а он всплывает, топлю, а он всплывает, топлю, а он…

– Хватит! Так он утоп или нет?

– А куда ему деться?

– Надо было его под водой подержать, чтобы он пузыри пустил.

– Его отнесло подводным течением к середине озера. Туча на луну набежала, и я потерял его из вида.

– Ты, Сашка, никому ни слова не говори о том, что меня знаешь и работал у меня в институте в изоляторе для буйных больных. Об этом изоляторе вообще забудь. Его не было, понимаешь? Через неделю-вторую, когда все утихнет, я тебя отсюда заберу к себе. Мне такие ловкие парни, как ты, нужны. А что это у тебя в кармане?

– Это? Это заточка, из гвоздя-десятки сделана. Острая, как шило. Она из руки Кошкарова выпала, когда он, гад, хотел меня ею проткнуть. Я тоже не пальцем деланный, и умею за себя постоять.