У алтаря любви - Дорин Малек

Все это Ларвия считала отвратительным и несправедливым.

– Децим Гней Каска ожидает вас в атрии, госпожа, – доложил старый раб Нестор, появившись в дверях спальни.

Ларвия вздохнула и поднялась, быстро прошла через огромный дом, роскошно и со вкусом обставленный первой женой Сеяна. В атрии ее ожидал дед.

Он протянул руку, внучка наклонилась и поцеловала ее.

– Добро пожаловать, дедушка.

Каске перевалило далеко за шестьдесят – слишком стар. Человек не имеет право так долго жить. Тонкие белые волосы едва прикрывали розоватую лысину, искусно задрапированная тога блистала белоснежной чистотой, делая пурпурную кайму еще ярче; под тогой – туника, на ней – две вертикальные яркие пурпурные полосы, рукава – с бахромой.

Любовь деда к пышной одежде казалась Ларвии смешной – старый пень, а хочет выглядеть молодцом.

Она ввела его внутрь дома, в гостиную, где они расположились на диване, инкрустированном африканской слоновой костью.

– Как твое здоровье? – осведомилась Ларвия, задавая обыденный вопрос и одновременно подавая знак Нестору подойти поближе. Дед рассказал о своем визите к доктору, прописавшему ему вино из можжевельника – средства от ишиаса.

– Хочешь что-нибудь выпить? – предложила Ларвия. Каска отрицательно покачал головой.

Ларвия дала знак слуге уйти, и он, поклонившись, вышел из гостиной.

Некоторое время они болтали о пустяках, пока внучка не потеряла терпение.

– Дедушка, скажи, зачем пришел? Если для того, чтобы предложить нового кандидата в женихи, то опять повторю, – не собираюсь выходить замуж.

Ей доставляло большое удовольствие постоянно сопротивляться ему, но не выходя за рамки дозволенною, бросающего тень на его имя, так как ему, конечно, ничего не стоит найти способы, чтобы примерно наказать строптивицу, однако, по закону, и он не имел права заставить ее снова выйти замуж. По крайней мере, Сеян оставил ей хорошее наследство.

Каска покачал головой.

– У меня нет больше сил спорить с тобой на эту тему.

Ларвия догадывалась о причине. Он был слишком занят организацией заговоров против Цезаря, чтобы тратить время на поиски выгодного кандидата. Этим он занимался раньше, в более спокойные времена.

– Что же тогда?

– Купил тебе телохранителя.

– Что? – Ларвия изумленно посмотрела на него.

– Разве не расслышала?

– Дедушка, это же абсурд: у меня сотни слуг, несколько рабов сопровождают, когда выхожу на улицу. Зачем же телохранитель? Кто собирается нападать на меня?

Каска поднялся и принялся ходить по комнате, всем видом показывая беспокойство, и Ларвии впервые пришла в голову мысль, что, возможно, старик в самом деле волнуется за нее.

– Разве нужно объяснять тебе текущую ситуацию? Неужели все свое время только и тратишь на приобретение тканей из Персии и холишь волосы с помощью алоэ из Иерусалима? Рим раскололся на враждебные лагеря! Многие считают меня свои врагом! Они могут рассчитаться со мной, а заодно вспомнить и про тебя.

– Объясни толком, что имеешь в виду? Ты все еще противостоишь правящей фракции во главе с Цезарем?

– Цезарь – настоящий диктатор. Я хочу вернуть республику, – объяснил Каска.

«Какой же лицемер, – подумала Ларвия. – Ему хочется вернуть свою собственную власть, а республику пусть заберет к себе бог подземного царства Гадес. Каска завидует Цезарю и всегда завидовал».

– Цезарь не хочет быть царем, трижды отказывался от короны, которую пытался возложить на пего Марк Антонин на празднике Луперкалии,[12] – рассудительно возразила Ларвия.

– Цезарь стал царем, ему не нужна корона, чтобы доказать это, – мрачно ответил Каска.

– И ты, боясь этой внутренней междоусобицы, решил купить мне какого-то раба, который бы сопровождал меня по магазинам и наблюдал, как я покупаю устрицы у работорговцев? – Ларвия вздохнула. – В самом деле, дедушка, ты сходишь с ума.

– Я купил не просто какого-то раба. Это Вериг, князь арвернов.[13]

– Кто?

– Арверны – кельтское племя, возглавившее галльское восстание против Рима восемь лет тому назад. Этого человека захватили в плен на реке Роне, когда их вождь Верцингеторинг потерпел поражение. Но Вериг вскоре бежал, убив охранявшего его легионера, и находился в бегах, пока прошлой осенью его не узнал центурион, взявший его в плен, – он в это время работал на стройке на Квиринале. Его заточили в тюрьму и приговорили к смерти, и ему снова удалось бежать. Но его предал земляк. На этот раз ему грозило распятие. Тут я его и нашел.

– Почему ты решил купить его? Судя по твоему рассказу, он – преступник, – с возмущением произнесла Ларвия.

– А купил его потому, что смелый и умный. Нет ничего важнее для него, чем свобода.

– Сколько же заплатил? – поинтересовалась Ларвия.

– Пятьсот денариев.

Ларвия изумленно уставилась на деда: заплатить за осужденного преступника целое состояние! Должно быть, действительно, теряет разум.

– А как ты считаешь, что-нибудь может удержать его от нового побега? – задала Ларвия логичный вопрос.

– Обещание свободы.

– Думаю, он уже знает цену римским обещаниям, – цинично заметила Ларвия.

– Уже составлены бумаги и подписаны у весталок.

Она молча смотрела па деда, не веря.

– Это правда. В них подчеркивается: если, охраняя тебя в течение трех лет, обеспечит полную твою безопасность, то получит свободу. Но, предположим, за это время я умру, то условия его освобождения останутся в силе, так как это включено в завещание.

– Дедушка, это же абсурд! Я не собираюсь брать этого человека к себе в дом ни при каких условиях, таково мое окончательное решение.

– Нет, возьмешь, Ларвия. Если ты откажешься, лишу наследства тебя и твоих будущих детей.

– Не нужны мне твои деньги, дедушка, Сеян оставил мне хорошее наследство.

– А если у тебя появятся мальчики, а я откажусь признать их? Они же не получат гражданства. Можно отказаться участвовать в обряде посвящения даже в случае смерти, записав это в завещание.

Ларвия молча смотрела на него. Да, таков закон, или еще один способ держать в повиновении римских женщин.

– Почему это так важно для тебя? – требовательно спросила она.

– Хочу быть уверенным, что кто-нибудь из моей семьи останется в живых. У Юлии не будет детей, но у тебя должны быть.

Она оказалась права, в конце концов, все определялось чисто эгоистичными целями.

– Но тебе же не удалось заставить меня снова выйти замуж, не так ли? – подчеркнула она.

– Выйдешь замуж после моей смерти.

– Ты так уверен?

– Абсолютно: ты сопротивляешься только из-за желания насолить мне.